А недавно, через несколько месяцев после безвременной кончины мистера Гринбаума, его вдова, в сопровождении своей племянницы Хелен, отправилась в путешествие, намереваясь посетить все места, которые они с Эрвом в свое время одарили плодами совместных трудов.

Первым делом они посетили учебный центр в портовом городе Ашкелон, где она с удовлетворением узнала, какое множество бедных иммигрантов из арабских стран сумели выбиться в люди благодаря полученным здесь знаниям и навыкам.

На другой день в Иерусалиме они отправились на такси в Меа-Шеарим и попросили водителя подвезти их к ешиве общины Бней-Симха.

Все, что они увидели, было узкое, как казарма, двухэтажное здание. Это, несомненно, был жилой дом, переделанный под школу. Никакого общежития при ней не было и в помине.

— Это какая-то ошибка, — заявила Дорис племяннице и обратилась к таксисту: — Вы уверены, что это тот адрес, который мы вам дали?

— Конечно, уверен, — заявил тот, держа в одной руке бумажку с адресом, а другой показывая на вывеску над входом в здание: — Сами читайте: «Ешива Бней-Симха»!

— Мне очень жаль, — заметила Хелен, — но мы на иврите не читаем. Может быть, я кого-то еще спрошу?

— Даже не думайте! — предостерег водитель. — Ни один мужчина тут с женщиной говорит не станет. А женщины не станут говорить с незнакомыми. Лучше я сам попробую.

Американки ждали в машине, постепенно превращавшейся в раскаленную печку, а водитель силился найти достаточно либерального хасида, который стал бы разговаривать с незнакомцем, несмотря на отсутствие у того на голове кипы.

Он прибежал назад и сунул голову в окно.

— Тот человек утверждает, что никакой другой ешивы тут нет. Это она самая! Общежития у них нет. Учащиеся живут по углам в разных семьях.

У миссис Гринбаум началась истерика.

— Этого не может быть! — кричала она. — Мы с Эрвом чуть не десять лет назад перечислили сюда деньги. Нам надо немедленно повидаться с ребе Шифманом.

Таксист опять отправился на разведку — и даже осмелел до того, что вошел в здание школы. Спустя пять минут он появился на крыльце и медленным шагом направился к машине.

— Боюсь, его здесь уже нет, — доложил он.

— Как это понимать? — вскричала миссис Гринбаум.

— Школой теперь заведует его заместитель. Мне сказали, что ребе с семьей около месяца назад покинули страну.

— Но я не понимаю! — Дорис была на грани помешательства. — Я же написала ему и сообщила с точностью до дня, когда мы будем здесь.

Смысл происходящего, кажется, дошел до ее племянницы.

— Может быть, как раз поэтому он и уехал.

Вернувшись в отель, Хелен позвонила в Штаты своему мужу Морту, адвокату. Именно он в свое время занимался переводом денег в Иерусалим.

В Филадельфии было еще раннее утро, но Морт пообещал перезвонить, как только будет в конторе.

Через несколько часов он получил от банка, обслуживающего его юридическую контору, официальное подтверждение о том, что в начале 1969 года был надлежащим образом осуществлен перевод означенной суммы на счет, указанный в полученном банком распоряжении.

Морт позвонил в иерусалимский банк, куда были переведены деньги, под тем предлогом, что Фонд Гринбаума якобы снова захотел сделать пожертвование общине Бней-Симха, и попросил подтвердить номер счета.

Худшие из его опасений оправдались. Еще три года назад этот счет был закрыт.

Недолго думая, он поднял такой скандал, что добился разговора непосредственно с управляющим региональным отделением и потребовал от него информации о судьбе денег, уже пожертвованных фондом.

Менеджер поднял старые записи и сообщил, что на следующий день после поступления перевода все пятьсот тысяч долларов ушли на какой-то счет в Цюрихе. Предоставить более подробные данные ему не позволяла банковская этика. Американскому адвокату придется для этого идти официальным путем.

Через два дня все трое Гринбаумов сидели в Филадельфии в кабинете Морта и по громкой связи беседовали с главой международной общины Бней-Симха Моисеем Луриа.

В промежутке Морт успел провести собственное расследование и установить, что за многие годы ребе Шифман прикарманил почти два миллиона долларов и теперь перебрался куда-то в Швейцарию — по-видимому, поближе к денежкам.

Судя по словам Деборы, папа был вне себя от свалившегося на него позора и горя, особенно после того, как адвокат сообщил ему, что репортер какого-то информационного агентства уже пронюхал о скандале и заставить его держать рот на замке будет нелегко.

Морт пообещал сделать все возможное, чтобы уладить дело и не доводить его до огласки.

Если ему удастся получить список жертвователей за последние десять лет, он мог бы взять на себя труд связаться с заинтересованными сторонами, заручиться их молчанием и пообещать, что все незаконно растраченные средства будут возвращены.

— Но где я возьму такие деньги? — застонал отец.

— Прошу меня извинить, рав Луриа, — сказал адвокат. — Чудеса — это в вашей компетенции, а не в моей.

Я спросил у Деборы, какие срочные шаги папа намерен предпринять. Я отлично знал, что, даже если перезаложить все школьное имущество, это будет капля в море.

Дебора тоже понимала, что собрать такую астрономическую сумму у «наших» совершенно нереально. Но папа не смирится с поражением, сказала она. На семь часов вечера он уже созвал в шуле собрание общины.

— Дэнни, — взмолилась Дебора, — придумай хоть что-нибудь!

Я был в таком шоке от всего услышанного, что туго соображал. Я, конечно, был богат, но такие деньги под подушкой никто не держит. Я постарался не выказать своего отчаяния и успокоил сестру.

— Послушай, Деб, успокойся сама и сделай все, чтобы успокоить папу. Ровно через три часа я тебе перезвоню.

— Слава Богу, Дэнни! — вздохнула она. — Ты наша единственная надежда.

Я повесил трубку, довольный уже тем, что немного успокоил сестру.

Теперь оставалась одна проблема. Я понятия не имел, что мне делать.

Без четверти семь синагога уже была настолько забита, что молодежи пришлось стоять. Некоторые явились прямо с занятий, дабы не пропустить этого из ряда вон выходящего собрания. Наверху, на балконе, молодые женщины сидели даже на ступеньках.

Ровно в семь часов рав Луриа поднялся. Неверными шагами, с посеревшим от переживаний лицом, он взошел на кафедру и начал словами сорок пятого псалма:

— «Бог нам прибежище и сила, скорый помощник в бедах. Посему не убоимся, хотя бы поколебалась земля, и горы двинулись в сердце морей…»

Он обвел скорбными глазами море напряженных лиц, неотрывно взиравших на него.

— Друзья мои, настал час великой опасности. Эта опасность столь велика, что от нашего сегодняшнего решения зависит, сохранимся ли мы как единое целое или распадемся на тысячу кусочков, летящих в бездну. Я не преувеличиваю! И не боюсь, что что-то, сказанное в этих стенах, разнесется за их пределами, ибо в нашей общине брат не предает брата.

Он глубоко вздохнул.

— Пожалуй, скажу так. В нашем стаде завелся один, кто поступил с нами всеми, как Каин с Авелем. Виновный не заслуживает, чтобы имя его оберегалось от пересудов, поэтому назову вещи своими именами. Ребе Лазарь Шифман, руководитель нашей ешивы в Иерусалиме, скрылся с деньгами, которые на протяжении многих лет жертвовались благочестивыми иудеями на развитие образования в духе нашей веры.

По толпе пробежал шепоток, и рав подождал, пока люди выговорятся. Он рассчитывал, что воля к действию лишь окрепнет на волне общего возмущения.

— Я мог бы вверить это дело компетентным органам, чтобы они разобрались с вором так, как он того заслуживает. Но тогда будет запятнано наше доброе имя, которое, как сказано в Торе, наше самое главное богатство. Поэтому, — продолжал он, — я созвал вас сегодня, чтобы обратиться к вам с очень необычным призывом. В нашей общине почти тысяча человек. Среди нас есть преподаватели, лавочники, люди скромного достатка. Есть также бизнесмены, располагающие более внушительными средствами. Мы можем смыть с себя позор, если соберем сумму… — Он замолчал, набрал воздуха и с трудом назвал астрономическую цифру: — Почти два миллиона долларов.