– Юля его еще любит? – спросил я.

Она усмехнулась.

– Успокойся, он тебе не соперник. Думаю, она просила за него ради сына. Чтобы над Артуром не висела вина отца. Понятно, что юридически Артур не имеет никакого отношения к преступлениям Анри Вальдо, но все мы обременены предрассудками. Прости Анри, он неплохо послужил тебе.

– Он адмирал.

– Адмирал с неотмененным смертным приговором! Даня, по-моему, это первый случай в истории. Ты мне объясни, в чем причина: ты хочешь удержать Анри от предательства или это чисто моральное?

– Не удержу. Если он уйдет к махдийцам, что им наш приговор? А еще один такой же ему без проблем вынесут, заочно. Мне было бы спокойнее его простить. Неотмененный приговор – скорее стимул к побегу, чем к верности. Но не могу. Так что чисто моральное, Анастасия Павловна.

– Он не взрывал тот корабль.

– Знаю. Но если один облил дом бензином, а другой случайно бросил сигарету, кто из них поджигатель?

Анастасия Павловна вздохнула.

– Ему было тогда двадцать шесть лет.

– Вполне разумный возраст.

– Да для меня и твой теперешний возраст, Даня, только условно разумный.

Мы на последнем уровне, в широкие окна светят звезды.

– Я обещаю его простить в своем завещании, – сказал я.

– Ну, хоть так.

Она касается Иглы Тракля, гладкой, отполированной до блеска, отражающей звезды.

– Прощай, Даня, – говорит она. – Удачи тебе!

Дезинтеграция проходит быстро и почти без судорог, серебряное сияние охватывает Иглу Тракля и утекает по ней ввысь.

Я возвращаюсь один, за мной закрываются двери храма, телохранители встречают в саду.

Через три дня Алисию Штефански отпели по католическому обряду в кафедральном костеле Кратоса. Почти год назад в соборе напротив по православному обряду отпели императрицу Анастасию Павловну. Думаю, она посмеивается, глядя с небес. Я надеюсь, что достойные правители попадают в рай, несмотря на все грехи и слабости.

Раннее утро. Я сижу в глубоком кресле в своем кабинете и составляю завещание. Пока это наброски, которые остаются в памяти перстня связи. Потом надо будет все отредактировать, заверить, перенести на специальную бумагу.

За окном черное небо, близится ураган. По всему Кратосу сейчас закрывают окна и включают кондиционеры. К ураганам мы привычны, здания построены с учетом такой возможности, ураган в осеннем Кириополе все равно что снег на Дарте.

Я продержался больше года. До рекорда Анастасии Павловны мне далеко, но она почти не использовала Силу. С моей бурной жизнью было трудно рассчитывать и на год.

Я уйду в храм. Да, конечно, я уйду в храм, несмотря на то, что слабо верю в постулаты новой религии. Но я не могу отнимать у людей надежду.

Черное небо разрезает ветвистая молния, освещая деревья в саду, кое-где с желтыми листьями. Успеет ли мой сегодняшний собеседник? Самое неприятное в ураганах – паралич воздушного транспорта.

«Поручаю также Леониду Хазаровскому позаботиться о моем пасынке Артуре Вальдо-Бронте и моей вдове Юлии Бронте, внучатой племяннице императрицы Анастасии Павловны, пока они не уйдут в храм…»

Я начну, конечно, не с этого, в официальном документе первым будет вопрос о власти, а о Юле и Артуре где-нибудь в конце.

«Заботу о приемных детях Винсенте и Далии поручаю моим родителям Людмиле и Андрею Даниным…»

На перстень связи упало сообщение о прибытии генерала Митте. Ну, слава богу!

Через пару минут мне доложили, что он ждет у дверей кабинета. Я велел ему войти.

Нам предстоит жесткий разговор. Внимательно смотрю на Германа, вытянувшегося передо мной, как рядовой перед полковником.

– Чем могу служить, государь? – спрашивает он.

У меня нет ни малейшего желания предложить ему сесть.

– Герман Маркович, вы нашли того, кто стрелял в меня?

– Сожалею, государь, но мы ищем.

– Проведите внутреннее расследование.

– СБК не замешана в этом инциденте.

– Вы уверены?

– Абсолютно, государь.

– Герман, вы же были на том банкете.

– Государь, вы хотите сказать, что я взял старинную винтовку с инфракрасным прицелом, залез на дерево в саду и стрелял в вас?

– Не вы, Герман. Вы были не один. У вашего спутника было слишком знакомое лицо, я долго не мог вспомнить, где же я его видел. Наконец, понял. Тесса, маленькое летнее кафе… Он ваш агент, один из тех, что сопровождал вас на Тессе, и которому еще тогда вы поручили убить меня, если я стану опасен. Это штатный убийца на службе СБК.

– Разрешите мне сесть, государь.

– Садитесь.

Он опустился на стул, второго кресла в кабинете не предусмотрено, вытер пот со лба тыльной стороной кисти.

– Герман Маркович, как насчет допросного кольца? – поинтересовался я и выложил на столик между нами простое кольцо с изображением феникса.

– Без этого можно обойтись, государь, – сказал он. – Стреляли не в вас.

– Я внимательно слушаю.

– Даниил Андреевич, Хазаровский не годится для власти.

Хочешь узнать истину, спроси у Анастасии Павловны.

– Он прекрасный финансист, не спорю, – продолжил Герман. – Так сделайте его министром финансов, но император из него никакой. Он психологически непригоден. Над ним обязательно должен кто-то быть.

– Это причина для убийства?

Герман молчит.

– Герман Маркович, завтра на моем перстне должно быть заявление о вашей отставке, это все, что я могу для вас сделать. Идите!

Он встал, повернулся спиной. И уже не успел увидеть, как посинели мои руки. И, наверное, поплыли их очертания, потому что все поплыло перед глазами. Так плохо мне не было даже во время маневра Анри Вальдо.

За окном уже бушует ураган, сверкают без конца синие молнии.

Я приказал принести воды, пью понемногу из бокала. Надо торопиться с завещанием. Я уже не ем, практически не сплю, и меня не тошнит во время приступов. И сами приступы стали другими, не такими острыми, как вначале, размытыми, как черты лица. Это значит скоро.

«Хазаровский Леонид Аркадьевич должен быть назначен регентом империи. В течение десяти лет он должен найти себе преемника среди талантливых молодых людей и обучить его. После чего отречься от власти…»

В углу комнаты разгорается серебристый свет. Поворачиваюсь: цертисы.

Три светящихся шара растут и вытягиваются в фигуры. Я не сразу узнаю их. Первая шагает ко мне. Черты разгладились, волосы распущены, вместо камзола свободные одежды. Наверное, так выглядела императрица Анастасия Павловна лет сто назад.

– Здравствуй, Даня, – раздается в моей голове. – Это я. Не узнаешь? Я обещала вернуться, и я пришла.

– Анастасия Павловна?

Она улыбается.

– Теперь меня зовут Анастасис.

Она подходит, кладет мне руки на плечо, одну на другую. И мне кажется, что через эти ладони я утеку в небо, останется один серебряный дым.

– Анастасия Павловна, мне надо дописать завещание, я не закончил.

– Ты не успеешь, Даниэль, – это голос второй цертис.

Я узнаю ее, та самая, что сливалась то со мной, то с Юлей. Моя цертис. Однажды она назвала мне свое имя: Изис.

– Вы пришли за мной? – спросил я.

– Не совсем, – сказала Анастасия Павловна. – Но когда распадается тело, завеса падает. Мы видим будущее дальше, чем ты. А Изис еще дальше. Она из той древней расы, что занесли на землю семена жизни и потом долго жили бок о бок с людьми, почитаемые как боги. У них больше нет плоти, потому что они прошли свою точку «омега». Говорят, люди поторопились. Человечество не готово к переходу.

– Изис, скажи мне, цертис может вызвать Т-синдром? – спросил я.

– Может. Но мы очень редко это делаем. Только когда хотим поднять до себя человека, который уже готов к этому. Как ты. Мы могли бы и подождать, сто, двести лет. Ты успел бы стать величайшим императором Кратоса. Но в твоей судьбе намечался губительный поворот. Тебя надо было спасать. И мы поторопились. Помнишь то сияние, что ты видел, стоя привязанным к дереву на плато Светлояра и готовясь к смерти?