Глава восьмая
На террасе, как бы огороженной с двух сторон крутыми горными склонами, угнездились здания железнодорожной станции и депо Златоуст. Вся эта довольно обширная терраса густо пропитана мазутом, присыпана искрящейся под солнцем угольной пылью, исчерчена переплетающимися линиями станционных путей и забита рядами товарных и пассажирских вагонов, открытых платформ и крутобоких цистерн, среди которых шмыгают черные маневровые локомотивы и синие с желтой или красной окантовкой электровозы.
Время от времени на ближние к вокзалу пути с ходу врываются поезда дальнего следования, прибежавшие одни с запада, может быть, из самой Москвы, другие с востока — от Тихого океана. Возле них на перроне сразу возникает шумная суета, толкучка, мелькает красная фуражка дежурного по станции, потом поезд трогается и уносится в новую даль. Если он идет на восток, то через три-четыре минуты цепочка вагонов промчится уже по новому горизонту, выше станции, огибая темно-зеленую гору. Значит, поезд миновал первое удаление к станции Таганай. За Таганаем будет Уржумка — граница Европы и Азии.
Всю пристанционную площадку и даже радиус первого удаления, как на ладони, видно из окон квартиры Максима Игнатьевича Куприянова. И все здесь до мельчайших подробностей знакомо и привычно ему.
Еще бы! Тридцать лет прошло с тех пор, как впервые приехал он в Златоуст. В то время эта станция была еще сравнительно небольшой и по путям ее шмыгали старенькие паровозы ОВ — «овечки». Поезда везли на восток криворожский металл, донскую, кубанскую и украинскую пшеницу, бакинскую нефть. Богатства самой Сибири еще лежали почти нетронутыми. Далеко на Амуре только еще начиналось строительство города Комсомольска.
Потом пришел в движение Урало-Кузбасский «маятник», соединивший месторождения кузнецкого угля с месторождением уральской железной руды. С каждым годом увеличивался поток железнодорожных перевозок па перевале между Европой и Азией. От главной магистрали ответвлялись линии, соединившие между собой новые индустриальные центры и новые огромные площади целинных земель. Теперь уже и с востока на запад хлынул поток золотого зерна, тюменской нефти, кузнецкого угля, леса и многого другого, чем богата земля Сибирская и нашенский Дальний Восток.
Двумя встречными потоками, не затихая ни днем ни ночью, шумит железная река магистрали, и в русле этой реки прошла добрая половина жизни Максима Куприянова.
Великая школа трудового товарищества строителей Магнитки подняла и вывела его на широкую колею. Ленинская партия воспитала в нем чувство служения людям и ответственности за все, что открывается и создается общим трудом народа. К своим пятидесяти годам он как бы поднялся на крутой перевал, откуда видно далеко-далеко, и это далекое стало ближе и явственнее.
Однажды я напросился, чтобы он взял меня в очередную поездку. Ему предстояло вести товарный состав через Уральский хребет, из Златоуста в Челябинск. Вместе со своим помощником, расторопным Мишей Сапроновичем, Максим Игнатьевич проверил ведущую и ходовую части электровоза и, получив разрешение дежурного, дал сигнал отправления. Машина работала четко и ровно.
Машинист и помощник, внимательно следя за путевыми знаками, привычно перекликались вполголоса.
— Зеленый! — возвещал Миша.
— Путевой встречает со свернутым.
— Путевой — со свернутым...
Уже проследовали Таганай и Уржумку, за Уржумкой с ходу прошли станцию Хребет. Отсюда начинался долгий, почти на тридцать километров, уклон.
— Перехожу на рекуперативный режим,— весело сказал Куприянов.
Это означало, что электровоз на уклоне не расходовал, а экономил и даже возвращал уже израсходованную электроэнергию. Оттого и повеселел машинист.
День был тоже веселый, солнечный. Кручи гор зеленели густой растительностью. Среди зарослей кое-где проглядывали то сиреневые, то бурые, то пепельно-серые пятна скальных обнажений. Воздух был чист и свеж, как родниковая вода.
— Ну до чего же красив наш Урал! — сказал Куприянов.— Четверть века езжу по этой линии и не устаю любоваться. А богатство какое! Обратите внимание на ту вон высотку,— повел он правой рукой, приглашая меня взглянуть в ту сторону, и продолжал: — Называется она Александровской сопкой. Говорят, что какой-то из русских императоров Александров — второй или третий, точно сказать не могу,— еще будучи наследником, приезжал на Урал, поглядеть, как добывают медь, железо и золото. Повезли Александра на эту вершинку, дали ему в руки лопату и говорят: «Ваше высочество, копните вот тут на счастье». Он раза два копнул и вывернул золотой самородок, аж фунтов на пять. Холуи вокруг него ахают, поздравляют: «Вот какое счастье привалило вам, ваше высочество! В память такого случая назовем эту высоту Александровской».
Усмешка пробежала по лицу машиниста.
— Если бы его высочество был посообразительнее, то догадался бы, что «счастье» ему специально подложили и сверху земелькой присыпали... Но самородок-то все-таки нашли на Урале. Да что — самородок! На Урале кое-что и подороже золота есть.
— Зеленый! — прервал его Миша.
— Вижу зеленый,— повторил машинист и продолжал свои рассуждения: — Рабочий народ. В нем самые драгоценные самородки. Бажова читали? Вот мудрый был человек. Он понимал, что богатство души раскрывается в деле. На пользу людям работаешь, значит, со смыслом живешь. И душа у тебя богаче становится, и красота мира доступна тебе.
Слушая машиниста, я думал о том, что ведь и сам он в своем ежедневном, будничном деле, к которому с юности привык относиться с доброй душой, поднялся на такую счастливую высоту, откуда виднее красота мира. А дорога властно зовет, ветер движения обдувает загорелое лицо машиниста, острые, чуть прищуренные глаза внимательно смотрят вдаль.
— Зеленый! — бросает помощник.
— Вижу зеленый! — говорит Куприянов...
