Ее мобильный завибрировал.

«Привет, Балу. Мне не терпится дождаться, чтобы у тебя снова появилось желание потанцевать, дерево скучает. Я здесь. Я думаю о тебе… Поль».

Крошечный просвет между облаками…

Жюли ответила, что все еще будет. Что дерево еще будет здесь, когда Балу выйдет из зимней спячки. Старые дубы долго живут…

Поль смешил ее, выслушивал, заставлял задуматься, разделял ее интересы. Поль всегда был рядом, когда она нуждалась в нем. Он мог бы быть ее лучшим другом, если бы они познакомились пораньше. Нужно ли время, чтобы подтвердить подобные отношения? Жюли доверялась ему не задумываясь, как будто это само собой разумеется. Поль ее защищал. Он шел в гору первым в связке, а подъем сейчас был крут. Но он был чуть выше ее, подбадривал, указывал, за что лучше ухватиться, иногда, стоило Жюли расслабиться, слегка натягивал веревку – но не сильно, чтобы, оказавшись наверху, она испытала удовлетворение от своей победы.

Таких, как он, принято называть «лучший друг».

Самое начало третьего. В дверь постучали, и появилась голова Ромэна Форестье. Увидев Жюли, он улыбнулся и подошел к Людовику.

– Как вы сегодня?

Жюли ответила честно, рассказала о своем утреннем печальном настроении. С Форестье все казалось так просто. Ромэн из тех редких людей, которые, поздоровавшись, спрашивают «как дела» и с подлинным интересом ждут ответа. Чувствуется, что он искренне прислушивается к окружающим.

– Ну что, вы готовы?

– Э-э-э… даже не знаю… Посмотрим.

– Вот увидите, атмосфера там очень теплая, если вы этого опасаетесь…

– Я и сама не знаю, чего опасаюсь. Хотя нет, знаю.

– Тогда вы успокоитесь, там видят будущее в красках, потому что всегда есть чем заняться, потому что заранее ничто не потеряно. Там не опускают руки.

– А часто у вас случаются чудеса?

– Если улыбка ребенка-инвалида – это чудо, то они у нас происходят постоянно. Мэр Лурда позеленел бы от зависти!

– Тогда мне не терпится туда поехать!

– Значит, решено, я отвезу вас?

– Если хотите. Но только вам придется вернуться.

– Не страшно. В любом случае мне еще надо просмотреть несколько историй болезни.

Жюли поцеловала Людовика и шепнула ему, что скоро вернется.

– Пойдем пешком или спустимся на лифте? – спросил Ромэн.

– Я бы предпочла лестницу…

– Отлично, вы спортсменка…

– Так надежнее…

Жюли не осмелилась признаться, что решила спускаться по лестнице, потому что в лифте, в этом замкнутом пространстве, лишенном любых лазеек, их молчание обретало бы смысл и это ее смущало бы.

Когда Ромэн открыл дверцу своего стоящего среди других старенького автомобиля, Жюли вдруг засомневалась и оробела.

– Садитесь, он прочный, не сломается.

– Главное, он красивый!

– Вы отлично смотритесь вместе…

– Вы заставляете меня краснеть.

– Вы внушаете ему робость, смотрите, он весь красный.

Садясь в машину Ромэна, Жюли переложила валяющиеся на переднем сиденье диски. Она не верила своим глазам, и ее охватило что-то вроде хорошего настроения. Видимо, это не укрылось от взгляда Ромэна.

– Вас что-то удивило? – спросил он.

– Да, наверное.

– Скажите скорей, я сгораю от нетерпения узнать, что удивительного может быть в такой старой машине.

– Дело не в машине, а в дисках Трейси Чэпмен.

– Вы ее знаете?

– Мне кажется, слова ее песен уже пристали к стенам моего салона, потому что я постоянно ее слушаю.

– До такой степени?

– До такой степени.

Прошло два часа. Два часа они шагали по коридорам и различным залам центра, по нескольку минут разговаривали с родителями или с детьми, занятыми своими делами. Жюли открылась жажда жизни, омывающая эти места и словно отводящая беду.

Это вернуло Жюли веру в будущее, хотя оно по-прежнему было нестабильным, как снежный покров в начале зимы.

А потом Ромэн снова отвез Жюли в больницу.

– Здесь я вас высажу, а истории болезни подождут. Мне надо забрать Шарлотту от няни.

– Во всяком случае, спасибо за этот визит.

– Теперь вы прояснили для себя ситуацию?

– Они не выглядят несчастными. Но я не уверена, что однажды снова смогу сказать, что жизнь прекрасна.

– Не жизнь прекрасна, а мы видим ее более или менее прекрасной. Не пытайтесь достичь полного счастья, довольствуйтесь маленькими радостями жизни, – сложенные вместе, одна к другой, они позволяют держаться.

– Что вы называете маленькими радостями жизни?

– Маленькие каждодневные пустяки, мы даже не отдаем себе в них отчета, но, в зависимости от того, под каким углом мы их видим, они могут сделать момент приятным и вызвать желание улыбнуться. У каждого из нас есть такие маленькие пустяки. Надо только осознать это. Подумайте, я уверен, что у вас их навалом.

– Я подумаю.

Примерно час спустя Жюли сидела в кресле возле постели Людовика, когда у нее в сумке начал вибрировать телефон.

«Сидеть и наблюдать, как паук плетет свою паутину между капельками росы».

Жюли улыбнулась. Глядя в пустоту, она представила себя сидящей в саду. И хотя она не любила пауков, смотреть, как плетется паутина, и правда приятно. Потом она застучала по клавишам.

Слушать, как среди безмолвия природы, накрытой белым покрывалом, хрустит снег под ногами…

«Я знал, что внутри вас таятся маленькие моменты счастья… Выпустите их на поверхность… А если хотите – поделитесь…»

Обычная каждодневная жизнь неминуемо вступила в свои права. Быть может, к счастью. Иногда это очень успокаивает.

Жером вернулся домой, миновав центр функциональной реабилитации. Слишком рано. Он пока не может наступать на ногу, его пазл будет долго срастаться. Но, мечась по больничной палате, как тигр в клетке, он натренировал руки и одну ногу – вторая была непригодна, – чтобы как можно скорее оказаться дома. Хотя Каролина и установила подъемник, Жером не представлял обузы для молодой женщины, с трудом скрывавшей радость от его возвращения. Жюли, ставшая свидетельницей этой сцены, не поняла, был ли этот восторг связан с удовольствием видеть его или с тем, что молодой заместительнице не придется больше вести прием в одиночку. Как Жером и предполагал, после проведенного Каролиной осмотра решение принимал он. Когда в осмотре не было необходимости, она отступала в сторону, оставляя доктора с пациентом, наблюдала, училась, старалась не упасть в яму и все быстрее избавлялась от мысли о необходимости срочно делать МРТ или анализ крови.

Жюли тоже была рада, что он вернулся. Она сама не знала почему, но присутствие мужчины в доме, где она спит, всегда действовало на нее успокаивающе. Какое-то ощущение защищенности или включения в мужскую орбиту. Она пыталась скрыть это чувство, но оно неизбежно возвращалось – естественно, галопом.

Хотя Жером все еще не снял гипс, Жюли подозревала, что вздохи, которые она иногда слышала из его комнаты, когда там находилась Каролина, связаны не только с почесыванием кожного покрова под белым шершавым панцирем. Ее это радовало. Жерому было необходимо перевернуть страницу, выбраться из ямы, в которую он слепо вогнал себя, не желая этого признать. И именно Каролина, готовая прыгнуть на дно не раздумывая, спустила ему короткую лесенку. Прекрасно.

В конце концов, они отлично подходили друг другу. Совершенно разные, но взаимодополняющие. Когда Каролина паниковала, Жером успокаивал. Когда он раздражался, она оставалась спокойной. Если она чего-то не знала, он ее просвещал. Когда он был голоден, она готовила. Когда она выказывала чрезмерное медицинское рвение, он только слушал. Когда она чесала, вздыхал он. Когда он бывал нежен, вздыхала она.

Поль тоже был рядом.

Ближе, чем обычно.

Он, подобно метроному, мотался между своей работой и больницей, довольный, что не надо больше поддерживать видимость супружеской жизни, и порой вел себя как постаревший подросток, только что выпорхнувший из семейного гнезда и тотчас забывший, что дом требует уборки, белье – стирки, что пылесос всасывает пыль, а тряпка протирает. Какая разница. Поль пересмотрел свои приоритеты и взгляды на жизнь с горьким чувством, что тридцать лет он ошибался. Однако он питал надежду восстановить планку и впредь двигаться в правильном направлении, не прислушиваясь к пению сирен.