приходит в слегка лихорадочное состояние.

Один из дней апреля.

< . . . > О чем больше всего болтают некомпетентные люди,

так это о живописи.

535

После чтения: в мозгу какое-то сосредоточенное возбужде

ние, часами стремишься уйти от реальности. < . . . >

Женщина, очень худая, с очень глубоко сидящими светло-

голубыми глазами, выделяющимися в нежной тени бровей и

ресниц; очень высокий лоб, впалые виски с сетью синих жилок

на белой коже, рот отнюдь не чувственный, сентиментальный

рот, улыбка скользит от глаз к губам... Бывают женщины, по

хожие на душу. <...>

25 апреля.

< . . . > Qualis artifex реreo 1. Божественное и неоцененное из

речение! Самая большая честь, когда-либо воздававшаяся неза

менимости артиста. Нерон не оплакивает себя как императора,

хозяина мира: он оплакивает тайну искусства, которую уносит

с собой.

6 мая.

Флобер говорил мне вчера: «Во мне есть два человека. Один,

вы видите, такой: узкая грудь, железный зад, человек, со

зданный, чтобы сидеть, склонившись над письменным столом;

а второй — коммивояжер, веселый, как настоящий коммивоя

жер в поездке, и обожающий сильные физические упражне

ния!..»

13 мая.

Жена маршала Канробера улыбается главным образом гла

зами, у нее ангельски плутоватое выражение лица, прическа с

металлическими листьями, отливающими синим, словно шпан

ская мушка. Как это прелестно, когда женщина, чувствуя, что

на нее смотрят, принимает искусственно-естественную позу. Это

внушает мне мысль написать задуманный мною роман о

любви, — по крайней мере все его начало, — изучая жесты и

почти что электрический контакт, передачу флюидов взгляда и

тайную общность мыслей.

15 мая.

< . . . > Скептицизм XVIII века составлял часть здоровой на

туры. Наш же скептицизм связан со страданием и горечью.

1 Какой артист погибает ( лат. ) *.

30 мая.

<...>. Вокруг себя мы чувствуем как бы отчуждение, всеоб

щую холодность и угадываем, что в глубине души нам не про

щают ни наших книг, ни нашей манеры держаться, сердятся на

нас за нашу откровенность, за правдивость наших произведе

ний, а выражают свою антипатию — по случаю и под предлогом

нашей неудачи с «Анриеттой Марешаль». < . . . >

3 июня.

Новый симптом зависти, ненависти, вызванных нашим успе

хом — успехом наших книг: теперь высказывается открытое

возмущение не только нашим языком, нашими мыслями, но

также и тем, что нас двое, нашей беспримерной братской

дружбой. Двенадцать страниц разносной статьи в «Ревю де Де

Монд» и большой разнос в «Фигаро» полны жгучей, бессовест

ной злобы на наше сотрудничество, на то, что у нас общие

мысли и общие произведения. Они сердятся именно потому, что

мы — два брата, нападают на то, что наша братская дружба

крепче дружбы двух супругов, на то, что мы — это одна семья.

Нас ненавидят за то, что мы любим друг друга! *

27 июня.

< . . . > Болезнь, болезнь! Вот что тычут нам под нос по по¬

воду наших книг. Но что в нашем веке не болезнь? Байрон,

Шатобриан — разве это не болезнь? А великая революция хри

стианства, сам Иисус Христос — разве это не болезнь, не стра

дание? Юпитер, вот это было здоровье. Кто создает здоровые

произведения в наши дни? Понсар!

2 июля.

Странная вещь: несмотря на прогресс, на Революцию, на

права народа, на царство масс, на всеобщее голосование, ни

когда не было таких разительных примеров деспотизма, всемо

гущего влияния воли одного человека, как в наше время. При

меры: наш император и Бисмарк.

4 июля.

Война — это такая отравительница человеческого мозга, что

в последние дни она словно убила в нас писателей, уничтожила

интерес к книге, над которой мы работаем.

18 июля.

<...> Тот, кто не презирает успеха, не достоин его. < . . . > 537

31 июля.

Академии придуманы исключительно для того, чтобы поста

вить Боннасье выше Бари, Флуранса — выше Гюго и любого —

выше Бальзака. <...>

Как жизнь у детей похожа на новую пружину!

5 августа.

Публика никогда не узнает, какое отчаяние охватывает,

когда ты стараешься исторгнуть из себя страницу, а она не рож

дается.

Странную жизнь ведем мы здесь, жизнь, заполненную рабо

той, какой Трувиль, вероятно, никогда не видел. Встаем в де

сять. В течение часа плотно завтракаем за табльдотом. Час ку

рим на террасе Казино. Целый день, до пяти или шести часов,

работаем. От шести до семи — плотный обед за табльдотом. Вы

куриваем сигару на террасе, прогуливаемся по пляжу, и —

снова работа до полуночи. И так каждый день без перерыва.

Мы хотим кончить «Манетту Саломон», в которой многое ре

шили основательно переработать.

7 августа.

Типичная черта нашего века — это отсутствие нечестолюб-

цев. Даже те, у кого нет профессии, все-таки стремятся к

чему-то в будущем. Самые легкомысленные, самые ветреные,

ни с чем не связанные и ничем, казалось бы, не дорожащие, ме

тят на что-то серьезное, на уважение других, на деньги, на ка

кие-нибудь почести. Вот здесь, например, наш друг граф д'Ос-

муа, этот добродушный малый, эта цыганская натура, эта дво

рянская вариация лаццарони и странствующего комедианта,

словно против воли произведенный в генеральные советники,

все-таки потихоньку добивается орденка и депутатского

кресла. <...>

9 августа.

< . . . > По сравнению с римскими императорами — импера

торами, которые увлекались своей игрой, отдавались баснослов

ным фантазиям, безумствуя исполняли свои безобидные или

злые прихоти, — каким жалким образом проявляют своеволие

современные императоры — слуги общественного мнения, рабы

масс, трепещущие перед малейшей манифестацией, венценосцы,

538

подчиняющиеся тирании оборванцев, газеты, избирателя, нало

гоплательщика; властители, всегда прислушивающиеся ко всем

этим силам, словно готовые отдать им отчет в том, как они поль

зуются своей властью. Простые исполнители, старательно со

здающие видимость того, что они провидение для своего на

рода! < . . . >

16 августа.

Уже назначено, кому в этом году дадут орден. Нам пред

почли господ Монселе и Понсон дю Террайля. < . . . >

21 августа.

Сегодня закончили «Манетту Саломон».

23 августа.

Я встретил здесь одного студента юридического факультета,

типичного для современной молодежи, либеральной, республи

канской, серьезной, старообразной, с жадным стремлением вы

двинуться и с тайной уверенностью, что она может завоевать

все. Он утверждает меня в мысли, что современная молодежь

образует два противоположных течения, совершенно неспособ¬

ных слиться или хотя бы сблизиться: с одной стороны — чистое

щегольство, небывалая, беспримерная пустота в голове, а с

другой — лагерь тружеников, работающих с таким бешеным

усердием, с каким никогда не работали в прежние времена;

поколение, живущее особняком, в стороне от света, озлобленное

своим одиночеством, поколение, переполненное горечью, гото

вой перейти в угрозу. <...>

Есть вещи, при виде которых в голове возникает целый ро¬

ман. Иногда я вижу у дверей вынесенную на улицу кровать;

иногда замечаю кровать в доме у самого окна, так что ее