— Тебя, нацист, хочет видеть один человек, — сказал Йоссель. В отличие от Лейба, для него слово «нацист» утратило почти весь свой яд. Осталось что-то вроде ярлыка, и не более.

В гостиную вошел незнакомый еврей. Худощавый, светловолосый. Егеру думалось, что важный человек, которого он дожидался, будет более солидного возраста, а этот оказался моложе его самого. Вошедший не подал руки.

— Итак, вы и есть тот самый немец с интересным грузом, — сказал он, предпочитая говорить по-немецки, а не на идиш.

— Да, — ответил Егер. — А вы кто? Пришедший слегка улыбнулся:

— Зовите меня Мордехай.

Судя по тому удивлению, какое застыло на лице Йосселя, имя вполне могло быть настоящим. «Бравада», — подумал Егер. Чем больше он приглядывался к Мордехаю, тем большее впечатление тот на него производил. Да, молод, но офицер с ног до головы. Глаза скрытные, подвижные, умеющие быстро оценивать собеседника. Если бы он служил в германской армии, то еще до своих сорока получил бы полковничьи звездочки и собственный полк. Егер знал этот тип людей: сорвиголова.

— Насколько мне известно, вы — танкист, который похитил у ящеров нечто важное. То, что я услышал здесь от Йосселя, интересно, но второстепенно. Расскажите мне сами, герр Егер..

— Подождите, — сказал Егер.

Йоссель ощетинился, но Мордехай лишь усмехнулся, ожидая, когда Егер продолжит.

— Вы, евреи, сотрудничаете с ящерами. Однако теперь, похоже, вы готовы предать их. Докажите, что я могу вам доверять. Откуда мне знать, что вы не передадите меня прямо в их руки?

— Если бы мы хотели это сделать, то уже давно выдали бы вас, — заметил Мордехай. — Что же касается того, как и почему мы работаем с ящерами… Три зимы назад Россия оттяпала у финнов их земли. Когда вы, нацисты, вторглись в Россию, финны были счастливы пойти за вами по пятам и забрать свое назад. Но думаете, они постоянно бегали и вопили: «Хайль Гитлер!»?

— Н-ну… может и нет, — предположил Егер. — А что?

— А то, что мы помогали ящерам бороться против вас, но по своим соображениям, а не по их. Например, ради выживания. Мы не обязаны их любить. Видите, я рассказал вам свою историю — больше, чем вы заслуживаете. Теперь рассказывайте вашу.

Егер Начал рассказ. Мордехай то и дело прерывал его резкими, испытующими вопросами. С каждым вопросом у Егера возрастало уважение к нему. Он понял, что этот еврей разбирается в военном деле и особенно в партизанских операциях. Ни дать ни взять — командир высокого ранга. Но Егер даже не представлял, что Мордехай сумеет так много узнать о трофее, который Егер вез на лошади. Вскоре он понял: хотя этот еврей никогда не видел забрызганных грязью кусочков неизвестного металла, их важность он осознавал лучше самого Егера.

Когда майор договорил (он ощущал себя выжатым до предела), Мордехай сцепил пальцы и уставился в потолок.

— Знаете, до начала войны меня больше волновали воззрения Маркса, чем мысли о Боге, — вдруг сказал он. Речь Мордехая стала более гортанной; произношение гласных изменилось, и Егеру приходилось прилагать усилия, чтобы понять его. Перескочив с немецкого на идиш, Мордехай продолжал:

— С тех самых пор, когда вы, нацисты, затолкнули меня в гетто и попытались уморить голодом, я сомневался в сделанном выборе. Теперь я уверен, что ошибся.

— А как это связано с нашим разговором? — спросил Егер.

— Мне нужно сделаться мудрейшим из раввинов, которые когда-либо жили на земле, чтобы решить, стоит ли мне помогать немцам бороться с ящерами их же грязным оружием.

— Я придерживаюсь такого же мнения, — энергично закивал Йоссель.

Мордехай махнул рукой, чтобы тот умолк.

— Жаль, что этот выбор пришлось делать мне, а не кому-то другому. До войны я хотел быть всего лишь инженером. — Его взгляд и взгляд Егера скрестились, как два меча. — А все, кем я являюсь сейчас благодаря вам, немцам, — это бойцом.

— А я им был всегда, — сказал Егер.

Когда-то, еще до начала Первой мировой войны, он мечтал изучать библейскую археологию. Но во Франции, в окопах, Егер осознал свое призвание и понял, насколько его отечество нуждается в людях с такими талантами. По сравнению с этим библейская археология казалась пустяковым занятием.

— Знать бы, чем обернется для нас будущее, — задумчиво произнес Мордехай. — Относительно вас, Егер, я не знаю. — Он впервые назвал немца по фамилии. — Но сам бы я хотел иметь хребет покрепче.

— Да, — кивнул Егер.

Мордехай вновь вперился в него глазами, но теперь это был оценивающий взгляд военного.

— Проще всего было бы застрелить вас и швырнуть труп в Вислу. Многие так исчезали, и больше их никто не видел. Выкинуть следом ваши мешочки — и мне не нужно будет просыпаться ночью в поту от страха по поводу того, что вы, проклятые нацисты, собираетесь сделать с этим украденным материалом.

— Зато вместо этого вы будете просыпаться ночью в поту оттого, что никто не в силах бороться с ящерами. — Егер старался держаться спокойно и говорить ровным голосом. На фронте он часто рисковал жизнью, но таким образом — никогда. Это больше напоминало игру в покер, чем войну. И Егер пустил в ход еще одну свою козырную карту:

— Что бы вы со мной ни сделали, Сталин уже получил свою долю добычи. Не будет ли вас прошибать пот еще и оттого, что с нею сделают большевики?

— Честно говоря, будет. — Мордехай вздохнул, и казалось, этот вздох исходит из всего его тела, а не только из груди. — Уж лучше бы принимать решение выпало мудрецу Соломону, чем такому несчастному глупцу, как я. Тогда у нас была бы хоть какая-то надежда на справедливое решение.

Он начал было снова вздыхать, но где-то на середине прервался и вдруг опять стал резко и глубоко втягивать в себя воздух. Когда Мордехай снова взглянул на Егера, глаза у него пылали. «Да, — подумал Егер, — прирожденный офицер; за таким люди пойдут в огонь и в воду».

— В конце концов, возможно, Соломон в самом деле укажет нам путь, — негромко сказал Мордехай.

— Что вы имеете в виду? — спросил Егер. Хотя он давным-давно забросил мысль о библейской археологии, саму Библию он знал достаточно хорошо. Взгляд Егера невольно скользнул к мешочкам, висевшим на стене.