То и дело приходилось перебираться бродом через шуструю реку. Лошади упирались. Вода тающих ледников холодом ударяла по ногам, знойкими всплесками лизала животы, бока. Кожа на спинах лошадей начинала дрожать, как от укусов тучи оводов.

Елкин хмуро косился на скалы, на прихотливые завилоны реки и, оттопырив нижнюю губу, почмокивал неодобрительно.

Тансык рассказывал, что когда-то, а может, этого и совсем не было, придумал какой-нибудь вестник Длинного Уха, но теперь все повторяют: шло большое стадо домой к своему хозяину. В степи начался буран. Бык-вожак повел стадо через ущелье. Он думал, что там промеж гор должно быть тихо, но это ущелье совсем другое — вечный ветер. Ну, идет стадо, а буран больше и больше, и застряло стадо в снегу. Вперед идти нельзя и назад нельзя, и начало стадо реветь. Ревело целый день. Собрался народ со всей степи, плакал, а что сделаешь? Стадо замерзло, затихло, а вожак жил и ревел еще целую ночь. Народ в аулах слушал и говорил: «Огуз Окюрген — бык ревет». И теперь, когда дует сильный буран, слышен этот рев.

Речка делала крутой поворот, шумно, с пеной билась в каменную стену ущелья. Тут Елкин остановился, покивал кругом и сказал:

— Ну и местечко! На пяти километрах дьявол собрал все: скалы, реку, ветры — и выставил против нас. Поганое место.

Не первый раз осматривал он ущелье и все больше убеждался — предстоит трудная работа, тяжелая борьба. Взорвать несколько километров гор, сделать насыпь, защитить ее от реки, саму реку перейти много раз мостами. О горах разговор был покончен — надо взрывать, и баста! Но речка оставалась нерешенной задачей. Инженер имел два проекта, один — строить мосты, другой — выпрямить русло реки и рядом без мостов и виадуков уложить путь.

Леднев неожиданно выдвинул еще проект: через тоннель вывести речку из ущелья.

— Я бы с удовольствием выбросил ее куда угодно, — сказал Елкин. — На дрянной ручей тратить миллионы… Волга — другое дело, и миллионов не жалко, а то… — Он цыкнул в сторону речонки.

— Мой проект сразу освободит вас от речки и сбережет миллионы, — начал убеждать Леднев.

— А тоннель нам даром будут делать?

— Он обойдется дешевле мостов.

— Как сказать… У вас готов расчет?

— Это очевидно.

— Ну-ну, посмотрим.

— А мосты? — напомнил Калинка.

— Возьмите их себе на память, — насмешливо проговорил Леднев и начал объяснять свой проект. — Вот здесь, у излучины, поставим небольшую плотину, закроем речке ход по ущелью и направим ее в тоннель.

— Ясно, — пробурчал Елкин.

Но Леднев продолжал:

— Если речку оставить в ущелье, она постоянно будет размывать земляное полотно дороги. Это каждую весну ремонт, возможны и крушения.

— Сколько будет стоить тоннель? — Елкин уперся взглядом в Леднева.

— Полного расчета пока не сделал.

— И не делайте, не теряйте время! — Елкин тронул коня.

На поляне при выходе из ущелья он вновь остановился, слез с коня, пустил его на траву и велел Тансыку:

— Разведи огонь и согрей чай!

Все спешились. Тансык возился у костра. Бригадир Гусев открывал консервные банки. Елкин разглядывал в блокноте какой-то чертеж и говорил Ледневу:

— Пока что в вашем проекте я вижу одно достоинство — оригинальность. Тоннель, в него реку — оригинально, не правда ли?! Но во что влетит нам это? Если взять речку как она есть, тоннель потребуется небольшой, а представьте обильный снегопад, дружное таяние, речка может увеличиться в пять — десять раз… Какой потребуется тоннель? Здешние речки — дело темное, неизученное. Я отлично вижу такую картину: пробили мы тоннель, речка журчит в нем, прямо как в театре, сплошная прелесть, и вдруг бурная весна, речка становится рекой. Тоннель не может проглотить воду, она — на плотину… Сшибла!.. На дорогу… Размыла, исковеркала! Сади новые миллионы!..

Леднев покраснел, обиделся:

— Вы совсем не считаетесь со мной, все мои проекты изображаете глупыми.

И не думаю. Меня интересует дешевизна и прочность сооружений. Ваш проект и дорог и вообще очень сомнителен.

— Я буду защищать его на производственном совещании. Я докажу, что вы затираете меня.

— Меня интересует только дело. Для меня оно выше всего. — Елкин повернулся к Гусеву. — Ты специалист по горным работам, что вернее: пробивать ли тоннель, делать ли мосты?

— Я думаю, надо выпрямить реку и рядом уложить путь — места хватит. Ну, мосточков можно допустить два-три. А тоннель — дело подозрительное. Дорогу провести в тоннель можно, а реку, да незнакомую?! Черт знает, какие за ней водятся капризы!

— Вот вам голос практика, — сказал Елкин.

— Вы спросите еще Тансыка, — съехидничал Леднев.

— Нашего бригадира я очень ценю. То, что нам становится ясным после расчетов и выкладок, он видит простым глазом.

— Удивительный талант! — еще съязвил Леднев. — Я вижу, что мне здесь нечего делать, в таком случае разрешите отбыть обратно на строительный участок.

— Если вы не хотите помогать нам, то самое лучшее — отбыть, — согласился Елкин.

Леднев полез на лошадь.

— А перекусить, почайпить, — напомнил ему Гусев.

— Спасибо, не хочу. — Ударил лошадь каблуками и уехал.

Закусывали, пили чай. Елкин разворчался:

— Не могу понять Леднева. Дело знает, неглупый, но вечно бьется туда, где все закрыто. Хотел доказать, что выгоден курдай. Теперь выдумал тоннель. Мне кажется, что человек хочет обязательно попасть в историю и сочиняет всякие прожекты. Непомерное честолюбие. Я категорически против тоннеля, этот риск не по нашим средствам. Но… — Елкин подумал, что разворчался неуместно и остановил сам себя. — Это к делу не относится. Что касается дела… — Он покивал Калинке. — В общем, в основном я за ваш вариант. Меня беспокоят только мосты да вот эта маленькая деталь, — и многозначительно, приглашая других, оглядел матерую гранитную скалу — опухоль в горле ущелья. — Эту бородавочку придется убирать.

Глянув на сухонького, сутулого, загорелого под нефть Елкина, Калинка подумал насмешливо: «Сам ты — бородавочка». Он принял его слова, как издевательство, как хитрый прием осуждения варианта Огуз Окюрген. А Елкин повернулся к бригадиру Гусеву и спросил озабоченно:

— Ты пролезешь сюда со своей механизацией?

— За милую душу, на то она и механизация!

— Вот и хорошо. Поубавим немножко красоты. — Елкин остановил на Калинке свои усталые с воспаленными веками глаза. — Да?

— Она не помешает, — вскричал Калинка. — Будет замечательно. Представьте себе душевный трепет, замирание сердец у пассажиров, когда поезд будет проходить под этой скалой! Я думаю… — Калинка задохнулся от поспешности.

— Ну, ну! — одобрительно пробурчал Елкин.

— Строители не должны пренебрегать и красотой, когда она, конечно, не усложняет и не удорожает постройку.

— Совершенно согласен. Особенно здесь, при однообразии ландшафта, я даже готов кое-что истратить на красоту.

— Через речку перекинем каменные мосты. Получится радостный кусочек: ущелье, скалы, четыре-пять мостов из какого-нибудь особенно выразительного камня…

— Вы, мой дорогой, забываетесь. Я бы вам ни за что не доверил работы по этому ущелью.

— Почему так? — Калинка обидчиво встрепенулся.

— Вы слишком художник… Здесь район землетрясений. Кто поручится, что землетрясений не будет, что скала не упадет, что красота эта не раздавит сотню-другую пассажиров?! Скалу придется взорвать. Нужно рассчитать, сколько потребуется сил, средств, времени. Если скала задержит укладку…

— Вы откажетесь от этого варианта?

— Я пока не принял его.

— Но вы только что сказали: в общем и целом… Я не понимаю ваших суждений: то «за», то «против». Когда же будет окончательное?

— Оно зависит не только от меня, но и от вас лично, и от всех прочих моих помощников.

— Мы имеем его, мы целиком за это ущелье.

Елкин расхохотался:

— Со скалой и пятью каменными мостами?! Видимо, мне придется решать одному. Этот вариант, хотя я и за него в общем и целом, но с вашими деталями не приму. Подумать надо, посчитать, походить еще, полазить… Вы смеетесь, вам чудно — столько ходили и еще ходить?! Пусть смешно, а полазить придется, и, может быть, отказаться придется. Порыв к красоте сдержать, ограничить, да-с! — Елкин поднял сухую тонкопалую руку и опустил Калинке на плечо, точно положил печать. Вся его напряженная фигура выражала собой: «сдержать, ограничить, да-с, придется».