Митя еще ни разу не ходил под ручку ни с одной из девчонок, а тут вдруг сама говорит: «Возьми...»

Он взял ее под руку. Чувство смущения, неловкости и в то же время неизъяснимой нежности захватило его. Казалось, через смугловатую кожу девичьей руки передавался ему жаркий ток волнующей тайны всего ее тела.

Он уже не помнит, о чем говорили они, кружа в толпе гуляющих по широкой аллее. Потом подошли к танцевальному кругу. Оркестр как раз начал «Амурские волны», и Ольга предложила:

—      Давай потанцуем.

—      Мне что-то не хочется. Ты потанцуй с кем-нибудь, а я погляжу.

Признаться в том, что он не умеет танцевать, Митя постеснялся.

Сначала ее пригласил Шурка Никитин из главной конторы, потом она танцевала с каким-то совсем незнакомым парнем, а Мите было неприятно, что это не он, а кто-то другой кружится с нею в вальсе. Наконец Ольга вернулась, возбужденная, зарумянившаяся, с сияющими глазами, и, отдышавшись, сказала:

—      Ох, совсем закружилась! Теперь давай погуляем.

—      Мне домой пора,— хмуро ответил Митя.

—      Уже?

—      Завтра надо пораньше встать и пойти по чернику.

—      Неужели поспела?

—      Нынче ранняя.

—      Митя, милый, так ты возьми и меня!

—      Я далеко пойду.

—      Ну и что же?

—      Ладно, возьму.

Они условились, что в пять часов утра Митя будет ждать ее у калитки.

—      Только не проспи.

—      Я лягу в сенцах, ты постучи,— сказала она.

Утром он осторожно постучал в тесовые сенцы Нестеровых.

—      Сейчас,— теплым шепотом ответила Ольга и минут через пять вышла еще заспанная и какая-то очень прежняя, в тапочках на босу ногу и в старом ситцевом сарафанчике, из которого уже выросла. Сарафанчик был короток ей и тесен.

—      А кузовок где?

—      Вот дурочка, приготовила и забыла.

Ольга снова шмыгнула в сенцы и вернулась с таким же, как у него, берестяным коробчатым кузовом.

—      Теперь пошли.— И вдруг спросила: — А не заплутаемся?

—      Не бойся, лес-то я знаю...

Лес он знал хорошо. Там у него были свои заповедные места, где вызревала особенно крупная и прямо-таки осыпная черника. Бывало, присядешь в густой черничник, поджав колени, поставишь перед собой маленький кузовок-наборыш и начинаешь обеими руками доить в него с веток спелые ягоды. Набрав полный, пересыпаешь в большой кузов, потом прямо на коленях переползешь на другое, еще не обобранное местечко, и снова за дело.

Особенно черничным считался Синий бор за Вековской стражей. Туда-то они и направились.

Правда, до Вековской стражи надо было идти верст пять, но Мите хотелось, чтобы Ольга увидела богатство здешнего леса. Да и дорога туда была уж очень красивая— вдоль старой просеки, густо обрамленной кустами орешника и черемухи.

Миновав сторожевую вышку и домик полесника, притулившийся у перекрестка двух просек, они свернули по мшистой тропочке в чащу березняка, за которой начинался уже сам Синий бор. Тут стали встречаться прогалинки, поросшие черничником, и Ольга, приметив ягоды, нетерпеливо восклицала:

—      Вот она, вот черника, давай собирать!

—      Нет, еще не дошли,— говорил Митя.

Наконец перед ними открылась прогалинка, сплошь черная от обилия ягод. Ольга даже руками всплеснула:

—      Да что же это, Митя, ты погляди, как много ее!

—      Вот здесь и будем собирать. Ты начинай с этого края, а я пойду с другого, навстречу тебе.

—      Зачем же так, лучше уж рядышком.

—      Ну давай рядышком.

Они поставили кузова под большую приметную ель, а сами, взяв наборыши, присели в черничник и принялись собирать ягоды.

Набрав полный наборыш, Митя поглядел, как шло дело у Ольги. У нее-то не было и половины наборыша. Да и собирала она небрежно — ягода была сорная, попадалось много листочков.

—      Так не годится,— строго сказал он.— Ты возьми веточку, тряхни ее и легонько потяни на себя. Тогда спелые ягоды упадут тебе в горсть, а те, что еще не доспели, да и листочки — на ветке останутся.

—      А ну-ка покажи.

Митя показал, как надо по-настоящему брать чернику. Ольга быстро переняла это, и дело пошло лучше. Они сидели на корточках рядом, то бок о бок, то друг перед другом. Иногда их руки тянулись к одной веточке и как бы нечаянно встречались. Каждый раз при этом Митя испытывал такое чувство, будто прикасался к чему-то запретному, но столь желанному, что это прикосновение жарким током отзывалось в нем, томило и снова влекло...

А солнце поднялось уже высоко. В лесу гуще запахло смолистой хвоей, горечью березовой коры, вереском и грибницей. Мите захотелось есть, и он предложил:

—      Давай червячка заморим.

—      Да я и так уж — одну горстку в наборыш, другую в рот,— призналась Ольга.

—      Ну, ягодой сыт не будешь.

У него была с собой краюшка ржаного хлеба, кусочек сала и лук. Они устроились под елкой, возле своих кузовов, и стали закусывать.

—      Вот какой ты молодец,— говорила Ольга.— Мне и невдомек еды захватить, а у тебя все нашлось. И как вкусно!

Позавтракав, снова начали брать чернику. Митя уже наполнил свой кузов доверху и стал помогать Ольге, когда она окликнула:

—      Митя, посмотри, какая красивая ящерица!

Он глянул и увидел среди кустов черничника медянку, свернувшуюся золотистым кольцом. Ольга потянулась к ней. Змейка зашевелилась, подняла голову и приоткрыла пасть.

—      Берегись, ужалит! — крикнул он и мгновенно, не раздумывая, оттолкнул Ольгину руку, быстро схватив медянку за хвост, отбросил ее.

—      Ядовитая? — шепотом спросила Ольга и посмотрела на него большими глазами, полными ужаса.

—      Конечно, ядовитая.

—      Уйдем отсюда.

—      Да ты не бойся, она уже не подползет.

—      С тобой я ничего не боюсь, но лучше уйдем. Ведь и кузов у меня почти полон.

—      А может, доберем? Немного осталось.

—      Нет, хватит, а то нести тяжело.      ~

—      Как хочешь.

Они нарвали листьев папоротника, чтобы прикрыть чернику, пристроили кузова за плечи и пошли.

За Вековской стражей, уже на просеке, Ольга спросила:

—      Ты за меня испугался?

—      Конечно.

—      А если бы она тебя укусила?

—      Ну, мне-то не впервой расправляться с ними.

—      Я не знала, что ты такой смелый...

Жарко пекло высокое солнце, кузова оттягивали плечи. В орешнике перекликались какие-то птахи. Бабочки кружились над пестрой травой. Гудели шмели. Где-то закуковала кукушка, и Ольга торопливо спросила:

—      Кукушка, кукушка, сколько нам жить?

—      Почему «нам»?

—      Ну, нам с тобой.

Кукушка на мгновение замолкла, словно задумалась, и снова начала куковать. Они оба считали, считали и сбились со счета, а в лесной чаще все еще слышался уже приглушенный далью голос вещуньи.

—      Долго нам жить! — счастливо засмеялась Ольга и сказала: — Знаешь что, давай посидим, отдохнем.

—      Подожди, тут шагов через сто я знаю одно местечко: маленькая полянка и родничок.

—      Веди. Я за тобой — куда хочешь...

Пройдя еще немного, они свернули с просеки. Митя раздвинул шторку кустарника, и перед ним открылась полянка, вся покрытая цветами. Розовая кашка перепуталась тут с синими колокольчиками, золотым зверобоем, пунцовыми звездочками дикой гвоздики и желто-фиолетовым изобилием ивана-да-марьи.

—      Какая прелесть! — обрадовалась Ольга.— Будто в маленькой комнатке!

Они сняли и поставили в траву кузова. Ольга села в тени орешника, и Митя растянулся рядом, уткнувшись лицом в траву.

Несколько минут они оба молчали. Вдруг Ольга резко встрепенулась и вскрикнула. Он поднял голову.

—      Что ты?

—      Ой, у меня тут муравей или клещ... Вот, я держу его. Помоги вынуть.— Одной рукой она придерживала ткань сарафанчика на груди, а другой схватила его руку и потянула к себе.— Помоги же... Постой, я только расстегну пуговку...