— Он абсолютно прав! — воскликнула вдруг Пенни. — И одновременно не прав. То есть… Я хотела сказать… — Она вдруг замолчала, явно удивленная тем, насколько быстро ее мысль куда-то спряталась при первых же звуках ее собственного голоса. Покраснев от осознания, что не может выразить в словах то, что хочет сказать, она уставилась на свои руки и, как обычно, стала сосредоточенно выковыривать грязь из-под ногтей.

Маклеод вымучено улыбнулся:

— У вас сигаретки не найдется? Похоже, я свои уже докурил.

— Почту за честь. — Холлингсворт одним движением протянул Маклеоду пачку с сигаретами и зажигалку.

— Скажите, вы можете назвать себя реалистом? — спросил Маклеод как-то мечтательно.

— По-моему, именно так и следует меня называть.

— Следовательно, с философской точки зрения вы верите в реальность этого мира.

— И под этими словами, — вздохнул Холлингсворт, — я готов подписаться.

— В тот мир, который существует отдельно от нас и независимо от нас.

— Да-да, именно это я и хотел сказать.

— А вот и нет, — вполне уверенно заявил ему Маклеод. — Я хочу обратить ваше внимание на то, что нельзя отрицать право кого бы то ни было на познание законов этого мира и принципов взаимодействия его частей. Психологический базис человека, о котором вы так упорно мне толкуете, может оказаться тем самым увеличительным стеклом, а впрочем, вполне вероятно, и кривым зеркалом, при помощи которого этот человек более полно увидит те самые отношения и законы.

— У меня такое ощущение, что вы пытаетесь меня запутать, — прищурился Холлингсворт.

Маклеод просидел молча, наверное, с минуту, а затем, судя по всему, воодушевленный пусть и небольшим, но вполне осязаемым успехом своей контратаки, посмотрел на Холлингсворта с улыбкой:

— Я хочу произнести речь в свою защиту.

— Нет, — отрезал Холлингсворт, едва не подпрыгнув на стуле. — Мы за сегодняшний день ни к чему не пришли и не обсудили даже самые важные моменты, имеющие прямое практическое значение. В общем, мой ответ таков: речь в защиту вам не требуется.

— Я настаиваю на соблюдении своих прав.

— Для начала вы должны выполнить поставленные вам условия.

Маклеода опять бил тик. Один его глаз непроизвольно моргал, а вытянув перед собой руку, он ничего не мог поделать с дрожащими пальцами.

— Я готов, — заявил он, — но я хотел бы знать, попадет ли эта вещь непосредственно к вам или же будет передана в распоряжение вашей организации.

— Я еще не решил, — сказал Холлингсворт, — но это не должно иметь для вас никакого значения. Вам придется добровольно согласиться с любым из оглашенных нами вариантов — или никакой речи в защиту.

— Хорошо, я согласен с любым из вариантов. — Маклеод пожал плечами. — Могу ли я продолжить?

Холлингсворт кивнул.

— Видите ли, — начал Маклеод, — когда-то я уже заготовил для себя последнее слово. Мне казалось, что я буду зачитывать его в несколько другой обстановке. Я даже составил себе черновой набросок. Начиналась моя речь так: «Сограждане, товарищи! Полагаю, величайшая несправедливость кроется в том, что такой ренегат, как я, подлый шакал, позоривший наше святое дело, получает возможность раскрыть свой поганый рот». — Рот Маклеода в эту минуту действительно открылся в каком-то беззвучном подобии смеха. — Одно из немногих преимуществ ситуации, в которой я оказался на сегодняшний день, состоит в том, что я могу позволить себе не тратить время попусту на извинения за то, что я натворил в прошлом. Что было, то было. А за время, что мне отпущено здесь и сейчас, я бы хотел сосредоточиться лишь на одном аспекте защиты того, что в моей жизни еще имеет смысл и что мне по-прежнему дорого. Я хочу успеть огласить те выводы, к которым я пришел на основании своего жизненного опыта, и, таким образом, придать ему некое интеллектуальное, а быть может, и нравственное обоснование. Я не собираюсь превращать прошлое в свою личную историю. Что же касается будущего, я попытаюсь обрисовать то, каким я его себе представляю. Мне кажется, что сделать это необходимо, ибо идеи не существуют сами по себе. Их жизнь продолжается только в том случае, если они передаются от человека к человеку.

Холлингсворт перебил Маклеода:

— Вы говорите как человек, который считает, что жить ему осталось недолго.

— Вы ошибаетесь, просто я в своей речи пользуюсь метафорами.

— Пользуйтесь чем хотите. Лично меня интересует только одно: мне нужно, чтобы вы сознались, — мрачно заметил Холлингсворт.

— Я же сказал, что вы получите мое признание, а сейчас могу я продолжить?

— Позвольте поинтересоваться, ради кого вы собираетесь сотрясать воздух, оглашая свою речь? — голосом капризного ребенка спросил Холлингсворт. — Вы собираетесь оправдываться передо мной, перед мисс Мэдисон? — Встретившись взглядом со мной, Холлингсворт лишь молча пожал плечами. — Что ж, если вы полагаете, что это стоит затраченного времени, валяйте. Учтите только, что я не разделяю столь высокой оценки, которую вы, судя по всему, даете своему юному другу. — Посмотрев куда-то в сторону, он побарабанил пальцами по столу и поторопил Маклеода: — Ну давайте говорите же. Мы ждем вашего заключительного слова, — вновь капризно проныл он, уже скорее не по-детски, но по-женски.

— Могу ли я начать, — задал свой первый риторический вопрос Маклеод. — с оспаривания аргументов изощренного апологета? Всякий раз, когда на меня нападает задумчивое настроение и мне хочется разобраться в том, что я за свою жизнь сделал, я просто поражаюсь, сколько собратьев и товарищей по борьбе у меня когда-то было и какие разные дороги все они для себя выбрали. Так вот, из всех них лишь один типаж оказался востребованным сегодня. Это и есть тот самый апологет-соглашатель. Он сегодня очень популярен, если не сказать моден.

Этот господин охотно согласится с чем угодно. Он с готовностью подтвердит, что нельзя путать государственный капитализм с социализмом. По его мнению, новое общество, пусть и с оговорками, не должно становиться обществом без каких бы то ни было привилегий. И в то же время, смотри-ка, Маклеод, такой человек всегда готов поучаствовать в подведении любых итогов, причем делать он это будет со всей полагающейся убежденностью, беспристрастностью и даже безжалостностью. Он будет умудренно кивать поседевшей головой и соглашаться с тобой. Да, мировая революция провалилась. Политическая сознательность пролетариата так и не достигла необходимого критического уровня, и следует признать, вряд ли достигнет его в обозримом будущем. Но самое важное, как скажет апологет, не подготовить желаемые социальные потрясения, а сохранить существование цивилизации и обеспечить неприкосновенность высшей ценности этого мира — человеческой жизни. Таким образом, главной задачей нашего поколения становится не организация революции и даже не критика глобализации, милитаризации и всех тех тенденций, которые мы с тобой считаем не просто опасными для дела революции, но и к тому же омерзительными. Давай, Маклеод, соглашайся, мы же историки. Признайся в том, что равенства на земле нет и не было по крайней мере со времен первобытно-общинного строя. Что же касается свободы, то она время от времени оказывается в распоряжении тех, кто может себе ее позволить благодаря своему благосостоянию. Да и то лишь в выборе способа проведения досуга. Похоже, это и есть единственная на данном историческом этапе форма реального существования такой отвлеченной категории, как свобода. Итак, свобода это роскошь, а равенство — вообще мечта. Кроме того, сегодня мы должны согласиться с необходимостью апеллировать к среднему человеку, к его самым заурядным чертам и свойствам. Более того, нам на время даже стоит отказаться от попыток отыскать в современниках лучшие качества человеческой души и сознания. Ничего, рано или поздно этот этап безвременья кончится. Задача сегодняшнего дня — положить конец как острым, так и вялотекущим конфликтам внутри существующей экономической системы. Сам видишь, Маклеод, повторяет мой несуществующий, мифический брат, ничего ты в жизни не понимал и не понимаешь. Твои личные проблемы — это вовсе не проблемы человечества. Что сейчас важнее всего — накормить миллионы голодающих в Африке, а для этого вся мировая экономика, все производство должно работать по единому плану. Мы, старик, переоценили человека, его потенциал. Такой план не способен обеспечить то равенство, которое возможно лишь при социализме. Обидно, конечно, но, с другой стороны, какая, в общем-то, разница? Толпы голодных нужно накормить, причем немедленно — в приказном порядке. Иначе наш мир рухнет в самое ближайшее время. Таким образом, наша задача на данный момент — не покончить с эксплуатацией человека человеком, но снять самые острые внутренние противоречия существующего экономического порядка. Я, старик, выскажу мысль, которая покажется тебе крамольной: вполне вероятно, что все это время мы заблуждались, а как раз буржуазия и была права. Судя по нашему опыту, человек способен существовать только в том обществе, где ему обеспечены такие общечеловеческие ценности, как неравенство и классовые привилегии.