Вместо этого он построил стену. Стена придала Макфарлэйнам некое подобие равновесия, позволяя Элспет пробовать воссоединиться с сыновьями на астральном плане, а Эндрю — размышлять о Боге, чувстве вины и причинах.
Когда появился этот мальчик, Эндрю существовал на грани безумия, заблудившись в дебрях статистики и классификаций. Он услышал шум во дворе и спустился из лаборатории, чтобы выглянуть из-за стены, — в этот момент Элспет показывала грязному мальчишке, одетому в хаки, свою половину миссии. Позднее он заметил, что она привлекла его к работе по дому. Он моментально что-то заподозрил и, когда обнаружил, что, несмотря на светлую кожу и благородный вид, этот ребенок — полукровка, почувствовал, что все его худшие подозрения подтвердились. Элспет опускалась все ниже. Ее ограбят и обманут. Он написал письмо с подробными протестами и просунул конверт под ее дверь. Она не подала виду, что прочитала и вообще получила послание. Мальчик остался в доме.
Эндрю шпионил за ним через стену, глядя, как тот выполняет домашнюю работу. Казалось, это призрак пришел запугивать его. Эндрю пришлось жить слишком близко к тому, чего он больше всего боялся: белый, но не вполне белый мальчик, преломление и его мертвых сыновей, и его чудовищной дочери. Однажды этот парень сидел во дворе и чинил сломанный стул. Элспет тоже вышла и встала за его спиной, с улыбкой глядя на то, как он работает. Почти неосознанно она протянула руку и взъерошила его волосы. Мальчик поднял глаза и улыбнулся ей. У Эндрю что-то сжалось в груди. Тем же вечером он позвал мальчика и отрывисто приказал подмести его сторону двора.
Вскоре он начал учить Роберта чтению и письму на правильном английском, а также азам культуры. Он делал это в духе эксперимента. Какой эффект возымеет ублюдочное наследие ребенка (о котором тот, по понятным причинам, отказывался говорить) на интеллектуальные и моральные способности? Во время уроков он изучал ученика. Мальчик на удивление быстро соображал и учился охотно, почти отчаянно. Неожиданно Эндрю обнаружил, что раздает не только наставления, но и похвалы. И разумеется, мальчик выполнял роль вестника, небесного посредника между его миром и миром его жены.
Чистый ангел.
________________
За сезоном дождей приходят холода. Вслед за холодом приходит жара. За тот год, что миновал после визита к миссис Перейре, тело Бобби окрепло, а черты лица стали тоньше, утратив округлость. Женщины Фолкленд-роуд все еще окликают его, когда он проходит мимо, но тон их голосов изменился. В их грязных шутках появилось что-то голодное, некое желание, некая оценка. Он вырос из старой одежды и купил себе новую. Ему нравится одеваться. Он получает удовольствие от прикосновения чистой рубашки, от блеска запонки в воротнике. Выбор галстука из всех, что висят на внутренней стороне дверцы его шкафа, стал почти ритуалом. Крапинки или полоски? Кем сегодня быть?
Несмотря на то что он по-прежнему живет в миссии, все знают, что Бобби лишь номинально занимает место слуги Макфарлэйнов. Эти двое более чем наверняка влюблены в него, если верить сплетням. Ну что ж, они не одиноки. Я бы тоже не прочь. И я. Ох, чему бы я его при случае научила!
Бобби постоянно занят. Его деловые интересы в Бомбее существенно расширились. Он небогат. А кто бы разбогател на его месте? Но он обладает кое-чем другим, большим, чем богатство: у него есть связи. Он все еще выполняет поручения для знакомых домов, но за паном и бутылками теперь отправляют более молодых ребят. Бобби работает за комиссионные, посредничая при сделках и предоставляя особо редкие услуги господам с хорошими манерами и открытым бумажником. К чему бы ни влекли вас ваши вкусы — к пышным изгибам багдадских евреек мадам Нур, банальным гейшам «Японского домика» или к тем особым, болезненным мероприятиям, для адекватного проведения которых оборудована только «Голубая бабочка», — Бобби подскажет вам путь. Ходят слухи, что он и сам не гнушается подработать свободным художником. Бог знает, какие предложения ему делают. Тем не менее он дает понять, что ничем таким не интересуется, и люди верят ему. Более или менее.
Никому ничего не удается вызнать о прошлом Бобби. Но и удивляться тут нечему. Вам же не придет в голову расспрашивать Шьям Сена, почему тот не может вернуться в Калькутту, или допытываться у Китайца Тони, при каких обстоятельствах он искалечил себе пальцы. Некоторые вещи остаются личными. Но у Бобби есть одно свойство, отличающее его от других. Когда он говорит с вами, кажется, будто он попадает в ритм вашего голоса. Он стоит так, как стоите вы, отпуская шуточки, удивительным образом отвечающие вашему чувству юмора. При всей его развязности, яркости и красоте какая-то часть Бобби жаждет невидимости.
Способность Бобби к мимикрии помогает ему в работе. Он может довести рядовых британской армии до колик, подражая провинциальным говорам. И тут же переходит на нормальный деловой язык: «Ну а теперь, господа, если вы соблаговолите следовать за мной, я покажу вам отличное местечко…» Бобби работает с резко очерченными стереотипами. Иногда он околачивается у входа в дорогие заведения, приплачивая за это швейцару. Он затевает короткие односторонние беседы. «Как вы себя сегодня чувствуете, сэр?», «Добрый вечер, могу ли я вам быть чем-нибудь полезен?» И, как правило, дело для него находится. Особенно — поздно вечером возле «Гринз» или «Уотсонз» или в день скачек у клуба «Байкала».
Бобби — призрак порогов, рек и озер электрического света. Он обитает на грани восприятия, материализуясь — в воротничке и галстуке — как нечто полуреальное, достаточно эфемерное для того, чтобы вы могли доверить ему свои секреты и быть уверенным, что под прямыми солнечными лучами он растает. Он никогда не заходит в те места, за которыми наблюдает. Он ловит только людей, выпадающих оттуда. Тем не менее он знаком с официантом Королевского Бомбейского яхт-клуба и однажды целый вечер провел там, любуясь балом. Пылающие факелы установлены на лужайке, гирлянды лампочек освещают дощатый танцпол, по которому кружатся члены клуба со своими женами и подружками — вихрь белых спин и рук, за которым пристально следят двадцать пар индийских глаз.
Иногда в дневное время Бобби готовится играть роль студента. Под присмотром преподобного Макфарлэйна он повторяет наизусть ключевые даты. Битва при Гастингсе[125]. Великая хартия[126]. Славная революция[127] и Война за ухо Дженкинса[128]. Он блестяще вызубрил латинскую грамматику. В благодарность за учебу он приводит к преподобному объекты для фотографии. Процедура всегда одна и та же. Скажи им, что я не буду ничего платить, говорит преподобный, но потом платит — хотя только в том случае, если объект принадлежит к еще не охваченной касте или классу и если он согласится позировать обнаженным.
Бобби гадает: о чем думает Макфарлэйн? Во что он предпочитает верить, говоря об уличных друзьях своего ученика? Или о его одежде, его манерах, его страсти к учебе и урокам? Когда Макфарлэйн смотрит на него, в этом взгляде нет любви. В нем видится вызов. Оценка.
В действительности Макфарлэйн чрезвычайно изумлен тем, как именно Бобби изучает его научные книги. Однажды он украдкой заглядывает в его блокнот и видит, рядом со списком существительных второго склонения и битвами Английской гражданской войны, вот какую последовательность: эскимосы, палеаркты или угры, синантропы, северные америнды, турки, южные монголоиды, полинезийцы, нео-америнды, теуэльче, северо-западные америнды… и так далее. Все расовые подгруппы, перечисленные Хэлдоном[129]. Есть там и кое-что другое. Схемы. Таблицы распределения и частотности. Похоже, что он увлечен классификацией почти так же сильно, как и сам Макфарлэйн.
