– Моро. Приятно познакомиться. – Женщина протянула ему правую руку.

Он чуть замешкался, прежде чем пожать ее, только теперь заметив культю на месте одного из пальцев; мизинца тоже недоставало. Рукопожатие у нее было крепким, уверенным.

– Знаете, это очень необычно, – заметил он, садясь за ее столик.

– Несчастный случай на фабрике, – пояснила она. – Такое каждый день случается.

– Нет, я имел в виду то, что вы протянули мне именно эту руку. Я встречал много людей без пальцев на правой руке. Они всегда протягивали для рукопожатия левую. Потому что не хотели смущать того, с кем здоровались.

Она, кажется, немного удивилась:

– Неужели это правда?

А потом со смехом встряхнула рукой, словно говоря: «Некоторые люди такие чудн ые». Взгляд у нее был прямой, однако сдержанный, будто идентифицируя его для личного дела, чтобы после уложить все признаки в пока еще пустой файл с пометкой «Миссионер из Англии».

– Я только что ходил прогуляться, – сказал он, махнув в темноту за окном. – Первый раз.

– Не много там увидишь.

– Ну да, ночь.

– Даже днем там мало что увидишь. Но мы работаем над этим. – В ее голосе не было ни гордости, ни пренебрежения, она просто сообщала.

– А какова ваша профессия здесь?

– Я инженер-технолог.

Он позволил себе ошеломленное выражение лица, сигнализируя ей взглядом: «Объясните, пожалуйста». Она парировала этот взгляд, послав сигнал: «Уже поздно, и я устала».

– Еще, – прибавила она, – я выполняю кое-какую работу на кухне, готовлю, пеку каждые девяносто шесть часов. – Она запустила пальцы в волосы, седые у корней и насыщенно-черные с оранжевым на концах. – Это развлекает, я с нетерпением жду своих дежурств.

– Волонтерите?

– Нет, это часть моих обязанностей по графику. Вы увидите еще, что у нас тут многие выполняют более одной функции.

Она встала. И еще до того, как она протянула руку, Питер сообразил, что разговор окончен.

– Надо бы мне почиститься, – пояснила она.

– Приятно было познакомиться, Моро, – сказал он.

– Взаимно, – ответила она и вышла.

– Хорошо готовит дим-сум, – заметил китаец, когда она ушла.

– Простите, что? – переспросил Питер.

– Тесто для дим-сум очень трудно замесить, – сказал китаец. – Оно рассыпчатое. Тесто это. Но она хорошо его готовит. Всегда заметно, что она дежурит по кухне.

Питер пересел на пустой стул возле китайца.

– Я Питер, – представился он.

– Вернер, – ответил китаец. Его пухлая рука со всеми пятью пальцами тщательно отмерила крепость рукопожатия. – Так вы осматривались?

– Пока не слишком долго. Я все еще чувствую усталость. Только прибыл.

– Чтобы освоиться, нужно время. Надо, чтобы молекулы внутри вас угомонились. Вам когда на смену?

– Э-э… Я, собственно… Я тут в качестве пастора. Думаю, что моя смена будет длиться все время.

Вернер кивнул, однако некое подобие удивления пробежало по его лицу, словно Питер сию минуту признался в том, что подписал сомнительный контракт без должной юридической поддержки.

– Делать Божью работу – это радость и привилегия, – сказал Питер. – Я не нуждаюсь в перерывах.

Вернер снова кивнул. Питер одним глазом приметил, что журнал, который он читал, назывался «Пневматика и гидродинамическая информатика», с красочной фотографией внутренностей какого-то механизма на всю обложку и броским подзаголовком: «СДЕЛАЕМ ШЕСТЕРЕНЧАТЫЙ НАСОС ЕЩЕ УНИВЕРСАЛЬНЕЕ!»

– Эти пасторские дела… – сказал Вернер. – А в чем именно они заключаются? В повседневном плане?

Питер улыбнулся:

– Нужно подождать и увидеть.

– Увидеть, как обстоят дела, – предположил Вернер.

– Вот именно, – ответил Питер.

Его снова засасывала усталость. Он чувствовал, что вот прямо сейчас сползет со стула и растечется по полу лужицей, которую Станко вытрет шваброй.

– Правду сказать, – сказал Вернер, – я не слишком секу в религии.

– А я не слишком секу в пневматике и гидродинамике, – сказал Питер.

– Это и не по моей части тоже, – сказал Вернер, с усилием потянувшись к стопке, чтобы вернуть туда журнал. – Просто взял его из любопытства. – Он снова посмотрел на Питера. Ему надо было кое-что прояснить. – В Китае в какой-то момент вообще не было никакой религии, типа во время правления одной из династий.

– И что это была за династия? – Почему-то в голове у Питера всплыло слово «Токугава», но потом он сообразил, что перепутал китайскую и японскую историю.

– Династия Мао, – сказал Вернер. – Плохое было время, чувак. Людей убивали направо и налево. Потом дела пошли лучше. Люди стали делать то, что им нравится. Хочешь верить в Бога? Отлично. В Будду? Пожалуйста. В Синто… да все равно во что.

– А вы? Вас привлекла какая-нибудь религия?

Вернер закатил глаза к потолку:

– Я как-то пролистал одну толстенную книгу. Страниц четыреста, наверно. Сайентология. Интересная. Пища для размышлений.

«Ох, Би, – думал Питер, – как же мне нужно, чтобы ты была рядом».

– Вы поймите, – продолжил Вернер, – я читал много книжек. Я по ним учил слова. Составлял вокабуляр. Так что если мне встретится вдруг какое чуднóе слово, в ответственный момент я типа готов к этому.

Саксофон отважился было на вопль, который можно было бы даже счесть хрипом, однако немедленно опомнился и повел нежную мелодию.

– В наше время в Китае много христиан, – заметил Питер. – Миллионы.

– Ага, но от всего населения это типа один процент или полпроцента даже. Я с детства ни одного не встречал. Экзотика.

Питер сделал глубокий вдох, борясь с тошнотой. Он надеялся, что ему только кажется, что мозг у него сдвинулся с места и теперь бултыхается в голове, устраиваясь поудобнее под тщательно смазанной оболочкой черепа.

– Китайцы… китайцы очень сильно ориентированы на семью, правда?

Вернер казался опечаленным:

– Так вроде говорят.

– А вы не согласны?

– Я воспитывался в семье военного из Германии, который служил в Чэнду. А потом, когда мне было четырнадцать, они переехали в Сингапур. – Он сделал паузу, а потом прибавил, отметая возможные сомнения: – Со мной.

– Наверное, для Китая это очень необычная история?

– Не могу представить вам статистику, но да. Очень необычная, я уверен. И еще они хорошие люди.

– И как они приняли то, что вы здесь?

– Они умерли, – сказал Вернер, не меняя выражения лица, – незадолго до того, как меня выбрали.

– Печально слышать.

Вернер кивнул, как бы подтверждая согласие с тем, что кончина его приемных родителей была все же прискорбным событием.

– Они были славные. Поддерживали меня. Многим такое и не снилось. А у меня – было. Повезло.

– А вы поддерживаете общение с кем-то дома?

– Я много с кем хотел бы пообщаться.

– А кто-нибудь особенный?

Вернер не сдавался:

– Я их всех до одного высоко ценю. Каждый уникален. Талантлив. Некоторым я по-настоящему благодарен. Они типа помогли мне очень. Наводки мне дали, свели с… ну кое с кем.

Глаза у него остекленели, когда он на миг погрузился в воспоминания о далеком прошлом.

– Когда вы возвращаетесь?

– Возвращаюсь? – Секунда или две прошли, пока вопрос дошел до Вернера, словно Питер говорил с ужасно неразборчивым акцентом. – В обозримом будущем не планирую. Некоторые, типа Северин к примеру, мотаются туда-сюда, туда-сюда – каждые пару лет. А я такой думаю: с чего? Надо три-четыре года, чтобы войти в колею. Пока акклиматизируешься, пока опыта наберешься, пока приспособишься… Это большой проект. Через какое-то время находишь точку, откуда становится ясно, как что-то взаимодействует со всем остальным. Как работа инженера связана с работой сварщика, электрика, поварихи и… и… садовода. – Его пухлые руки замкнулись, словно охватывая некую невидимую сферу, обозначив некое всеобъемлющее понятие.

Внезапно руки Вернера распухли еще больше, каждый палец раздулся до размеров детской ладошки. Лицо тоже изменило свою форму, на нем распустилось множество глаз и ртов, они высвобождались из плоти и вихрем кружились по комнате. Вдруг что-то шмякнуло Питера по лбу. Это был пол.