расположились здесь лагерем на матрацах. А все-таки этот
особнячок и этот сад — просто прелесть!
599
Сегодня в десять часов утра мы получили согласие Шан-
тона, которого добивались и ждали целый месяц. Он уступает
знаменитую вазу-чудовище за две тысячи франков.
Ну что ж! Мы поселимся в нашем доме, обеднев на десять
тысяч франков ренты, и в нынешние-то времена! Но мы всегда
были такими сумасбродными коллекционерами. Старший из
нас, еще в то время, когда учился на юридическом факультете
и получал тысячу двести франков на содержание и мелкие
расходы, купил на распродаже библиотеки Бутурлина * «Те
лемаха», на веленевой бумаге, с миниатюрами, за четыреста
франков!
Но все эти радости, которые во многих должны бы вызвать
зависть, а нам доставить столько счастья, отравлены тайным и
жестоким ядом: угрозой приступов у одного и беспрерывными
неполадками с желудком у другого!
Шум, вечный шум! Словно кто-то нарочно преследует нас.
Мне нездоровится, я не мог заснуть днем; ночью меня мучит
бессонница; в глубине желудка у меня словно притаилось какое-
то ухо, болезненно воспринимающее всякий шум; и я приду
мал мрачную сказку, сюжет которой я хотел бы подсказать
тени Эдгара По. Человек, вечно преследуемый шумом, переез
жает с квартиры на квартиру, из одного купленного им дома в
другой, из города в город, в леса, где, как в Фонтенебло, трубят
в рог загонщики ланей; прячется в келье, устроенной в пира
миде, и там его оглушает стрекот кузнечиков; он все ищет и
ищет безмолвия и никак не может его найти — и, наконец,
убивает себя, чтобы обрести безмолвие вечного покоя, но и тут
не находит его: могильные черви мешают ему спать.
26 сентября.
Ресторатор Маньи сообщил нам сегодня вечером любопыт
ную подробность, свидетельствующую о вырождении француз
ской кухни и гастрономии. Если бы он не был влюблен в свое
дело, то последовал бы примеру иных собратьев и мог бы за те
двадцать семь лет, что он содержит ресторан, заработать сто
тысяч франков на поставках масла, считая по четыре тысячи
франков в год.
27 сентября.
< . . . > Настоящий тип для романа, совсем новый, появив
шийся лишь в последнее время, — этот наш юный родственник,
который недавно, после смерти отца, получил в наследство пять-
600
десят тысяч ливров ренты. Тип современного молодого чело
века, который не желает довольствоваться своим положением,
хочет обладать всем, завел себе невероятно богатую жену, как
заводят любовницу, думает о политической карьере, хочет стать
советником, депутатом, собирается затеять крупные спекуля
ции, купить у себя на родине целую равнину, засадить ее ябло
нями ранет, начать миллионное дело, продавать свои яблоки в
Англии, в Испании, в Италии... Грандиозно, грандиозно для
людей нашего поколения!
8 октября.
<...> Всякая женщина по природе своей существо скрыт
ное и таинственное.
Человек только в диком состоянии может по-настоящему
чем-нибудь обладать. Повсюду, где есть цивилизация, прави
тельство, исполнительная власть, налоги, общность владения,
экспроприация, — человек уже не является безраздельным вла
дельцем своей собственности.
21 октября.
Когда произвели вскрытие тела Морни, когда вынули мозг
из черепной коробки и нечем было заполнить пустоту, туда на
пихали старые номера «Фигаро» и «Пти журналь». Содержи
мое головы от этого не изменилось...
Идеал, к которому нужно стремиться в романе: посредством
искусства создать самое живое впечатление человеческой
правды, какова бы она ни была. < . . . >
26 октября.
Вино, гашиш, опиум, табак, которыми природа щедро наде
ляет человека, приносят счастье, состоящее в забвении жизни.
Это яды, убивающие скуку бытия. < . . . >
29 октября.
<...> Увлечение всем китайским и японским! Мы первые
испытали его. Теперь оно захватило всех и все, вплоть до глуп
цов и мещанок, — но кто больше нас распространял это увлече
ние, чувствовал, проповедовал, передавал его другим? Кто заго
релся страстью к первым альбомам и имел смелость их поку
пать?
601
В нашей первой книге, «В 18...», есть описание камина с
японскими безделушками, — из-за него мы имели честь сойти
за каких-то нелепых безумцев и людей без вкуса, а Эдмон
Тексье даже требовал, чтобы нас посадили в сумасшедший дом.
Но обратимся к еще более ранним временам, к далеким се
мейным воспоминаниям. Старший из нас был в то время четыр
надцатилетним мальчиком, и у нас в провинции была толстая
старая тетушка, у которой были такие легкие кости, что при
всем своем огромном объеме она ничего не весила. Эта толстуха
нас обожала. И знаете, из-за чего произошла наша единствен
ная ссора с ней? Для нее китайцы — это был народ, существовав
ший только в качестве изображений на ширмах; так как она
видела их исключительно на обоях, она вообразила, что это
просто забавная выдумка. Нас учили в коллеже, что они изоб
рели компас, порох, книгопечатание, и мы рассказали все это
тетушке, чтобы поднять их престиж, — но она упорствовала в
своем презрении. «Вот, передай своим китайцам!» — сказала
она наконец, сопровождая свои слова звуком, которого но
стеснялись в доброе старое время. Наша тетушка принадле
жала к этому времени...
Ноябрь.
Когда живешь на горизонте Парижа, создается впечатление,
что ты воспарил над мелкой славой бульваров. Начинаешь пре
зирать ее, появляется чувство собственного превосходства.
Крепнет воля создавать произведения для себя. На отдалении
мелкие события и людишки литературной среды становятся
на свое место. Только в глубине души немного боишься, как бы
эта мирная жизнь на лоне природы не притупила в тебе
остроту чувств, необходимую литераторам, и лихорадочное
стремление творить.
2 ноября.
<...> Женщина, когда она — шедевр, это лучшее произве
дение искусства.
Энгр в своем манифесте * говорит, что художнику доста
точно недели, чтобы научиться писать: да, писать так, как он...
И мы находим, что это еще слишком долго!
28 ноября.
<...> Есть вещи, которых никто не видит. С тех пор как
в Италии существуют зеленые дубы и художники, от Пуссена
602
до Фландрена-брата, — ибо одного Фландрена оказалось недо
статочно, было два Фландрена, — ни один художник не заме
тил, что в Италии растет это дерево, такое типичное и харак
терное для ее пейзажа. Ни один ученик в Риме, ни один пейза
жист, премированный поездкой в Рим, не увидел его и не на
писал; интереснее всего то, что в самой ограде Виллы Медичи
имеется великолепный дубовый bosco! 1 <...>
1 декабря.
<...> Мы, в особенности один из нас, были довольно не
справедливы к таланту г-жи Санд. Мы прочли двадцать томов
«Истории моей жизни». Среди мусора прибыльного издания
встречаются восхитительные картины, бесценные сведения о
формировании воображения писателя, потрясающие зарисовки
типов, непосредственно переданные сцены, — такие, например,
как смерть ее бабушки — смерть в духе XVIII века, проникну
тая изнеженным героизмом, смерть ее матери, настоящей па
рижанки; сцены, вызывающие восхищение и слезы!
В этом ценнейшем документе психологического анализа,
к сожалению, слишком многословном, — талантливое изображе