Она молчала.

– Или, может, портсигары, – продолжал он. – Как ты считаешь?

Она по-прежнему смотрела на него без всякого выражения.

– Ладно, спи, – сказал он. – Спокойной ночи.

К шести утра собрались самые шустрые репортеры.

А часом позже десятка три журналистов и несколько фотографов уже выстроились на газоне позади отеля «Гидропатик», время от времени поглядывая на окно 182-го номера на втором этаже. Ледяной утренник сковал чахлый зимний садик, и представители прессы в еще большем, чем вчера вечером, количестве переминались с ноги на ногу и поеживались от холода.

Они сделали все, что положено: сфотографировали вход в отель вместе со швейцаром в охотничьем камзоле, расспросили Флору и Оскара, всех музыкантов, администратора и управляющего. Опоздавшим пришлось довольствоваться чужим пересказом вчерашней пресс-конференции полковника. А теперь ожидался выход главной героини.

Около восьми Агата подошла к окну, раздвинула гардины и выглянула в садик. Репортеры ринулись вперед, а фотографы отчаянно отпихивали друг друга – каждый норовил занять лучшую точку для съемки бледной женщины в шелковом пеньюаре, словно и не замечающей собравшейся толпы.

Через несколько минут Агата отошла от окна и принялась выкладывать вещи из шкафа на постель аккуратными стопками. Потом надела бежевое платье и позвонила.

Явившуюся на зов Флору она спросила, не могут ли ей предоставить чемодан или в крайнем случае пару коробок.

– Я раздобуду чемодан, мэм. Вы прямо сейчас уезжаете, да?

– Да, Флора. Я неважно себя чувствую. Мой муж хотел бы показать меня врачам.

– Я буду скучать, миссис Кристи, – сказала горничная. – Я с самого начала так и знала, что это вы. Но вот с этим мистером Бэрингом я маху дала. Я-то думала, вы ради него сюда приехали. А он-то, оказывается, журналист!

Агата улыбнулась:

– Вы никому не доверяете, правда, Флора? – Она высыпала содержимое ящичков туалетного столика в свой саквояж.

– Все в этой жизни сами по себе, – глубокомысленно изрекла Флора.

– Не все, – рассмеялась Агата. – Только те, кто боится пойти на риск!

– Пойти на риск, мэм? – не поняла Флора.

– Да. Опасаются слишком сильно прирасти к другому существу. Это как прививка черенка – рискованное дело.

Бывает, что и не привьется.

Флора посмотрела на нее озадаченно.

– Что, похоже па садоводство? – спросила Агата, застегивая саквояж.

– Есть маленько, мэм.

– Вообще-то, Флора, я садовник неплохой.

Мысли Флоры были написаны на ее лице крупными буквами: все-таки у миссис Кристи с головой все-таки не совсем порядок.

– Сходили бы вы лучше за чемоданом, Флора, а то мы на поезд опоздаем.

Через пять минут в номер постучали, и Агата распахнула дверь, уверенная, что это вернулась Флора. Но вошел Уолли и прикрыл за собой дверь.

– Вы не должны сюда входить, – растерялась Агата. – Он же… он… – она махнула рукой, – мой муж, он здесь, в соседнем номере.

– Да знаю я, где он, – пожал плечами Уолли. – Послушайте меня. Вам надо выбираться из всего этого. Бросьте его!

Агата стояла остолбенев, а Уолли расхаживал взад-вперед по маленькому квадрату турецкого ковра на полу.

– Это непросто, – продолжал он. – Я знаю. Вы сделаете шаг назад, потом два вперед, но вы это сможете А если вы от него не избавитесь, – он подступил к ней вплотную, – я дам ход всей этой истории.

Она отпихнула его, исступленно и гневно размахивая руками.

– Я вам не… объект для исследования! Меня уже тошнит от ваших с Эвелин советов, что мне делать и чего не делать, и тошнит от него с его… серебряными карандашами. Представляете, он спросил меня, не послать ли этим музыкантам серебряные портсигары или карандаши. И это вчера вечером! Как он смеет забирать меня отсюда! Меня тошнит от этой его благопристойности и всех этих секретов… Не нравится он мне!

Она осеклась. Только что она произнесла то, о чем не допускала и мысли, – что ей не нравится собственный муж!

И прозвучало это куда обиднее и горше, чем если бы она сказала «Я не люблю его!».

Уолли видел, что ей ужасно стыдно. И сказал:

– Я бы вам руки целовал!

Она растерянно смотрела на него:

– Вы слишком ко мне добры, на самом деле вам не нужны ни мои руки, ни ноги!

– До ног я хотя бы могу достать!

Она расхохоталась и села на кровать.

Он не мог оторвать от нее глаз. Он любил ее. Любил эту застенчивость, эти завышенные требования к жизни, этот слепой, убийственный романтизм, этот подростковый бунт и детскую жестокость… любил ее за таящийся за всем этим глубинный здравый смысл и волю к жизни.

– А почему вы не напечатали материал?

– Вы знаете почему.

– А что сказал ваш босс?

– Сказал, что не вполне доволен, – Но это страшно порядочно с вашей стороны. – Она совсем смутилась – А вы покраснели!

– Я стеснительный человек.

– Я знаю, какой вы человек. Рядом с таким я хотел бы прожить всю жизнь.

Она отвечала, словно поддавшись на игру:

– Я слишком застенчива и способна только на серьезные чувства. Так что лучше уходите.

Уолли покачал головой.

– Я больше не шучу. С шарадами на этот раз покончено. – Он откинулся на спинку кресла.

Она сменила тему.

– А чем вы займетесь дальше?

– Обычной чепухой. У меня это хорошо получается.

– Отчего бы не попробовать еще что-нибудь?

Он широко улыбнулся.

– Когда вы так улыбаетесь, – сказала она, глядя ему в глаза, – это значит, вы что-то хотите скрыть.

– А вам, значит, придется возвращаться?

– Конечно, придется. На капитальный ремонт. Пока Арчи не будет готов.

– Точнее – пока вы не будете готовы?

Повернув голову через плечо, она глянула на дверь.

– Вам пора.

Уолли продолжал сидеть.

– Слушайте, вы мне никак не даете договорить. А хочу я вам сказать вот что: «Тот, кто не ведал погибели, тот не узнает спасения; иначе говоря, никогда ему не обрести себя, никогда не достичь своей собственной сущности».

– Вы опять мне нотацию читаете, – ответила она. – Но сказано неплохо.

– Я так и думал, что вам понравится. Но это не я придумал. Один мрачный субъект из Дании <Имеется в виду Серен Кьеркегор (1813—1855) – датский философ-теолог, один из основоположников экзистенциализма.>. Но вам теперь не нужно никаких нотаций… Вы теперь будете в полном порядке! – Он поднялся с кресла. – А я всегда к вашим услугам. Если случится беда, я приду и вытащу вас. – Он опять осклабился своей профессиональной непроницаемой улыбкой. – Только в воду больше не лезьте!

– Милый вы мой! – растрогалась она. – Ступайте теперь, прошу вас!

Слухи о том, что супруги Кристи отбывают в Лондон утренним поездом, мгновенно облетели городок. Когда они прибыли на вокзал, их уже ждала толпа репортеров и просто городских зевак. Пришлось выставить полицейский кордон, чтобы супруги смогли пройти к поезду.

Агата крепко держалась за локоть мужа, испуганная зрелищем бушующей толпы. Уже на перроне какой-то прилично одетый человек, отпихнув молодого полицейского, преградил им путь.

– Мы требуем объяснений! – завопил он. – На эти поиски ушло несколько тысяч фунтов народных денег!

– Вам я и пенни из них не дам! – процедил Арчи.

Старший инспектор полиции Макдауэлл помог Агате подняться в вагон, пока Арчи стоял на перроне лицом к лицу с обидчиком.

– Лично я исправно плачу налоги, – чеканил он, – а полиция собралась тут исключительно для поддержания порядка. Я ее не вызывал. Она была вынуждена вмешаться из-за нездорового ажиотажа.

– Этот ажиотаж устроила ваша жена, – не унимался репортер. – Ищет, судя по всему, дешевой популярности.

– Ваше заявление непристойно и оскорбительно! Это – последнее, что она стала бы искать. Она просто нездорова. Только сегодня утром она понемногу начала осознавать, кто она на самом деле.