Немного спустя ветер разогнал белые клочья, но вершину все равно окутывали выходившие из кратера дымы. Мы двинулись дальше.

Вересковый лес тянется примерно до высоты 3200 метров, потом резко обрывается и уступает место еще более странной растительности: древовидному крестовнику с толстыми пушистыми листьями, гигантским лобелиям с торчащими, словно рождественские свечи, цветоносными стержнями. Редкие пучки жесткой серой травы выглядывали из влажных выемок. Но вскоре кончились и они. Потянулись черные базальтовые камни.

Караван распался на несколько групп, приходится внимательно смотреть под ноги и выбирать дорогу между нагромождениями застывшей лавы. Облако целиком поглотило нас. Ватная тишина заволокла мир, виден лишь размытый силуэт идущего впереди человека. Так, поднимаясь почти вслепую, мы с удивлением обнаружили вдруг, что пришли на место: земля круто обрывалась в бездну… Узкий гребень справа и слева терялся в тумане, а прямо под ногами лежал кратер, заполненный серым дымом. Люди по очереди добирались до вершины, и последние еще не успели подтянуться, как первые уже стучали зубами от пронизывающей сырости.

В ожидании просвета мы решили укрыться от ветра в кратере, метрах в четырех-пяти ниже гребня. Луи Тормоз с несколькими носильщиками быстро оборудовали площадку на камнях и натянули палатку базового лагеря. Облачность упрямо держалась; ничего не оставалось, как съежиться под брезентом. Терпение, терпение… Но нет худа без добра: плохая погода по крайней мере избавляла нас от непрошеных гостей – туристов и сторожей. На всякий случай выставили двух дозорных на кромке верескового леса. По сигналу тревоги, прежде чем нежеланные визитеры заметят наше присутствие, основная часть группы разойдется вправо и влево, а двое выделенных людей сложат палатку и спрячутся в кратере под нависшим карнизом. Кстати сказать, там сейчас укрылись те, кому не хватило места под брезентом. Если тревогу объявят, когда часть группы будет на дне, операция должна проходить так же, только придется еще свернуть кабель. Что же касается людей внизу, то на таком расстоянии их вряд ли заметят…

Мы ждали уже несколько часов. Изморось покрыла стенки палатки. Луи Тормоз с невозмутимым спокойствием опытного восходителя пытался разжечь примус; тот сопротивлялся ему как мог. Кто-то из африканцев развел костер из вересковых сучьев, и мы приготовили классический «высотный завтрак». В меню: суп из пакетика, каша, ветчина, сыр грюйер, сушеная говядина и прочие лакомства, извлеченные из рюкзаков.

Словно по волшебству, облачность вдруг рассеялась, и над головой открылось чистое небо… Еще через несколько минут у нас на глазах очистился громадный цирк кратера.

Стенки колоссального котла упирались в восьмистах футах ниже в ровное кольцо широкой платформы. В центре ее, словно вырезанный циклопическими ножницами, зиял колодец; оттуда вертикально вверх, теряясь в лазурной сини неба, поднимался столб рыжего дыма вперемешку с клубами белого пара. Пять лет не видел я этого зрелища, и сейчас сам был удивлен охватившей меня радостью. Один носильщик воскликнул:

– Смотри-ка, там, внизу… Платформа будто из цемента, не то что наша лава! Это ее черти сделали…

– Да, это кимвали, – подтвердил другой. – Они там пляшут, когда никого нет.

И, замирая от страха, с дерзким любопытством свесились вниз.

Отсюда поверхность внутренней платформы казалась и вправду совершенно ровной в отличие от базальтовых нагромождений вокруг озера Киву. Но вряд ли стоило разъяснять моим спутникам, что платформа, которую они видели с высоты 250 метров, в действительности вся изрыта дождевыми потоками, низвергающимися с крутых стен. Они бы не стали со мной спорить и поддакнули бы мне вежливыми «ндио» (да) и «кабиса» (конечно), но про себя бы подумали: «Ох уж эти белые, вечно что-нибудь выдумают…»

– Я был уже там один раз, – промолвил Каронго, высокий крепыш задумчивого вида.

С удивлением смотрю на Брижитту. Та улыбается:

– Его укусил кимпуту,[13] и он немного повредился в уме. Каронго с победным видом посматривает на окружающих, но те поднимают крик; особенно негодует маленький Жозеф:

– Лгун! Человек может жить только на земле, а потом он отправляется в ад или на небо!

В присутствии европейцев этот прилежный ученик миссионеров решает блеснуть вызубренным катехизисом. Но Каронго упрямо твердит:

– Нет, был! Злые кимвали потащили меня вниз. А добрые говорили: «Он еще молодой» – и тянули меня наверх. Тогда злые стали снова тащить, а добрые вытягивать, и они оказались сильнее, поэтому я и остался цел…

Времени оставалось мало, давно миновал полдень. Я прицепил к поясу стальной трос будущего подъемника и полез вниз. План был такой: поскольку путь мне известен, я спущусь сначала один, и мне подадут снаряжение, чтобы успеть все до ночи. Остальная группа двинется, как только заработает подъемник.

Спускаться практически можно было в одном-единственном месте, где в склоне был неширокий коридор, загроможденный обломками. Метров через пятьдесят склон становился круче и переходил почти в вертикальную стену. К счастью, в ней была масса трещин и выступов, так что было за что цепляться. Так я долез до первого пласта туфа, красневшего между слоями твердых пород.

Внутренняя структура вулкана была отлично видна. По этой стене можно было проследить, как веками гора росла из напластований лавы и пепла. Извержения выбрасывали в воздух миллионы тонн пепла, лапилли и шлака; падая, они спрессовывались в вулканический туф.[14] За газовыми выбросами следовало излияние жидкой лавы, ока растекалась, словно вода по склонам, покрывая и цементируя пепел предыдущих извержений. Все' превращалось в однородную твердую пористую массу. Напластования породили в результате этого могучий конус – стратовулкан, в вершине которого зиял кратер в форме воронки. Затем, когда период роста кончился, активность Ньирагонго пошла на убыль, столб лавы внутри горы стал опускаться. Создалась пустота, куда в один прекрасный день и рухнул центр конуса; остался котел, по вертикальной стене которого я спускался сейчас. Вот почему, строго говоря, это не был кратер, под которым обычно подразумевают отверстие в форме воронки. Более точным будет английское наименование sink hole (провал).

Пройти слои красноватого туфа было делом нетрудным (с альпинистской точки зрения здесь вообще все было просто), однако требовалась предельная осторожность. Нельзя было довериться ни одному упору: и большие и маленькие выступы грозили в любую минуту оторваться от массы пепла, к которой они приросли. Скалолазу приходилось пускаться на всякие уловки.

Вскоре острый камень вынудил меня двинуться в обход. С этого момента страховочная нейлоновая веревка и предназначенный для подъемника стальной трос начали чинить мне неприятности: они ложились зигзагами, норовя то и дело зацепиться за камни. Те с грохотом сыпались вниз. Нельзя сказать, чтобы свист тяжелых снарядов, проносящихся возле уха, наполнял меня энтузиазмом, но другого выхода не было. Чуть ниже началась новая напасть – перекручивание. И чем дальше я опускался, тем больше трос перекручивался. Приходилось резкими движениями перекидывать его по очереди через выступы. На некоторых отвесных участках эта гимнастика была особенно тяжкой.

Я одолел уже три четверти пути, когда трос окончательно застрял. Десять минут я дергал, поднимал, раскачивал его – впустую. Пробовал кричать наверх товарищам, чтобы они подтянули его немного к себе, – голос не достигал края. Пришлось отцепить и замотать конец проволоки за камень; пусть теперь Тормоз тащит до места назначения эту проклятую железку. А я, освободившись от стальных пут, с облегчением двинулся вниз.

Добравшись до последней каменной глыбы, спрыгнул на ровную платформу. И в тот же миг, словно ожидая конца эпопеи, в котел вползло облако! Несколько секунд спустя уже ничего не было видно в двух шагах. Я присел на корточки (что оставалось делать?).