Корпуса шли отдельно друг от друга, но сохраняли такое расстояние между собою, чтобы в случае необходимости оказаться вместе и сражаться не врозь, а сообща.

— А сие, князь, надобно будет проделать и у нас, — сказал Барклай, и Волконский с ним согласился.

Так камень за камнем перебрали они величественное сооружение, именуемое Великой армией, порою обнаруживая нестыковку камней, трещины и иные изъяны.

Однако этот же метод последовательного и всеобъемлющего анализа позволил им обнаружить многочисленные дефекты и в собственной пирамиде — и в основании, и в стенах ее, и на самой ее вершине.

Но, дойдя до вершины, решили они разговор о том, как следует руководить армией, отложить до следующего раза еще и потому, что как раз в это время Волконский начал работать над полной перестройкой структуры свиты его величества по квартирмейстерской части, управляющим канцелярией коей он и являлся.

А свита и была тем самым механизмом в системе военного управления, который во Франции назывался Главным штабом, в Пруссии — Генеральным, а в Австрии — Придворным военным советом.

И хотя и австрийский Гофкригстрат, и прусский Генеральсштаб, и российская свита его императорского величества по квартирмейстерской части много раз опровергали и ниспровергали французский Главный штаб, коим уже десять лет командовал маршал Луи-Александр Бертье, князь Невшательский, герцог Валанженский и князь Ваграмский — одно перечисление титулов свидетельствовало о его победах и заслугах перед империей, — все же Петр Михайлович Волконский превыше прочих ставил штаб Бертье. Но он также учитывал и положительный, полезный для дела опыт и всех других участников давнего кровавого спора — и русских, и австрийцев, и пруссаков.

С Бертье князь Петр Михайлович познакомился в Париже, и изучал его столь же придирчиво и внимательно, как и биографию Наполеона. Волконский знал и биографию начальника его Главного штаба. Бертье, прежде чем стал начальником штаба Наполеона, прошел путь, необычный даже для маршала Франции, где необыкновенных биографий было более чем достаточно.

Волконский знал, что Бертье семнадцати лет воевал на стороне Джорджа Вашингтона против колонизаторов-англичан, а возвратившись из Америки, стал начальником штаба Национальной гвардии Версаля. Можно ли было придумать более причудливое сочетание, чем «Версаль» и «Национальная гвардия»! И этот удивительный симбиоз породил и не менее экзотический плод — начальник штаба революционной Национальной гвардии помог бежать за границу теткам низложенного короля. Однако, когда в Вандее вспыхнуло контрреволюционное восстание, Бертье — бригадный генерал республики — утопил его в крови.

Вслед за тем стал он начальником штаба в Итальянской армии генерала Бонапарта, поразив своего нового командующего исключительной трудоспособностью, колоссальной памятью и необычайным педантизмом в штабной работе.

В 1807 году к его титулам прибавился еще один — Бертье стал имперским принцем, ибо женился на племяннице баварского короля.

Волконский обладал многими качествами Бертье — и неистощимым трудолюбием, и прекрасной памятью, и четкостью в исполнении приказов, в то же время отличаясь в выгодную сторону безусловной преданностью своему государю и стойкими политическими убеждениями, которые не позволяли князю Петру Михайловичу сегодня быть монархистом, а завтра — республиканцем.

Досконально изучив службу Главного штаба Франции, Волконский стал генерал-квартирмейстером свиты и прежде всего занялся подготовкой офицеров, способных служить в его ведомстве.

Для сего создано было им Училище колонновожатых, где Петр Михайлович собрал весь цвет офицерской молодежи, причем строжайшим отбором слушателей руководил сам Волконский. Окончившие училище отправлялись в распоряжение генерал-квартирмейстеров, возглавлявших штабы армий, обер-квартирмейстеров — в штабы корпусов и квартирмейстеров — в дивизии.

Таким образом, вся армия России сверху донизу получила единую службу управления войсками.

Но важнее, чем организация службы Генерального штаба, была реконструкция еще более значительной государственной структуры — Министерства военно-сухопутных сил. Конечно же главным реорганизатором министерства был сам министр, а правою его рукой, на удивление многим, стал не генерал и даже не офицер, а один из ближайших сотрудников Сперанского — Михаил Леонтьевич Магницкий.

Если маршал Бертье долгое время маневрировал между монархистами и республиканцами, то карьерные лавирования Магницкого были не менее крутыми, хотя и на особый, российский, лад.

Все началось с того, что, еще будучи семнадцатилетним студентом Московского университета, напечатал он свое первое стихотворение: «Печальная песнь на кончину Императорского Московского университета куратора Ивана Ивановича Мелиссино», доводившегося благодетелю Аракчеева Петру Ивановичу Мелиссино старшим братом. Это случилось в 1795 году: Аракчеев, хотя еще не был даже полковником, но уже вошел при наследнике престола в большую силу. Он более чем благосклонно отнесся к юному поэту и навсегда сохранил доброе отношение к автору слезного панегирика.

Окончив университет, пошел Магницкий не по статской части, а по военной, начав служить в Преображенском полку, командиром которого был Аракчеев.

История умалчивает, почему Магницкий вскоре ушел из военной службы, оказавшись в Министерстве иностранных дел. Затем некоторое время служил в Париже и Вене, пока не попал под благодетельную сень Сперанского, приблизившего его за ум, образованность и умение ясно излагать мысли и по-русски, и по-немецки, и по-французски.

Получив при содействии двух антиподов — Сперанского и Аракчеева — чин действительного статского советника и должность одного из статс-секретарей императора, Магницкий был привлечен Барклаем к делу реорганизации Министерства военно-сухопутных сил. Для этого была создана специальная комиссия, где преобладали штатские чиновники, а в помощь им были приданы особые члены — четыре генерала и один полковник.

Председателем же комиссии был сам Барклай, а собиралась она на заседания, именуемые конференциями, по три раза в неделю.

Почему же именно Магницкий вел все дела комиссии? Да потому, что в это же самое время великий зодчий российской бюрократии Сперанский работал над грандиозным проектом «Общего учреждения министерств» и Министерство военно-сухопутных сил должно было стать одним из элементов этого сооружения, украшая фасад Храма Имперской Бюрократии. К ведению министерства Барклая были отнесены «все военные сухопутные силы в составлении их, в устройстве, продовольствии, снабжении и движении», а это означало, что сотни мануфактур и фабрик — казенных и частных, тысячи поставщиков всего необходимого армии — от пушек до кваса, сотни канцелярий во всех губерниях и тысячи иных предприятий и заведений должны были действовать согласно, не мешая одно другому, но, напротив, всячески содействуя важнейшему государственному делу — созданию могущественной армии державы.

Следовало создать такое министерство, в котором бы быстро и четко взаимодействовали все департаменты и «особенные установления», не дублируя деятельность друг друга и, что еще важнее, не внося в дело сумятицы и бестолковщины.

Одновременно с реформой министерства разрабатывался и основополагающий документ исключительной важности — «Учреждение для управления Большой действующей армией».

Уже по самому смыслу слова «Учреждение» призвано было «устроить в чреду, в ряд и в порядок, установить правилами, устроить» управление Большой действующей армией — Великой армией России.

Для того, чтобы первый документ — «Учреждение военного министерства» ни в чем не противоречил документу второму — «Уложению для управления Большой действующей армией», и тот и другой разрабатывала одна и та же комиссия.

Только при составлении «Уложения для управления Большой действующей армией» привлекались еще два ближайших сотрудника Барклая — флигель-адъютант, полковник Алексей Васильевич Воейков и руководитель финансовой службы министерства, статский советник Егор Францевич Канкрин.