Когда Витовт с женой ушли отдыхать, Андрей поднялся и поспешил искать Мишку. Тот, услыхав о таких сватах, схватился за голову: «Господи, где принимать? Не в стайне же!» «Ты-то чем виноват? – успокаивал Андрей.– Немцы пожгли. На дворе стол накроешь. И Софье скажи – пусть не боится. Князь пугливых не любит». Мишка и Гнатка, в изумлении твердивший «Вот это да!», не медля, рванули в Рось.

Андрей вернулся на замчище ждать пробуждения князя. К нему подходили знакомые, поздравляли, дивились везению, дружелюбно завидовали. Вслух не говорилось, но каждый, кто удивлялся, понимал: помимо великой чести и подарки будут щедрые. Княгиня была скуповата, а князь, если дарил, не скупился. Андрей оглупело слонялся по двору. Все так уладилось, как в мечтах не являлось. И Софье небывалая радость, и Мишка ошарашен неожиданностью. Ведь небось думал про себя: дурит Ильинич, грозился – сваты, сваты, прибыл же сиротой. А вот какие сваты! И посватаемся, и обручимся! Одного было жаль, что нельзя заодно и свадьбу сыграть. Хочешь не хочешь, придется ждать осени. Да и нельзя, если рассуждать трезво. Хоть он и хорохорится: «Не снесут! Не снесут!», а очень просто могут снести; кому-то и посносят, чем он лучше? А жениха, что там ни говори, легче потерять, чем мужа; пусть останется невестой, а не вдовой. Но и верил, что все обойдется.

Меж тем Мишка, отдав тяжелому на ход богатырю свои доспехи и оружие, налегке за час достиг Роси и привел к делу свою челядь и крестьян. Стали чистить двор, погнали подводы свозить столы и лавки, паробки понеслись в ближайшие дворы с просьбами выручать – поделиться, чем есть, испечь, изжарить, кто что может, потому что гром среди ясного неба – прибудет сватом Витовт. И пошло, завертелось: там куры кудахчут в последний раз, там рубят шею гусю, там копченый окорок снимают с крюка, там выкатывают из погреба бочонок меду или отдают тушу застреленного вчера лося, те одалживают скатерти, те – чарки и кувшины. И кто может, спешит к Росевичам, чтобы помочь и своими глазами увидеть редкое сватовство.

Софья, узнав, что близится, закрылась с Еленкой в избе. Сновала из угла в угол, удерживая сердце и шепча: «Что ж мне делать, как быть?» Потом кинулась к сундуку, все вон, вон, вон – и в слезы: одеться не во что, все пожгли, пограбили немцы, хоть голая в такой час выходи. Андрюша привез парчу, знала бы вчера – за ночь сшили, а за час никто не сошьет, вот лежит куском, одно и остается – обмотаться и выйти всем на посмешище, а потом броситься в Рось, в омут. Упала на кровать в полном несчастье, в горьких слезах. Еленка села рядом, утешает:

– Ну, сестричка, сейчас быстренько из твоего, моего сметаем. Будет как новое.

– Ой, какое же новое из двух старых тряпок? Вошел Гнатка, опешил:

– Софьюшка, что?

– Ой, Гнатка, несчастная я!

– Что, детушка,– терял дух богатырь,– что случилось?

– Ой, Гнаточка, опозорена я навеки!

– Да что? Скажи! – чуть не плакал старик.

– Ой, бедная я, лучше бы мне на свет не родиться!

– Софьюшка, кто обидел? – взревел Гнатка, хватаясь за тяжелый свой меч.

– Ой, Гнаточка, надеть мне нечего, голая я насквозь! Гнатка поперхнулся, вздохнул, посопел, освобождаясь от мучений души, и сказал с укором:

– Экие вы все... Нельзя так! Хоть в холстине – должна гордо стоять! – Еще посопел, расчувствовался, присел рядом и стал утешать: – К свадьбе обошьешься, а сейчас будь как есть. Ты красавица, тебе в любом хорошо. Кто увидит – тот и сомлеет! Голову ленточкой красной обвяжи, рубаха шитая вон лежит, и сарафан вон какой прелестный...

– Он же зимний,– отозвалась Софья.

– Ну и пусть зимний, кто там знает! И глазки умой, чтобы сияли, а то выйдешь как шмелями исколотая.

Через несколько часов, когда различили вдали на дороге большой отряд всадников, стол с меньшего на большее был приготовлен, не так, правда, богато, как хотелось бы, но тем успокаивали себя, что сделали все, что могли, что князя ничем не удивишь и не ради стола он сюда едет... Двор притих, лишний народ разбежался по углам, Мишка и Гнатка вышли пред ворота. Сваты приблизились, стали ссаживаться с коней, двинулись к хозяевам: впереди Витовт с княгиней Анной, а за ними Чупурна и Монивид – тоже выехали с князем на развлечение,– и Андрюха, и незнакомые люди, и охрана. А Еленка более всего возрадовалась, увидев позади всех Юрия.

Витовт и Анна подошли к воротам.

– Здорово, хозяева! – сказал Витовт.– Мы к вам за покупкою. Примете или назад завернете?

– Рады бы что продать, да нечего! – поклонившись в пояс, ответил Мишка.– Все немцы разорили. Раньше осени не вернем.

– Нам товар нужен редкий! – улыбнулся князь.—У вас птица райская есть, у нас – охотник, у вас – невеста, у нас – удалой боярин!

– Что ж, милости просим! – опять поклонился Росевич.

Вошли во двор. Гнатка заторопился звать Софью. Князь, оглядываясь, сказал Мишке:

– Да, начисто вас пожгли. Отца тогда порубили?

– Отец в Волковыске погиб, в бою,– поправил Мишка,– много крыжаков посек.

– Помнишь, Анна, Ивана Росевича? – обернулся Витовт к жене.– К пруссам с нами ходил. Жалко! Храбрый был рыцарь. Жениха хоть видал? Не против воли?

– Видал,– успокоил Мишка.– Нравился.

Вышла Софья, одетая в простой сарафан, проплыла павой, поклонилась княжеской чете.

– Ну, здравствуй, горлица! – сказал князь.– Жениха тебе доставили поглядеть. Годится – скажи, не годится – мы его тотчас с глаз долой, лучшего найдем, а сильно не нравится – голову снимем!

Софья выпалила чуть ли не криком:

– Нравится!

Все расхохотались.

– И торговаться не о чем,– подчинился Витовт. – Все ясно. Можно запивать. Эй,– обернулся к охране,– вина!

Несколько бояр отторочили привезенный бочонок и бегом понесли во двор.

Сели к столу. Потекли в чары мед и вино. Витовт сам не пил, едва пригубливал, но другим скучать без чары не позволял. Помнил с давних лет Гнатку, польстил ему вниманием. Сказал выпить за боярина Ивана, который сейчас радуется им с небес. Цепился к Стасю Чупурне: скоро ль дворный маршалок будет пропивать своего сына? Княгиня, глядя на счастливых Софью и Ильинича, задумалась, набухла слезами – успокаивал ее. Андрею грозил: «Смотри, молодец, на войну не опоздай, назад вернем горлицу!» Стало шумно, стали забывать, зачем сошлись. Князь стукнул кулаком: «Гей, тихо!» – и в наступившем молчании объявил:

– Сватовство запили, можно и обручаться. Пусть меняются кольцами, коли есть!

Под крики и смех обменялись перстеньками.

– Ну вот, теперь пара,– признал князь.– Жених и невеста! – И обернулся к охране: – Подарки!

Принесли княжеские подарки: Софье – соболью шубу,

Андрею – корд с костяной рукояткой и сто золотых. Оба рухнули в ноги:

– Великий князь, великая княгиня! Вернейшей службой отдам!

– Службой, боярин, ты и так обязан! – строго ответил Витовт.– А отблагодарить нас легко. Простой есть способ. После свадьбы через девять месяцев чтобы рыцарь закричал! – И, уставясь на пунцовую Софью, сам первый рассмеялся.

Опять наполнялись чарки, опять пили здравицы великому князю Витовту, великой княгине Анне, Софье и Андрею, всему воинству, которое должно выступать в летний поход. Знатные сваты посидели еще с полчаса и под низкие поклоны и восторженные крики «Слава!» отъехали.

Пользуясь суматохой шумных проводов, Еленка и Юрий отделились от толпы, обогнули двор и пошли по дороге к лесу. Оба чувствовали вершение своей судьбы и молчали, боясь случайного, пустого слова. Но требовались и слова. «Что ж я молчу? – думал Юрий.– Скажу. Вот сейчас, дойдем до этого пня, через десять шагов, остановлюсь и скажу!» Прошли мимо пня и по-прежнему молчали. «Нет, нельзя, скажу!» – решил Юрий и остановился.

– Еленка, я хочу сказать... Она перебила:

– Юрий, я хочу спросить. Помнишь, ты приезжал перед вербницей, мы гуляли?...

Он кивнул.

– Ведь ты хотел спросить?... Он вновь кивнул.

– Я боялась тогда, что спросишь.

– Я видел, что тебе не хочется.