Срез оказался при ближайшем рассмотрении очень интересным. По нему можно было проследить геологическую историю этого места. На фундаменте черной лавы лежал пудинг – конгломерат гальки, сцементированной глиной, затем тонкая прослойка базальта, потом довольно значительная толща диатомита, а поверх ее новый слой более поздней лавы.

Когда озеро разлилось по вулканическому краю, его волны откатывали камни, превращая их постепенно в гальку. Вода продолжала наступать, и галечник зарывался в глину. В чистой и спокойной воде над этим новым дном во множестве развелись моллюски и рыбы, в том числе громадные нильские окуни. И тут произошла катастрофа: расплавленная лава залила дно озера, уничтожив все живое. Потом воды остыли, и жизнь вновь стала возможной, но расплодились уже лишь микроскопические диатомовые водоросли. Десятками веков их останки скапливались поверх застывшей лавы. А после нового извержения мощные потоки огненной лавы заковали в скорлупу двухметровый слой диатомита.

Мы с Ришаром набили рюкзаки пакетиками с образцами и гимнастическим шагом припустились догонять ушедших спутников. Далеко, правда, нам бежать не пришлось: они сидели втроем на корточках в неглубокой лощине, сосредоточенно разглядывая что-то. Заинтригованные, мы подошли к ним и тоже заглянули вниз. Там, в глубине двухфутового отверстия, поблескивала волшебная вода… Пятница знал об этом колодце, он звал его Мусине, но ничего не сказал нам. И какая вода! Свежайшая, прозрачная, вкуснейшая! Было еще только десять утра, жажда не мучила, но как отказаться от такого подарка, нежданно-негаданно свалившегося на нас! Мы постарались унести как можно больше ее в желудках и наполнили двадцатилитровые бидоны.

Но в пустыне, равно как и в горах, едва ты начинаешь вволю пить, тебя тут же хватает за горло жажда. Она не прощает таких промахов. Последующие два часа мы не раз вспоминали о великой мудрости воздержания.

Теперь озеро было ясно видно, оно не пряталось больше за гребнем, но отсутствие масштаба мешало оценить расстояние. На пологом склоне, спускавшемся к берегу, мы без конца натыкались на камни и попадали в рытвины. Между каменными надолбами оставались извилистые проходы, подчас шириной в двадцать сантиметров, так что нога, попав туда, не могла сразу выскочить. Тут того и гляди вывихнешь ногу. Приходилось взбираться на камни и прыгать с одного на другой. Сверху эти гладкие коричневые «лбы» напоминали обращенное в камень стадо.

Полуденный зной вовсю терзал нас, когда ад наконец кончился и мы коснулись воды. Вы думаете, мы остановились на берегу? Нет, мы продолжали шагать, пока вода не поднялась до колена, потом по пояс. И тут мы бросились в голубые воды.

Попробуйте представить себе такую картину: человек лежит в озере пластом, раскинув руки и ноги, и пьет жадными глотками озерную воду снова, снова и снова! Вода теплая, с каким-то привкусом, возможно, даже отвратительным, но это – жидкость, и вы вбираете ее в себя полным ртом. Кажется, вы способны выпить озеро целиком. Вы ощущаете его всей кожей и, когда наконец наступает насыщение, принимаетесь в самозабвении плыть, изредка выставляя наружу лицо, дабы убедиться, что за вами не следит пара крокодильих глаз. Сейчас самое жаркое время дня, но какое это имеет значение – пусть вы и не в тени, но у вас есть вода – снаружи, внутри, везде!

На черном базальтовом берегу натянули палатку, чтобы уберечь кинопленку. Жар стал совершенно нестерпимым, несмотря на ветер, тянувший с вершины Кулала; приходилось без конца повторять одну и ту же процедуру, оказавшуюся, кстати, довольно эффективной, – чередовать купание с кратковременным высыханием. В момент, когда мокрую кожу овевал ветерок, было дивное ощущение прохлады. Одежды, стоявшие коробом после четырехдневного марша по адской пустыне, были выстираны и сушились на берегу, а мы были в эти часы голые, как Пятница. Правда, в отличие от него обширные незагорелые области на наших телах выглядели диковато.

Часами мы смотрели на воду, не в силах наглядеться. Это было первозданное озеро нашей мечты. По нему пробегала рябь, время от времени плескали волны; далекие берега казались розовыми, кое-где поднимались выщербленные вершины. Прямо перед нами километрах в двадцати царил над водами большой гористый остров Саут-Айленд. Неведомая земля. В тридцатые годы там побывала группа американских и английских геологов. Они высадились на острове и без всяких происшествий провели там три дня, пока остальная экспедиция исследовала северную часть. Закончив работу, геологи сели в лодку и… исчезли. По всей видимости, их погубил внезапно налетевший шквал – один из тех, которыми славится озеро Рудольф. Лишь много времени спустя в ста километрах от этого места нашли их выброшенные на берег шляпы…

В отличие от нас ослы не бросились с разбегу в воду, а принялись с задумчивым видом принюхиваться к озеру. Потом, к всеобщему удивлению, не обмочив даже толстых губ, они отошли и стали щипать траву. Великая мудрость инстинкта! Ослы напились у колодца Мусине, так что им незачем было уподобляться двуногим и глотать мутную воду. Кстати, очень скоро по ощущениям в желудке мы почувствовали, что этого действительно не стоило делать…

Часа в три пополудни с холмов спустилось стадо коз – несколько сот черно-белых животных в сопровождении голого пастушонка, двух молодых мужчин и девочки.

Мы с Ришаром двинулись навстречу, но у них явно не было желания вступать с нами в контакт. Уполномочили Пятницу вести дипломатические переговоры. Пастухи оказались рендилле – стройные красавцы, молчаливые, сдержанные. Опершись на копья и застыв в скульптурных позах, они смотрели на наши любопытные физиономии с тем же достоинством, с каким львы глядят на визитеров в заповеднике Серенгети.

Когда жара спала, мы свернули лагерь и загрузили ослов. Я же прошел метров сто до того места, где скалистый берег круто обрывался, чтобы зачерпнуть воды в пластмассовую флягу – химик Кюфферат просил доставить ему для анализа пробу из озера Рудольфа. Я отнесся к заданию со всей серьезностью и благоговейно опустил флягу в воду.

Через холмы и поля черного базальта тянулась тропа, ставшая после Лонджерина для нас нитью Ариадны. В сумерках она привела к южной оконечности Рудольфа. Здесь в сушу на несколько километров врезалась обширная бухта с совершенно ровными параллельно идущими берегами. Было ясно, что в этом месте в земной коре опустился клин.

Подошедший высокий с нежным лицом туркана сказал, что бухта называется Лотарр и что там полным-полно крокодилов. Его маньятта стояла неподалеку. На противоположном берегу в ста метрах поднимался правильный конус потухшего вулкана, который мы заметили еще накануне. Он назывался Набуятом – «Место боевого рога»… Там мы и стали лагерем.

Наутро, сжевав по две галеты, уничтожив остатки сыра, а также проглотив мерзкую ложку соли и большую кружку сладкого чая, мы отправились к Телеки в сопровождении верного стража Ласедемона. Возле палатки при ослах и багаже остался Пятница. Времени было в обрез. Продуктов почти не осталось, а суровый паек последних дней того и гляди мог лишить нас последних сил. Пока что мы чувствовали себя нормально, но недоедание имеет коварное свойство сказываться вдруг без всякого перехода. Тогда мы не сможем шагать. Надо было сегодня добраться до вулкана Телеки, сегодня же вернуться в лагерь и до ночи успеть пройти хотя бы часть пути до стоянки, где нас поджидал Суббота.

Торопливо зашагали к югу. Почва, к счастью, была терпимой – лагу покрывал вулканический пепел. Русло тянулось абсолютно прямо с севера на юг, с обеих сторон ее окаймляли внушительные берега; высохшая река, конечно, была продолжением бухты Лотарр. Но нам до них не было никакого дела.

Занимался день, но впервые за все время солнце не показывалось, закрытое легкой облачностью. К восьми часам стало даже немного моросить. Как бы не разверзлись хляби небесные… Тогда нас на недели отрежет от машин.