Сону был великодушен, он пожалел поверженного врага. Из воплей и причитаний можно было понять, что бенгалец — домашний слуга, а загубленная так жестоко и непоправимо провизия куплена на хозяйские деньги.

Сону положил руку ему на плечо и сказал примирительно:

— Перестань орать! Подумаем, что делать.

Что можно было придумать в подобных обстоятельствах? Если бы у Сону были деньги, он бы выручил паренька. Но их-то у него и не было. Ни единого пайса!.. Свое жалованье он истратил, просить у Герасима Степановича не хотел, так как знал, что тот сильно издержался на постройку бунгало и сам еле сводит концы с концами.

Все-таки Сону нашел выход из положения. Тут же, посреди базара, он устроил импровизированное представление. Каких только фокусов не показывал он многочисленным зрителям! Жонглировал ножами, которыми его снабдили сидевшие здесь же торговцы, прокалывал себе щеки длинной иглой, проделывал головоломные акробатические трюки… Он бы охотно блеснул и музыкальным искусством, да под рукой не оказалось никакого музыкального инструмента. Но и без музыки представление понравилось, и зрители накидали Сону много мелких медных монет.

Закупив провизию, оба юноши пошли по улицам, весело болтая, как добрые приятели.

— Кто твой господин? — спросил Сону. — Должно быть, не английский сахиб, потому что для инглисов покупают другую пищу.

— Верно, — сказал Чанд (так звали этого паренька). — Он брахман, очень ученый человек. Юноши из почтенных семейств приходят к нему учиться. А иные приезжают издалека: из Бордвана, Дакки и даже из Бихара. По целым дням он читает и пишет. Он знает также язык английских сахибов, как свой собственный…

— Он знает английскую грамоту? — живо спросил Сону.

— Ну да! — подтвердил Чанд. — И его супруга тоже… А кто твой господин?

— Я не слуга, — важно сказал Сону, — хотя и служу у одного иноземца…

— Этого я не могу понять, — простодушно сказал Чанд.

— Ты еще молод, — покровительственно заметил Сону. — Впрочем, не об этом сейчас речь… Итак, у меня нет господина, но есть шеф и учитель…

— Пусть так, — сказал Чанд покорно. — Он английский сахиб?

— Нет, — ответил Сону. — Он русский… Слыхал ты о России, Чанд?

Тот печально покачал головой: нет, он никогда не слыхал о России… Теперь уже не могло быть сомнений в том, что новый приятель значительно превосходит его не только физически, но и умственно.

— Россия — это очень большая страна. Она находится далеко от нас. Там очень холодно, еще холоднее, чем у инглисов. И там совсем другие деревья, животные и птицы. Но об этом я тебе расскажу подробно в следующий раз. А мой учитель — тоже ученый человек и, кроме того, замечательный музыкант…

— Мой господин любит музыку, — перебил его Чанд. — По вечерам его жена, госпожа Радха, играет на вине и поет прекрасные песни, а господин, отдыхая от дневных трудов, слушает с большим удовольствием…

Ах, в этой семье любят музыку!.. Сону обрадовался. Теперь его замысел окончательно созрел…

На другой же день он отнес в дом известного калькуттского ученого Шри ³³ Голукнат Даса письмо от Герасима Степановича и возвратился с ответом, содержавшим любезное приглашение.

— С тех пор, — добавил Герасим Степанович, — передо мной открылись двери науки. Шри Голукнат Дас согласился стать моим наставником.

Лебедев рассказал о своих занятиях. Он хорошо успел в изучении санскрита, познакомился с древними научными и поэтическими сочинениями, некоторые отрывки из них перевел на английский и русский языки. Изучил он и современный язык здешнего населения — бенгали, очень близкий к санскриту, а также распространенный повсюду в Индии смешанный диалект хинди, на котором часто объясняются между собой обыватели различных областей обширной и разноязычной страны.

— На собственном опыте, — рассказывал Герасим Степанович, — я убедился, как трудно европейцу изучить индийские языки. Вот и явилось у меня намерение: составить сравнительную грамматику трех этих языков, специально для иностранцев…

— Помнится, индийские грамматики составлялись и прежде, — заметил Деффи.

— Верно, — согласился Лебедев. — Но только языка хинди. Притом составители-европейцы не знали санскрита. А ведь азбука хинди санскритская, да и большинство корней тоже. Не так ли, Патрик?.. Отсюда произошло немало ошибок в грамматиках, составленных европейцами. В моем труде я указываю на эти ошибки, исправляю их… пришлось затронуть и Уилльяма Джонса: в его переводах я нашел немало погрешностей. Надеюсь, что сэр Уилльям, как истинный ученый, не будет на меня в обиде.

Деффи покачал головой:

— Боюсь, что если вы посягнете на авторитет Уилльяма Джонса, вас ждут серьезные неприятности.

— Может быть… — молвил Лебедев задумчиво и, помолчав, добавил: — Все равно я сделаю так, как считаю правильным.

— Вы молодец, маэстро! — коротко сказал Деффи.

Его всегда холодное лицо на мгновение озарилось улыбкой.

Герасим Степанович был польщен похвалой. Переменив тему разговора, он спросил:

— Надеюсь, Патрик, прежде чем отправиться в Чандернагор, вы погостите у меня?

— К сожалению, нет, — покачал головой Деффи. — Мне не следовало бы задерживаться здесь даже на один день. К чему навлекать подозрение на ваш дом?

— Меня это нисколько не страшит, — возразил Лебедев. — К политике я никакого отношения не имею, это известно всем. Кто может запретить мне принять у себя старого приятеля?

— Логично! — улыбнулся Деффи. — Однако у полиции своя логика… Нет, нужно поскорее выбраться отсюда. Да и дело этого требует… Не знаю только, как это сделать? В порту говорили, что Чандернагор отрезан. Английские патрули сторожат дорогу и не пропускают никого ни туда, ни оттуда…

— У вас есть какой-нибудь план? — спросил Лебедев.

— Пока нет… Давайте посоветуемся.

Тут Сону позволил себе высказать свое мнение:

— Английские патрули следят только за белыми сахибами — на индийцев они не обращают внимания, особенно на бедняков…

Деффи посмотрел на него, подумал минуту и улыбнулся:

— Дельный совет, Сону!

Юноша отпер калитку, внимательно огляделся вокруг. Облитая голубым сиянием луны, улица была пустынна.

— Можно выходить, сахиб!

Патрик Деффи вышел вслед за Сону. На ирландце было платье, какое носят бенгальцы-простолюдины, только лицо его, хотя и покрытое густым загаром, было посветлее, чем у коренного жителя.

Стояла жаркая, душная ночь. Над городом висела дымка гнилых болотных испарений.

Они шли вдвоем меж огромных деревьев, пересекли парк и спустились к реке.

Пройдя через торговую гавань, у которой толпились сонные корабли, бриги, шхуны, пинассы, где под навесами были свалены груды тюков, ящиков, мешков, выгруженных с прибывших судов или ожидающих погрузки, где на пыльной земле храпели портовые хаммалы и бродили чокидары ³⁴, перекликавшиеся короткими гортанными воплями, — они добрались до рыбачьей пристани.

Здесь царило оживление. Поздняя ночь — лучшее время для рыбаков. Один за другим отчаливали от берега пузатые баркасы, наполненные рыбачьей снастью и большими, пока еще пустыми корзинами. Сону остановился, разыскивая в толпе нужного ему человека.

— Не опоздали? — спросил Деффи.

— Он ждет!

Подошел высокий костлявый старик и кивнул Сону, приглашая следовать за ним. На старике не было никакой одежды, кроме клочка материи на бедрах да грязной, выцветшей тряпки, повязанной вокруг головы. Он был так худ, что, казалось, весь состоял из костей, взбухших жил и иссохшей, темнокоричневой кожи…

Помост кончился; они пошли по сырому глинистому берегу.

— Это твой? — спросил Сону, указывая на уткнувшийся носом в глину неуклюжий баркас.

Старик кивнул и что-то пробормотал.