совсем как у вспыльчивого пятилетнего ребенка. В сущности,
она ненавидит папу потому, что ненавидит императрицу! *
Араго читает статью своего приятеля Вильмо о папстве,
одну из тех статей, которые издеваются над Ватиканом, упо
требляя выражения, достойные Пти-Лазари... * Два римских
князя, маленький Габриелли и толстый Примоли, не подают ни
какого признака собственного мнения о настоящем и будущем
их страны; сразу видно, что они — дети своей родины!
Понемногу наступает вечер. Дождь все не перестает. Эбер
вылизывает кисточкой жемчужины на портрете. Не знаем, что
делать, о чем говорить. Сеанс окончен. Переходим в соседнюю
гостиную. Принцесса ложится на ковер со своим маленьким
племянником, который чешет ей спину. И в этот час, когда на
висла угроза столь больших событий, когда назревают такие
перевороты, я вижу, до чего могут опуститься, из-за дождя или
бури, развлечения скучающего двора, мелкого или крупного.
Один художник придумал положить палку от метлы на два
стула, и некоторые из гостей, чтобы рассмешить принцессу,
если они свалятся, садятся на эту перекладину, уравновешивая
друг друга, и пытаются палочкой сбить четыре бумажных
рожка, насаженные на шишечки, украшающие спинки стульев.
16 октября.
Обедаем с Эбером у Филиппа.
Он говорит нам об одном своем римском ученике, молодом
скульпторе Баррасе, брате известного художника, которого
давно уже мучило непреодолимое желание поехать в Грецию,
чтобы написать по-гречески под каким-нибудь сделанным им
бюстом или статуей: и 1. Эбер недавно полу-
чил от него письмо, полное отчаяния; он пишет, что на родине
Фидия нет больше натурщиков, нет даже глины, и один скульп
тор, которого он наконец отыскал, сказал ему, что, если в Гре
ции кто-нибудь хочет создать произведение искусства, он едет
в Рим, а в Афинах теперь лепят только по картинкам.
Мы заговорили с ним о Гренобльском музее. Он рассказал
нам, что на его призвание повлиял не музей его родного города,
не великолепный Рубенс, а ручьи его родины, эти небольшие
ручьи, не шире стола, с очень быстрым течением, хотя вода ка-
1 В Афинах [такой-то] создал ( греч. ) .
575
жется неподвижной, и только на сером дне, где пестреют жел
тые камушки, колышутся зеленые стебли всевозможных порос
лей. Эти нежные и гладкие тона под быстро текущей водой,
этот затонувший свет, эта прозрачность подводной жизни ручья,
под переливчатой глазурью, — глазурью, которую он сравнивал
с копаловой камедью, — все это было для него зеркалом, в кото
ром отражался его идеал.
Берлиоз его земляк. Дома их родителей стоят в горах совсем
близко друг от друга, один повыше, другой пониже. Они виде
лись еще сегодня утром, и Берлиоз рассказывал ему, что в две
надцать лет, у себя на родине, он был влюблен в двадцатилет
нюю девушку. Потом он много раз испытал любовь, жестокую,
романтическую, с надрывом, и все-таки в глубине души у него
брезжило глухое воспоминание об этой первой любви, кото
рое ожило в нем, когда он снова встретился в Лионе с той де
вушкой, ставшей уже семидесятичетырехлетней старухой.
А теперь он ей пишет, и письма его полны только воспомина
ниями о чувствах его двенадцатилетнего сердца, и он живет
только этим давно угасшим огнем.
Октябрь.
Для людей вроде нас жизнь — это такая работа, такой труд,
такая занятость, что когда мы будем умирать, нам, наверно,
придется спросить себя: «Да разве я жил?»
Четверг, 14 ноября.
< . . . > Признать талант у своих друзей еще труднее, чем
признать его у своих врагов. <...>
Весь ноябрь ведем адскую жизнь: публикуем книгу *, устраи
ваем квартиру, имеем дело со всевозможными ремесленниками,
приводим в порядок книжный шкаф, пишем головоломную ра
боту о мастерах виньетки, соблюдаем особый режим для каж
дого из нас и стараемся немного поправить свое здоровье...
В этом бренном мире мы должны были бы взять себе девиз:
«Несмотря ни на что».
А пока мы наделяем им героя нашей пьесы *.
25 ноября.
Мы в Бар-на-Сене, в деревне и в кругу семьи, для разнооб
разия.
А там, в Париже, успех нашей «Манетты Саломон» в полном
разгаре.
576
4 декабря.
В бульварных газетах вы сталкиваетесь с ненавистью та
кого низкого пошиба и с такою бездарной завистью, что прихо
дится чуть ли не смущаться, настолько лестны для вас подоб
ные нападки. < . . . > .
17 декабря.
Мы любим эти перемены, это торжествующее утоление фи
зических потребностей по возвращении с охоты, эту бичующую
усталость, это опьянение питьем, едою, сном, когда мы превра
щаемся в животных, испытывающих неземное блаженство.
23 декабря.
По возвращении в Париж.
Жизнь! Что такое жизнь даже для самых счастливых, осы
панных богатством, даже для самых лучших! Этот святой, этот
вельможа, этот обладатель годового дохода в два миллиона, че
ловек, который так стремился к добру и красоте, — я говорю о
герцоге де Люинь, — даже он однажды, удрученный жизнью, не
мог удержаться от восклицания: «Что за проклятие висит надо
мной!»
Четверг, 26 декабря.
Заходили к Тьерри попросить его, чтобы во Французском
театре прочли нашу пятиактную пьесу о Революции — «Бланш
де ла Рошдрагон». Его любезности нас очень напугали.
31 декабря.
Принесли переписанную рукопись нашей «Ла Рошдрагон».
Она внушает нам какой-то инстинктивный страх, как нечто та
кое, что должно породить адскую тревогу и волнения, связан
ные с театром. < . . . >
Кто-то рассказал анекдот о муже, после смерти жены нашед
шем ожерелье из фальшивых камней, которое он когда-то ей
подарил. Он хочет продать его, несет к ювелиру, и поражен
предложенной ему ценой: камни превратились в настоящие *, и
это утешает мужа! <...>
37
Э. и Ж. де Гонкур, т. 1
ГОД 1 8 6 8
1 января.
Ну, вот и Новый год... еще одна почтовая станция, где, как
говорит Байрон, судьба меняет лошадей.
24 января.
Если взвесить все, то театральная пьеса должна быть или
эпопеей, или фантазией. Пьесы о нравах, столь похожие на со
временные романы о нравах, — какая это карикатура, какое
убожество, какая бессмыслица! < . . . >
Если бог существует, то атеизм должен казаться ему менее
оскорбительным, чем религия.
Щедрость человека говорит о наличии у него почти всех
остальных достоинств, украшающих члена общества; скупость
же говорит об отсутствии этих достоинств.
2 февраля.
< . . . > Есть люди, которые во всем видят заботу провиде
ния. Ну, а нам приходится видеть во всем нечто противополож
ное. Когда в нашей жизни прекращаются крупные неприятно
сти, то кажется, будто какая-то злая воля случая, наделенная
дьявольским воображением, всячески ухищряется, чтобы му
чить нас своим невыносимым, издевательски глупым преследо
ванием.
Из всех квартир этого дома только в нашей есть произведе¬
ния искусства, и только у нас во время дождя протекает пото
лок. Мы недавно расширили свою квартиру, присоединив к ней
еще одну маленькую, и нам казалось, что мы чудесно устрои
лись; и вот какой-то конюх по шесть часов в день кричит, ревет,
578
свистит, не давая нам спать по утрам и работать днем. Это при