— А ты и не обязана.

— То есть, — рассмеялась Лу, — мы можем просто трахаться?

— Если хочешь.

— Я предпочту другое. — Она встала. — Почему бы тебе не позвонить мне после праздников, когда ты освободишься от Аниты? И мы посмотрим, насколько мы не увлечены друг другом. Мой номер есть в справочнике.

— Позвоню. Я очень хочу.

Он помог ей надеть пальто и проводил к двери.

— Хорошего тебе вечера, — поддразнила она.

— Тебе будет смешно узнать, что мы встречаемся с Беверли и Йеном.

— Я думала, Анита ненавидит Беверли.

— Раньше так и было, но теперь, когда Симона выходит замуж, Анита сочла, что больше ненавидит ее, и быстро подружилась с Беверли.

— А ты что думаешь о Симоне и Стиве? Разве не чудесно?

— Я очень счастлив за нее. Только бы она не попросила меня надеть смокинг на свадьбу.

— На полусвадьбу. Я хочу сказать шефу, что газета должна написать об этом. Где это будет? Я забыла спросить.

— В мастерской Стива.

— Великолепно. — Лу хлопнула в ладоши. — Я так и вижу эту церемонию на фоне старых кинозвезд, сидящих верхом. Тони понравится идея. Я ему руки выкручу, чтобы написать об этом.

Роберт поцеловал ее в губы и взъерошил ей волосы.

— Я позвоню. Береги себя.

Когда Лу вышла на улицу, снег уже покрыл тротуары толстым слоем, и казалось, что он будет идти всю ночь. К счастью, она надела сапоги, иначе туфли бы пропали. Первое, что Лу сделала, придя домой, это накормила мистера Безумца, который все три дня бешено ревновал ее к Джоан и сейчас восторженно замяукал. Потом Лу переоделась в свои любимые бледно-лиловые брюки и пуловер и постаралась не смотреть на рождественскую елку, которую купила специально для Джоан. Теперь, когда та уехала, елка выглядела неуместной рядом с прозрачной софой и полосатым полом. Только она уселась читать «Тряпье», зазвонил телефон.

— Привет, — сказал Питер Нортроп. — Счастливого Рождества и наилучшие пожелания.

— Ты где?

— Только что закончил работать. Можно тебя угостить?

Она вспомнила о Беверли и Йене.

— Почему же нет?

— Хорошо. Где встретимся?

Как будто сам не мог догадаться.

— Заходи ко мне. На улице не слишком приятно, как ты, наверное, заметил.

— Заметил. Уже еду.

Она положила трубку, не попрощавшись. Рука дрожала. Питер впервые позвонил ей после того, как они расстались после смерти Дэвида. Несколько раз в редакции он предлагал угостить ее обедом, но каждый раз она вежливо, но твердо ссылалась на недостаток времени.

— Мы даже поговорить не можем? — спросил ее Питер однажды.

— Не о чем разговаривать. Ты знаешь, как я себя чувствую.

— Я знаю, но это не имеет смысла.

— Для меня имеет.

— Этот человек скопытился. Так? Всем его очень жаль. Но не ты же его убила. Так почему мы не можем встречаться?

— Потому что Дэвид мертв и потому что я не хочу.

— Здорово. Вот что мне нравится. Чисто женская логика.

Этот разговор состоялся несколько месяцев назад, а вскоре после него Питер переехал к Беверли и перестал приглашать Лу на обед. Она много раз думала об их романе и, хотя помнила, что он возбуждал ее в постели, все-таки не могла припомнить, что такое особенное он делал для этого. Ей просто это нравилось, и ей хотелось знать, лучше ли память у Питера или у него тоже остались только туманные воспоминания. Лу казалось, что ауру занятий любовью с определенным человеком можно восстановить только повторением этого процесса.

Она раскрыла «Тряпье» и начала невнимательно листать. Была ее статья о мексиканском и испанском влиянии на одежду для дома с великолепным снимком испанского танца. Была колонка Питера с предсказаниями о влиянии показа парижской коллекции в январе. В следующем номере будут рекламные объявления разных домов «от кутюр». Лу прекрасно помнила их еще с прошлого года.

Грес, 1 Рю де ла Пэ.

Шанель, 31 Рю Камбон.

Кастилло, 95 Фобург Сен-Оноре.

Филип Вене, 62 Рю Франсуа.

Жак Пату, 7 Рю Сен-Флорентен.

Кристиан Диор, Париж.

Марк Бохан не соизволил дать адрес на авеню Монтань. Ему хватило слова «Париж».

Лу встала, обула лыжные ботинки и прошла в покрытый снегом сад. Слепила снежок и, когда через несколько минут пришел Питер, бросила снежок ему в лицо. Он попал в лоб, и Питер в удивлении отшатнулся.

— Какого черта?

— Ты заслужил, подонок.

— За что?

— За то, что утащил у меня из-под носа колонку и оставил в чертовом отделе женского белья.

Питер стер снег с лица и отряхнул пальто.

— Не поздновато ли говорить об этом? Тони принял решение несколько месяцев тому назад.

— Я не смогла тогда это сделать. Было лето.

— Сгодилась бы бутылка из-под кока-колы.

Она смотрела на него из угла комнаты, и долго сдерживаемое негодование прорвалось наружу. И не только из-за колонки (хотя и не в последнюю очередь из-за нее), но и из-за Дэвида, из-за возвращения к Беверли.

— А почему я не должен был вернуться? — спросил он, когда она бросила ему в лицо все эти обвинения. — Ты меня не хотела. Ты отказывалась даже просто пообедать. И что я должен был делать? Жить всю жизнь в Гарвардском клубе?

Можно подумать, что в Нью-Йорке больше негде жить. Можно подумать, что в Нью-Йорке свет клином сошелся на ней и Беверли.

— Почему ты такой глупый? — спросила она.

Питер хотел ответить какой-нибудь гадостью, но сдержался.

— Слушай, Лу, я пришел не для того, чтобы в меня бросали снежками и попрекали прошлым. Лучше я пойду.

Он уже повернулся, когда она неожиданно сказала:

— Нет. Не уходи. Извини, пожалуйста.

Она подошла к нему, вытерла мокрое лицо, обняла и поцеловала в губы.

— Извини, — повторила Лу. — У меня был ужасный день. Снимай пальто, а я принесу выпить.

— Только если не швырнешь в меня стакан.

Они рассмеялись и снова поцеловались. Позднее, уже в постели, на нее обрушился ураган воспоминаний. Питер, легкий лимоновый аромат от него, прекрасная фигура, глаза, меняющие цвет от синего до зеленого, электрический ток в пальцах. Как она могла это забыть?

— Было прекрасно, как всегда, — сказал он.

— Я знаю. Я удивлена.

— А я нет.

— Почему?

— Потому что я помнил, как хорошо было раньше. Такие вещи не меняются.

— Я тоже так считаю.

Где-то в глубине души она надеялась, что это не так, что им не будет столь хорошо, как прежде. Несправедливо, если им будет хорошо сейчас, когда они безразличны друг другу. Все мы, в конце концов, животные, подумала Лу, перекатываясь на живот.

— Тебе скоро возвращаться домой? — спросила она через минуту.

— Да. Беверли перед уходом положила подарки под елку. Надеюсь, дети не вскроют пакетов, когда Маргарет отвлечется.

Лу задумалась, знает ли он, где и с кем сейчас Беверли.

— Беверли становится все хуже, — сказал Питер, будто прочитав ее мысли. — Больше пьет и все чаще шляется с этим безмозглым англичанином. Не знаю, что с ней делать. Она не хочет пойти к врачу.

— Разведись.

— Нет.

— Она не даст тебе развода?

— Этого я не знаю. Не спрашивал. И не хочу спрашивать. Думаю, она хочет развестись не больше, чем я. Беверли двадцать девять лет, и это ее пугает. А мысль оказаться в тридцать лет без мужа пугает еще больше.

Лу подумала обо всех женщинах, которых пугает грядущее тридцатилетие. Ей самой осталось всего лишь два года.

— Беверли и я должны быть вместе. Мы не всегда будем вместе, но не разведемся.

— Почему это так важно?

— Мужчины не любят терять своих детей.

— Женщины тоже, — сказала Лу, подумав о Джоан.

Но Питер не знал о ее дочери. Лу никогда не рассказывала, и Питер решил, что она говорит о Беверли.

— Беверли знает, что я не заберу у нее детей, если только она не станет…

— Кем?

— Ничего. — Он сжал губы. — Забудь. Не надо было об этом говорить. Это нечестно по отношению к тебе. К тебе это не имеет отношения.

Она вспомнила, что то же самое говорил Дэвид относительно Лилиан. Лилиан — это его проблема. Но если мужчина тебе небезразличен, как тебя могут не волновать его проблемы? Как ты можешь оставаться равнодушной?