– Это опасно?
– Селезенка – важный для иммунной системы орган, но человек может жить без нее, соблюдая некоторые правила для предотвращения инфекций.
– Это плохие новости, да?
– Нет, плохие новости гораздо печальнее. Людовик получил черепно-мозговую травму, затронуты некоторые зоны мозга. В настоящий момент он находится в коме. Мы не знаем, очнется ли он, и если да, то когда. Может быть, через два часа, через два дня, через две недели, через два месяца, а возможно, через два года. Медицина пока не в состоянии предсказать срок выхода из комы. Однако электроэнцефалограмма довольно хорошая, и если он очнется, то к нему в полной мере вернутся его умственные способности. Возможно, разумеется, не сразу. Помимо всего прочего, во время аварии был задет позвоночник. В настоящий момент нет реакции на уровне ног. И здесь мы тоже не знаем, насколько это необратимо.
Жюли выслушала сдержанные и ясные слова врача. Эти новости ошеломили ее. После нескольких мгновений оцепенения она снова представила, как накануне, в Бретани, он играл в песок, и разразилась рыданиями, словно внезапно осознав серьезность ситуации. Теперь жестокий удар пришелся по ней. Она плакала, цепляясь за руку Поля.
Время остановилось в этой маленькой комнатке, картинки величественных пейзажей казались ничтожными. Все вдруг стало мелким, все, кроме ее огромного страха. Фотография моря словно была насмешкой над Жюли, которая понимала, что Людовик, возможно, никогда не сможет вернуться туда.
Она почувствовала твердую руку доктора на своем плече. Это прикосновение как будто даже успокоило ее. Снова надев маску, хирург исчез за дверью.
Тишина накрыла комнату как свинцовый колпак. Хотя Полю было очень грустно, он испытал облегчение. Взяв Жюли двумя пальцами за подбородок, он нежно улыбнулся ей:
– Жюли, Людовик жив. Он в коме, но живой.
Пауза.
– Я верю. И ты верь. Прошу тебя, пожалуйста, не опускай руки. Хорошо?
– «Не опускай руки, ибо, возможно, ты за полшага до счастья». Я уже два года твержу эту арабскую пословицу. Но теперь у меня больше нет рук.
– Есть. Ты их не чувствуешь, но они есть.
Жюли приникла к груди Поля, чтобы почувствовать объятие его рук, уж они-то есть. Она старалась успокоиться, приноравливаясь к ритму его дыхания. Он высокий и щедрый. Немного мохнатый. Огромный крепкий дуб с полым, покрытым мхом стволом… А она… раненый олененок, ищущий у него защиты…
– А если он не очнется?
– Он очнется, Жюли, иначе и быть не может. Уцепись за эту мысль.
– Я стараюсь уцепиться, но все скользит, мне кажется, я карабкаюсь по ледяной стенке без крюков и ледоруба…
– Тогда обопрись на других. Обопрись на меня.
Жюли еще крепче прижимается к его груди…
Нежность его кожи
Жюли уснула, уткнувшись головой Полю в колени и положив согнутые ноги на соседний стул. Поль с глазами, полными слез, нежно гладил ее волосы.
Она ждала, когда ее позовут увидеть сына. Последнее, что она помнит: Люк спит в автомобильном кресле, прижимая к себе свой замусоленный талисман.
В отделении детской реанимации было тихо, сейчас выходные, и Людовик там один.
Он был спокоен, несмотря на все подключенные к нему приборы. Слышно, как аппарат искусственного дыхания мерно, как метроном, приподнимает его грудную клетку. Подойдя к сыну, Жюли вздрогнула и побледнела. Если бы она не слышала писка прибора, фиксирующего его сердцебиение, она подумала бы, что Люк мертв. Но он жив, – быть может, сейчас он очень далеко, но он жив.
Жив.
И все тут.
Она долго целовала его в щеки, в лоб, в глаза. На своих губах она чувствовала нежность его кожи и вспомнила ощущение, которое испытывала, прижимая его к себе, когда он был еще младенцем. Она улыбнулась сыну и прошептала что-то ему на ушко.
Возле койки Люка медсестра заполняла на столике его историю болезни.
– Отец здесь?
– Мы с ним не живем.
Медсестра вновь погрузилась в свои записи, а Жюли – в тепло своего сына.
– А вдруг он очнется, когда меня здесь не будет?
– Мы вам незамедлительно позвоним, у нас есть номер вашего мобильного телефона.
– У меня нет мобильного телефона.
– Мсье, который вас привез, дал номер в приемном покое.
– А…
– Это не родственник?
– Родственник.
– Дедушка?
– Нет… То есть наверное…
Медсестра посмотрела на нее с едва заметной вопросительной улыбкой.
Разве она могла понять? Как Жюли могла объяснить ситуацию? Судя по его привязанности к мальчику, он мог бы быть его дедушкой, судя по возрасту – тоже. Но всего через три недели?
«Ну и что?»
Поль вытащил из стопки журнал, небрежно пролистал его и сразу отложил, не в силах сосредоточиться. Что за ерунда все эти статьи по сравнению с тем, что произошло несколько часов назад!
Услышав торопливые шаги по коридору, он усомнился, что это Жюли, – не ее походка. Он уже многое знал о ней, даже такие детали.
– Здравствуйте, мсье.
– А, Каролина! Хорошо, что вы пришли. Уже видели Жерома?
– Да, я как раз от него. Он рассказал мне про малыша. Как он?
– Люк приходит в себя после наркоза. Его пришлось прооперировать.
И Поль выложил ей полный медицинский диагноз.
Глаза Каролины наполнились слезами.
– Какой кошмар! Это ужасно! И как Жюли справляется со всем этим?
– Она потрясена. Но держится мужественно.
В комнате повисло молчание. В такой момент трудно поддерживать разговор.
Но как же тяжко было это молчание.
Талисман Люка
Проснувшись, Жюли не сразу пришла в себя и не сразу поняла, где находится. Она лежала на широкой постели в скромно обставленной невыразительной спальне. Совершенно очевидно, это не больница. Она встала, чтобы раздвинуть шторы и выглянуть в окно, и увидела Поля, возвращавшегося от почтового ящика с утренней газетой. Значит, у него.
Она рассмотрела одежду, в которой спала, – свои трусики и большую мужскую футболку. Жюли ничего не помнила, даже как Поль укладывал ее в эту постель.
Обернувшись, Жюли увидела свое отражение в зеркале. Жуткое. Красные глаза, набухшие веки, заострившиеся черты. На лбу синяк – единственный след аварии. Все досталось Люку. На полу возле кровати лежал большой красный чемодан. Она выхватила оттуда какие-то вещи и проскользнула в ванную комнату, примыкающую к спальне, чтобы принять обжигающий душ в надежде, что это поможет расслабиться и немного снимет отек.
Но уже через несколько минут поняла, насколько несбыточны ее мечты.
Ей не удалось даже нанести тональный крем. Слезы все текли и текли…
И еще будут течь.
Тогда Жюли спустилась в кухню, откуда раздавался стук посуды. Поль хлопотал вокруг стола, накрывая на завтрак.
– Поспала? – спросил он, целуя ее в лоб.
– Это ты меня раздел?
– Ну не он же, – ответил он, указывая на огромного пушистого кота, который дремал на подушке в углу кухни. – Не беспокойся, – добавил он, – я бросил на тебя всего лишь дружеский взгляд. После больницы ты была вообще без сил.
– Я бы хотела вернуться туда.
– Сейчас отвезу. Только сначала съешь что-нибудь.
– Я не голодна.
– Тогда выпей хотя бы сладкого чая. Завтра я куплю тебе телефон: пригодится.
– Нет-нет, я не смогу зап…
– Помолчи! Заплатить – мое дело, ясно? – с раздражением прервал он.
– Не сердись, Поль, – умоляюще произнесла она, затаив дыхание.
Поль отвернулся и, устремив взгляд в окно, обеими руками оперся о раковину. Жюли заметила, как несколько раз дрогнули его плечи. Она подошла и протиснулась между ним и раковиной. Поль обнял ее и заплакал:
– Это я виноват. Если бы я вывернул руль в другую сторону!
– Разве ты мог?
– Все случилось слишком быстро. Я едва успел понять, что происходит, а пикап уже врезался в нас. Жаль, что этот подонок разбился насмерть, пусть бы посмотрел, что натворил.
