Ее взгляд поднялся к венцу, который обхватывал голову короля, и остановился на украшавших его четырех драгоценных камнях. Глазами она отыскала зеленый камень, и сердце сжалось у нее в груди. Ривен чувствовала, что он зовет ее. Было ли это обманом зрения или он действительно так маняще блестел и мерцал? Она сжала свирель и поднесла ее к губам, вновь повторяя свою клятву: «Скоро, очень скоро зеленый камень станет моим».

В комнате, на верху самой высокой башни замка, в потертом кресле, специально приспособленном для его горбатой спины, сидел Тропос, неподвижный, как каменное изваяние. Сквозь единственное окно, покрытое слоем пыли, с трудом пробивалось немного солнечного света, который едва освещал ряды книжных полок, тянувшиеся вдоль стен комнаты. На полках стояли сотни толстых фолиантов, в которых можно было найти ответ на любой вопрос, начиная с аспида и кончая ядами, в том числе и таким страшным, как зиркан, ингредиенты для которого можно было отыскать не на каждом болоте. Над головой Тропоса с потолка свисали пучки сушеных трав: зверобоя и валерианы, окопника и вонючей чемерицы, чернильных орешков и печеночницы. Стол, рядом с которым сидел Тропос, был завален разнообразными колбами, пузырьками, ретортами, измерительными инструментами; там же валялась внушительных размеров пустая клетка. По углам комнаты также было расставлено немало клеток самых разнообразных размеров и сделанных из самых разных материалов: одни были металлическими, в то время как другие – сделаны из дерева или сплетены из тростника. Все эти клетки были заполнены несчастными зверьками, над которыми Тропос экспериментировал.

Время от времени кто-то из пленников принимался выть или мяукать, но Тропос не обращал на это никакого внимания. Он полностью сосредоточился на оборванном и грязном субъекте, скорчившемся у его ног. Этот поросший щетиной человек был Тьюрлип, вор. Когда Тьюрлип закончил свой рассказ и его нытье прекратилось, Тропос заговорил:

– Итак, Таунис прослышал о недовольстве Аранта и решил поддержать нас в борьбе с Броуном…

Крошечный колдун слегка потыкал кончиком своего указательного пальца в свой остренький подбородок. Его ногти были столь же черны, как и у вора, так как, несмотря на то что Тропос умел плести самые хитрые чары, он редко обращал внимание на такие мирские проблемы, как вопросы личной гигиены.

– Это интересно, очень интересно. Особенное любопытство вызывает у меня твой рассказ о девушке с пиллаун.

– Пиллаун? Чего это? – Тьюрлип нахмурился. Ему никогда не приходилось слышать этого слова. – Это была исполинская белая птица с глазами цвета спелой вишни и острыми желтыми когтями. И она разговаривала, клянусь, я слыхал ее птичьи слова в своей голове! После того как она располосовала мою бедную спину, эта птица вернулась к девчонке, да еще похвалялась, как она здорово меня отделала.

– Пиллаун… – громко пробормотал Тропос. – Это редкие существа. Фактически все они вымерли, и их считают чем-то ненастоящим, каким-то мифическим персонажем. Сказание гласит, что тысячелетия назад их породили на свет Землеустроители, чтобы они повсюду сопровождали полубогов – доуми.

– Землеустроители? Никогда не слышал о них.

В полуприкрытых глазах Тропоса мелькнуло презрение.

– Возможно, тебе стоит задуматься о том, чтобы расширить свой кругозор.

– Это чего? Сидеть уткнувшись носом в книги, что ли? – фыркнул Тьюрлип. – Много мне с этого выйдет проку, коли я читать не умею…

– Верно. – Тропос вздохнул: – Позволь мне тогда добавить к твоим обширным познаниям жалкую крупицу полезных сведений. Нам мало известно о том, что происходило на заре существования мира, в котором мы живем, поскольку те, кто его создал, не оставили об этом никаких сведений. Все же до нас дошли легенды о добрых существах, которые заботились о молодом мире, ухаживали за ним, словно садовник за садом. Их надо было назвать получше, вот и придумали им такое имя – Землеустроители. Они давным-давно исчезли, и в наши дни только несколько доуми разгуливают по их заповеднику. Расскажи мне поподробнее об этой девушке, Тьюрлип.

Стараясь выставить себя в сколь возможно более выгодном свете, Тьюрлип описал свою неожиданную встречу с Ривен и закончил свой рассказ тем, как девушка встретилась с Альбином.

– Я, должно быть, проехал за ними не меньше пятидесяти лиг! – гордо сказал он, явно преувеличивая свои заслуги. – Не так-то это легко было – тайком подсаживаться в фургоны фермеров, а порой и тех не попадалось. Я в кровь сбил свои бедные ножки, а тут еще изодранная спина да пустое брюхо. Но я все же проследил за ними до самого конца, прошел с ними через весь город до самых ворот королевского дворца. И все это – рискуя быть удавленным проклятыми стражниками, которые так и рыскают туда-сюда в последние дни. Страшно подумать, что бы они со мной сделали, если бы заметили…

– Воры, которые не могут удержаться и не срезать кошелек-другой в Джедестроме, должны позаботиться о том, чтобы у их жертв отшибло память. В этом случае они не смогут описать преступника, – рассеянно пробормотал Тропос.

Рывком поднявшись с кресла, он перешагнул через Тьюрлипа и зашагал к груде клеток с животными в углу. Лишь только он заглянул в самую верхнюю из них, детеныш клодля, находящийся внутри, издал пронзительный писк и, дрожа, забился в самый дальний угол клетки.

Тропос тонко улыбнулся:

– Когда в следующий раз у тебя будут дела в городе, я снабжу тебя средством маскировки. Тогда тебе не придется опасаться того, что стражники Броуна потащат тебя в магистрат и повесят за злодеяния. А теперь скажи, есть ли у тебя хоть какие-то догадки относительно того, зачем Ривен приехала в Плэйт?

– Чтобы стать придворной музыкантшей королевы-матери. Я услыхал об этом еще в самую первую ночь, когда эта девчонка и парень болтали, сидя у костра, и жарили кролика. И пока они сытно и вкусно ели, я сидел скорчившись в колючих зарослях и подыхал от голода. – Повернувшись таким образом, чтобы ловить взгляд своего господина, Тьюрлип почесал свой крючковатый, покрытый бородавками нос и продолжил: – С тех пор у меня маковой росинки во рту не было.

Проигнорировав прозрачный намек, Тропос задумчиво поглядел на своего лазутчика:

– Если верить твоим словам, они провели в пути два дня. Показывала ли девушка юноше свою пиллаун на протяжении этого срока?

Тьюрлип затряс головой столь энергично, что с его редких волос посыпался на стоящий дождь сальной перхоти.

– Ни разу. За весь путь в Джедестром птица ни разу не подлетела к ней и все время пряталась в кронах деревьев. Мне пришлось стать более юрким, чем зеленая змея, так что она меня так и не заметила, – с гордостью сообщил он.

– Похвально. – Мудрые темные глаза Тропоса вспыхнули, словно угли под слоем остывающей золы. – Значит, теперь эта девушка поселилась в Плэйте, рядом с Броуном. И у нее есть ручная птица-пиллаун. Очень, очень любопытно…

С этими словами он запустил руку во внутренний карман своего черного плаща, вытащил маленький кожаный мешочек с деньгами и швырнул его своему осведомителю. Мешочек был неплотно завязан, несколько монет выпали из него и раскатились по полу. Тьюрлип бросился собирать их. Тропос наблюдал эту сцену со скрытым удовольствием, затем отрывисто произнес, глядя в плешивый затылок вора:

– Я хочу, чтобы ты вернулся в Джедестром и продолжал следить за этой юной леди. И передай Таунису, что я встречусь с ним. Любопытно, окажется ли наш огненный друг в состоянии пролить хоть немного света на тайну, которая окутывает личность этой девчонки. Я не сомневаюсь в том, что он что-то смог бы сказать. А теперь, для того чтобы связь между нами можно было осуществить проще и быстрей, я должен буду научить тебя заклинанию, при помощи которого ты сможешь вызывать меня.

Тьюрлип оглянулся на него через плечо:

– Вы говорите про магию, которая перебросит вас отсюда прямо на Полуостров?

– Именно об этом.