— Возьмите штурвал вместо меня, держите его ровно в этом направлении, — приказал Джек. — Наблюдайте за компасом, а также прочертите мысленно прямую линию на что-то примечательное на горизонте. Также вы можете использовать солнце, но помните, что оно перемещается, так что не следуйте за ним по кругу.

Ганс неуверенно положил руки на штурвал.

— Вот так, только держите его ровно. Позвольте мне немного убрать обратно рукоятки управления дроссельными заслонками — мы должны беречь топливо.

Раздался монотонный глухой стук моторов, через корабль пробежали вибрации, скорость винта изменилась, и хотя звук все еще был громким, изменение принесло долгожданное облегчение. Ощущение скольжения по льду пока что оставалось. Ослепительный свет встающего солнца внезапно прорвался через горизонт, затопляя кабину темно-золотистым заревом. С носовой частью, приподнятой вверх, он чувствовал, как будто он поднимался в небеса и был наполнен глубоким прочным покоем. Момент стоил того, чтобы удерживать и смаковать его. Он посмотрел по сторонам, Джек обосновался на сиденье, глаза полузакрыты, его руки не касались рычагов управления, а были сомкнуты на груди. Ганс почувствовал вспышку страха, а Джек улыбнулся.

— Ганс, на самом деле, все это не так трудно. Просто держите направление, когда мы точно доберемся до девяти тысяч футов, то ртуть в том указателе будет посередине, это подскажет вам, слегка опустить нос. До тех пор просто расслабьтесь и держите курс.

И он закрыл глаза.

Внезапно Ганс почувствовал, как будто остался один на корабле, ощущение, принесшее радость, управление судном до верхних пределов неба. На минуту он забыл то, что ожидает впереди, все это было смыто прочь… и он был доволен.

— Эндрю.

Сон был о давнем, о Мэри. Задолго до ее предательства, задолго до всей боли, когда все было таким невинным, таким новым и живым, идти, взявшись за руки вдоль берега. Даже во сне он помнил о том обстоятельстве, что однажды застал Мэри с другим мужчиной, тогда, когда он все еще был в Мэне, и что Кэтлин была теперь центром всей его жизни, но по-прежнему было такое удовольствие снова увидеть свою первую настоящую любовь, не смотря на всю боль, которую она причинила ему.

Мягкое прикосновение Кэтлин выдернуло его из воспоминаний, и он почувствовал муки вины, когда всматривался в ее обеспокоенные глаза, как будто боялся, что она может каким-то образом ощутить то, что ему снилось.

— Который час? — прошептал он.

— Как раз перед рассветом.

Он услышал отдаленный грохот ружейного огня и мгновенно проснулся.

— Что это?

— Я была в церковной больнице, когда это началось, и вернулась сюда. Я не знаю.

Как раз когда она помогала ему надеть брюки и куртку, он услышал сильный цокот копыт на булыжной мостовой под окном, всадник осадил лошадь, животное тяжело дышало, вестовой что-то крикнул охране у дверей. Эндрю выглянул в окно и увидел одного из офицеров своего штаба, юного лейтенанта из Рима, еще одного из бесчисленных “племянников” старины Марка. Он спрыгнул с седла и побежал вверх по ступенькам переднего подъезда, затем принялся колотить по двери под ним. В соседней комнате заволновался один из близнецов, тихо вскрикивая, Кэтлин посмотрела на Эндрю. Он кивнул, и она вышла в тот момент, когда он шагнул в тускло освещенную прихожую и пошел вниз по лестнице. Он видел тень вестового позади стеклянного панно двери и позвал его. Парень вошел, встал по стойке смирно, и отдал честь, говоря так быстро на латыни, что Эндрю вынужден был показать ему, говорить помедленней.

— Сэр. В холле Конгресса оружейная стрельба. Докладывают, что спикер мертв, и Бугарин провозгласил себя в качестве действующего президента.

Эндрю устало вздохнул, опершись о стену. «Бедный Флавий. Скорее всего, пошел на встречу с Бугариным один и поплатился за это», подумал он.

— Эндрю.

Эмил вошел через дверь, тяжело дыша.

— Эндрю, они захватили Белый дом!

— Что? Я только был там.

Он взял паузу, пытаясь припомнить. Он сидел с Калином до полуночи. Президент по-прежнему, то приходил в сознание, то терял его, но очевидно шел на поправку. Но, то было четыре часа назад.

— Ну, его только что заполонили некоторые из старых бояр, — задыхаясь, произнес Эмил. — Провозглашая, что Бугарин президент.

— Если Флавий мертв, то он следующий, — тихо сказал Эндрю, уставившись в никуда, глаза больше не смотрели ни на вестового, ни на Эмила.

— Что, черт возьми, ты имеешь в виду?

— Только то. По Конституции Бугарин занимает четвертое место в порядке преемственности. Президент все еще не в состоянии. Флавий хотел избежать кризиса, но при этом не быть объявленным исполняющим обязанности президента. Бугарин же хотел этого, и теперь, при мертвом Флавии, у него это есть.

— И ты позволишь ему получить власть?

Эндрю ничего не ответил.

— Эндрю, в этот самый момент, этот ублюдок скорее всего объявляет о перемирии, передав армии приказ к отступлению.

— Я знаю.

— И что ты собираешься делать?

— Делать? Боже мой, Эмил, какого черта я делал здесь все эти десять лет? Мы не хотели здесь находиться. Мы не хотели втягиваться в эту войну. Проклятье, почти все парни из нашего затерянного полка погибли в этой богом забытой адской бездне.

Он отвернулся и отступил к лестнице.

— Кэтлин, буди детей.

— Зачем, Эндрю?

— Мы уберем их отсюда на время.

Он посмотрел назад, на юного римлянина, офицера его штаба.

— Отправляйся в офис еженедельника Гейтса. Найди Гейтса, сообщи ему что происходит, собери в одном месте солдат, если сможете, то удерживайте ту позицию, и не позволяйте никому пройти в эту часть города, если вы его не знаете.

Он посмотрел наверх лестницы, где стояла Кэтлин, выводящая детей из спальни.

— Отведи детей на оружейный склад тридцать-пятого. Там они будут в большей безопасности.

— Куда ты идешь?

Он потянулся к этажерке за дверью, беря клинок, он неуклюже ухватил его, с неохотой позволяя Эмилу помочь.

— Я отправляюсь в Белый дом.

— Ради Бога, зачем. Бугарин убьет тебя.

Эндрю покачал головой.

— Нет. Слишком много бывших ветеранов по-прежнему рядом с ним, чтобы позволить это. Мы собираемся поговорить.

— О чем?

Он взял паузу, взглянув в кабинет, где на его столе находились две самые дорогие его сердцу вещи, бумага о назначении его полковником вольнонаемного полка, подписанная Линкольном, и Почетная медаль, заслуженная под Геттисбергом, и врученная также Линкольном. Подойдя к выставочному шкафу, он распахнул его, вынул медаль, почтительно подержал ее в руке несколько секунд, прежде чем неуклюже прицепить, и вышел за дверь. Еще несколько человек подъехало на лошадях, другие собрались на городской площади, которая выглядела так необычно, словно маленький кусочек Новой Англии, перенесенный в этот чужой мир. Один из его ординарцев, как будто читая мысли Эндрю, привел Меркурия из конюшни позади дома. Эндрю взобрался на лошадь, Меркурий легко двигался под ним, два старых компаньона, которые были вместе больше десятилетия.

Слухи быстро распространялись, и у домов, обшитых вагонкой, обрамляющих площадь, он видел последних немногих своих старых товарищей, которые находились в Суздале, готовых выступить, Вебстер возился, пытаясь застегнуть униформу, которая была чересчур облегающей для него. С северо-восточного угла площади появилось небольшое отделение, двигающееся по двое… это были мальчики, кадеты, обучающиеся в 35-м Мэнском, который теперь стал тренировочным полком, этаким Вест-Пойнтом Республики, юноши были слишком молодыми, чтобы их засунули в пекло фронта. Один из них с гордостью нес полковой штандарт.

Эмил нагнал Эндрю, взяв лошадь одного из курьеров.

— Отправиться сейчас в Белый дом это безумие, Эндрю. Если Бугарин действительно заполучил правительство, то он тут же убьет тебя.

Эндрю почувствовал зарождающийся гнев. Тяжело дыша, подскакал Вебстер.