Компания, прямо скажем, собралась своеобразная. Назовем вещи своими именами; рядом с поэтом находились двое — руководитель сыска и его ближайший помощник, агент номер один. Оба они могли предполагать, что поэт-вольнодумец, еще недавно находившийся под следствием и высланный под надзор полиции, поддерживал связь с теми, кто их особенно тогда интересовал.

Получалось, что его хитростью заманили в поездку, а Каролина, сама того не ведая, сыграла роль приманки, на которую он клюнул.

Если насчет Витта он был предупрежден, а о Бошняке возникли справедливые подозрения, то Каролина так же обманута, как и он сам.

Она и не подозревает, кто ее окружает, среди каких опасных людей находится. Тут же с тревогой подумалось: ведь Каролина любовница Витта, чего она не скрывает и чем иногда даже бравирует. Но она не любит генерала и говорила, что союз этот ей в тягость — ведь он женат и надеяться на развод не приходится. Однако и порвать с ним не решается — одной возвышенной любовью сыт не будешь…

В начале плавания погода благоприятствовала путешествию. Правда, на другой же день, как это бывает на юге, с утра небо затянуло тучами, внезапно налетел ветер, начался шторм. Оставаться на палубе было невозможно. Страдая от качки, все разошлись по каютам. Лишь к вечеру море угомонилось. И тогда словно обретшие свободу пассажиры ринулись на палубу. Свежий воздух быстро вернул бодрость, а великолепный вид заходящего над морем солнца привел всех в восторг, подняв настроение.

— Говорят, ваши импровизации производят изумительное впечатление? — обратилась к поэту Каролина.

Он промолчал. Ему действительно приходилось в Одессе выступать на заданную тему. Обычно он импровизировал у рояля, окруженный толпой гостей. Например, в доме Иоанны Залеской, которой, по его признанию, он был поначалу пленен и любил ее тайно, без надежд.

Во время этих выступлений, по словам очевидцев, Мицкевич весь преображался. Спокойный взгляд его черных глаз сменялся каким-то лихорадочным блеском, пышные кольца волос откидывались назад. «Все слушали с волнением и слезами», — отмечал современник, и все хотели стать свидетелями этого удивительного зрелища.

— Отчего ни разу вы не блеснули своим талантом перед моими гостями? — продолжала Лолина с выражением огорчения на лице. — Эта Залеская счастливее меня. — И, не дав ему возразить, продолжала: — Вы пели перед ней. Возможно ли предпочитать ее общество?! — губы капризно изогнулись, и огненные глаза обожгли его ревнивым взглядом.

— Для моей Джованны я готов петь когда угодно, только прикажите, — с галантностью менестреля отвечал поэт.

Яхта шла относительно близко от берега. Чайки подлетали к самому борту, некоторое время сопровождали судно и, отстав, исчезали.

Подошел Витт, и она поспешила переменить тему.

— Граф, вам должны быть знакомы предания вашей семьи, — обратилась она к нему. — Правда ли, что одна из Потоцких стала пленницей татарского хана?

— Так говорит легенда, — охотно отвечал тот. — Замечу, однако, что фамилия Потоцких, как вам известно, не столь уж редкая. Сомневаюсь, чтобы невольница хана принадлежала к знаменитому роду.

— Ваша сестра Софья полагает обратное, — как бы вступая в спор, заметила Каролина. — Я сама слышала, как она говорила, что Пушкин в своей поэме «Бахчисарайский фонтан» воспользовался преданием вашей семьи.

— Уж не сама ли Софья и поведала Пушкину это предание? Кстати, — обратился он к Мицкевичу, — этот юный сочинитель еще недавно разделял наше общество. — И как бы отвечая самому себе, заключил: — Весьма остер на язык. И строптив, строптив…

— Вам не нравится, когда думают не так, как вы, — показалось, что она раздражена и хочет его задеть.

— Отчего же. Полагаю, однако, что всяким вольностям должна быть мера. Этот Пушкин, — он снова обратился к Мицкевичу, — положительно вскружил головы нашим дамам. Вы с ним не знакомы?

— Не приходилось.

— Он очень милый и прекрасный собеседник, — продолжала она противоречить скорее из упрямства.

— О да, вам лучше знать, — произнес Витт с явной иронией. — Кажется, с ним вместе вы читали этого француза — Бенжамена Констана.

— Любезный граф ревнует? — с наигранным удивлением отметила Каролина, блеснув жемчугом зубов.

Обезоруженный улыбкой и словно оробев под лучистым взглядом, он примирительно пробормотал:

— Полно, при чем здесь ревность.

Мицкевичу показалось, что он присутствует при пикировке двух супругов. Теперь пришел его черед возревновать. Дело не только в ее многолетней связи с Виттом, о которой все знали, да и она сама не скрывала. А ее отношения с Антонием Яблоновским? Он слышал, как однажды она назвала его интимно Тосей. Рассказывали, правда, что еще до приезда Мицкевича князь Яблоновский был увлечен Амалией Ризнич. Будто бы он даже соперничал с Пушкиным в бытность того в Одессе и имел, кажется, больший успех. Во всяком случае, когда прекрасная, но смертельно больная Амалия отправилась на лечение в Италию, сопровождал ее Яблоновский.

Это было тогда, а сейчас? Князь Антоний — частый гость в салоне Собаньской. Бывает, она беседует с ним наедине. Но что здесь особенного, размышлял Мицкевич, желая быть благоразумным и стремясь погасить вспыхнувшее чувство ревности. Точно так же ей случается беседовать и с другими посетителями салона.

Когда-то, еще в Вене, желая во всем подражать тетке Розалии, Каролина мечтала иметь такой же, как у нее, салон. Теперь мечта ее осуществилась. В роскошно обставленном доме Собаньской можно было видеть заезжих примадонн из Неаполя и Рима, скрипачей из Вены, пианистов из Парижа. В ее салоне слышалась гортанная восточная речь, мелькали белые чалмы и шоколадные лица. Бывали здесь те, кого не шокировала хозяйка, открыто пренебрегающая законами света.

Она знала, что ее называют наложницей, конкубинаткой, но умела и в этом унизительном положении проявлять выдержку, не замечать осуждающего шепота за своей спиной.

Конечно, при таких пикантных обстоятельствах не все желали появляться на приемах у Собаньской. Прежде всего это относится к родным Лолины, осуждавшим ее. Некоторые из них настаивали на том, чтобы семья отреклась от нее до тех пор, пока она не станет венчаной женой генерала.

Семейный раздор усугублялся еще тем, что как раз в это время, окончательно порвав с Иеронимом Собаньским, Каролина затеяла с ним борьбу за свою одиннадцатилетнюю дочь.

Лишь смерть старого Адама Ржевуского в 1825 году на короткий миг примирила родственников. Братья и сестры съехались в Погребище. Отзвуки беспокойства за свою непутевую сестру слышатся в письме, написанном в ту пору Эвелиной Ганской. «Ее судьба чрезвычайно заботит меня, — писала она. — Вот страшный пример того, к чему приводит пренебрежение правилами хорошего тона! В раздоре с миром и сама с собой, она живет в горечи и печали; минуют годы, и она не сможет больше обольщать своим шармом, красотой…». (Заметим, что через несколько лет сама Эвелина вступит на тот же путь адюльтера, но в отличие от «непутевой сестры» будет вести себя куда более осторожно и не так вызывающе.)

Вопреки сетованиям сестры, Лолина отнюдь не чувствовала себя несчастной, тем более не думала отчаиваться, напротив, наслаждалась властью и поклонением. День начинался и заканчивался посещением ее дома почитателями и гостями. «Из военных поселений приезжали к ней на поклонение жены генералов и полковников, мужья же их были перед ней на коленях». Еще бы, как-никак начальник поселенных войск проводил в этом доме дни и ночи.

«Вообще из мужского общества собирала она у себя все отборное». Всякий раз, бывая у Собаньской, Мицкевич заставал там чуть ли не всю мужскую часть польской колонии города. Граф А. Потоцкий, граф Г. Олизар, наезжавший в Одессу, князь А. Яблоновский — всех не перечтешь — были завсегдатаями ее салона.

Поэту часто приходилось досадовать на то, что бесконечные визитеры, подолгу засиживавшиеся в гостях у Собаньской, мешали их интимным встречам. Для него было истинной мукой часами выжидать, когда, наконец, прервется нескончаемый поток поклонников и он окажется наедине с Джованной.