Бронзовая статуя архангела Михаила, венчающая Ла Мервей[20], была сброшена с пьедестала. Остров-монастырь перекрестили, дав ему совсем не оригинальное название – Свободная гора. После чего, ни на секунду не задумавшись, устроили там тюрьму. Посмеяться бы, но почему-то не смешно.

Небольшое количество семей, которые там все-таки жили, тоже вскоре почувствовали, что жизнь в корне переменилась. В первую очередь с точки зрения заработка. Исчезли вереницы паломников, которые непременно останавливались, ели и пили в придорожных харчевнях. Не было больше крестных ходов и процессий, в которых участвовала вся округа. Замерла торговля в лавках. Гостиницы опустели, их резные флажки-вывески на глазах покрывались ржавчиной, визгливо скрипя в грозовые ночи. Среди всеобщего запустения одна гостиница все-таки благоденствовала. Располагалась она неподалеку от входа в новоявленную тюрьму и испокон веку носила название «Единорог». Но это безобидное название показалось владельцу слишком пресным, и он выкрасил вывеску в красный цвет, чтобы виднее была его преданность новым хозяевам. Став «Красным единорогом» вопреки всем легендам и правилам, харчевня папаши Натюр была единственной, которая по-прежнему работала на склоне горы. А все благодаря гибкости спины своего хозяина.

Этот Натюр представлял собой мало интересного. Сначала низкопоклонничал перед священниками, потом стал кровожадным революционером, шпионом и предателем. В день, когда грабили аббатство, он, само собой разумеется, был в первых рядах и неплохо разжился. А в последующие дни заработал немало денежек, снабжая выпивкой солдат гарнизона и тюремщиков, а их начальство – интересующими его сведениями о местных жителях. Соседи следили за деятельностью Натюра и прозвали его Оборотнем. Прозвище так ему подошло, что иначе его больше никто не называл, но это не мешало Оборотню есть с аппетитом и спокойно спать по ночам.

Он бы благоденствовал в своем революционном «Красном единороге», если бы не было у него постоянной заботы: где найти служанку. Служанки у него долго не задерживались. Пожилые и уважаемые не устраивали солдат, они грозили Оборотню неприятностями и орали, что он не заботится о хорошем настроении революционного войска. Молоденьким и хорошеньким солдаты были рады, но девушки отказывались заводить дружбу с монстрами. Оборотень злился, пытался их принудить, и девушки убегали, не требуя даже платы.

Все это прекрасно знала Мари Морен. Знала она и другое: именно сейчас, когда «Королевские стрелки» сидели в тюрьме на горе, Оборотень снова остался без служанки и был страшно зол. Он собирался даже отправиться в Сен-Жам в контору по найму служанок 26 июля, через два дня после собрания в Обероше. Обо всем об этом Мари знала от своей родственницы Абруазины Шеврель, по-домашнему Брозины, портнихи, которая жила на горе вместе со своим отцом, бывшим монастырским звонарем. Старый Шеврель лежал парализованный. По этой причине его не согнали с места, как других работников монастыря, и он по-прежнему жил с дочерью в маленьком домишке возле круговой дороги как раз под тюрьмой.

26 июля Мари-Ландыш тоже отправилась в контору по найму служанок в Сен-Жам, надеясь попасть в харчевню к Оборотню, что, в общем-то, было вполне возможно.

Девушек и женщин, ищущих работу, было в тот день в конторе совсем немного. Времена были страшные, отовсюду могла грозить опасность. Да к тому же, когда повсюду объявлена свобода, кому хочется заявлять, что ты готова идти в рабство? Окинув взглядом малочисленное сборище, Оборотень задумался. Девушки посимпатичнее, собравшиеся тут, уже хорошо его знали, а в остальных он не видел ничего хорошего. Но служанка ему была просто необходима, и он уже решил договориться с краснолицей теткой с усиками над верхней губой, выглядевшей хотя бы здоровой и крепкой, как вдруг за ее спиной разглядел еще одну девицу. Видел он ее впервые, что уже было удачей, а еще большей удачей было то, что при одном только взгляде на нее текли слюнки. Оборотень бросился на нее, как ястреб на добычу.

– Девушка, хочешь попасть на хорошее место?

– А то! – отозвалась Мари. – Чего бы иначе я сюда пришла? Но мне место нужно хорошее, я не хочу уезжать далеко и на земле не хочу работать.

– Значит, у меня есть как раз то, что тебе нужно. Я держу харчевню на Свободной горе. Работа – одно удовольствие, хорошие люди, хорошая плата.

– Поглядим, какая плата.

– Я дам тебе пистоль в месяц. И еще твои чаевые. Ты девушка красивая, денежки дождем посыплются тебе в передник.

– Обходительность в тебе есть, а вот щедрости маловато, гражданин. Но харчевня лучше фермы. Была не была! Когда начинать работу?

– Я приехал на телеге. Увезу тебя сразу, как рынок закроется, если согласна. Как тебя зовут?

– Розали. Хорошо, договорились, поеду с тобой.

И в тот же вечер Мари, превратившаяся в Розали, с бьющимся сердцем села в тележку Оборотня и отправилась на гору. Оборотень улыбался до ушей. Возле такой девушки солдатня будет целый день толпиться, и он уже слышал, как звенят монеты в ящике его кассы.

Мари сидела молча. Пока тележка поднималась вверх по узкой улочке, она смотрела на высоченную стену старинного аббатства, что поднималась перед ней. Заходящее солнце окрасило ее в красный цвет, и выглядела она зловеще. Мари не могла не думать о тех двоих, что сидели сейчас за одним из узких зарешеченных окошек и ждали смерти. Любой ценой она должна была их спасти. Не только ради них, но и ради себя! Спасти их означало напустить на «синяков» самых яростных, самых злобных фурий. Она должна была спасти пленников и сохранить их жизни для борьбы с врагами!

Приезд служанки Розали в дом Оборотня, хозяина харчевни «Красный единорог» на Мон-Сен-Мишель, стал настоящим событием. Никогда еще в этой харчевне не было такой красивой служанки. Весь гарнизон расселся за столиками «Единорога».

Заинтересовался Розали и молодчик лет тридцати, вполне симпатичный, но уж слишком хорошо знавший, что он хорош собой. Звали его Пьер Мезьер, и был он в тюрьме старшим тюремщиком. Как раз он и следил за политическими. Оборотень выказывал ему особую дружбу и потому, что Мезьер был начальником, и потому, что кошелек у него был толще других. Для Розали-Мари-Ландыша он тоже был самым подходящим ухажером.

И вот, когда Розали-Мари впервые подошла к нему за заказом и он восхищенно присвистнул, девушка ему улыбнулась. Мезьер на радостях тут же обнял ее за талию и хотел привлечь к себе. Но Розали сбросила с себя его руку.

– Руки прочь, гражданин, – сказала она, но совсем не сердито, и снова улыбнулась такой сияющей улыбкой, что главный тюремщик даже не подумал обидеться. Напротив, он убрал руки и даже, вполне довольный, закрутил ус.

– Извини, гражданка. Но мне захотелось познакомиться поближе с такой красивой девушкой.

– Почему бы и не познакомиться? Можно и познакомиться, но только не с бухты-барахты. Я тебя ни разу в жизни не видела и даже не знаю, как тебя зовут.

– Меня зовут Мезьер, и я начальник над всеми тюремщиками Свободной горы.

Девушка сделала маленький реверанс и чуть насмешливо ему поклонилась.

– Весьма польщена, гражданин. Только ты так и не сказал, чего тебе принести.

– Белого вина! И скажи хозяину, что я хочу перекинуться с ним парой слов.

Оборотень прибежал мигом, неся запыленную бутылку из своего погреба и желая почтить друга, старшего тюремщика.

– Хорошенькая у тебя служанка! – сказал Мезьер. – Давно не видал тут таких свеженьких. Но, похоже, собирается брыкаться.

– Да она пока еще не обвыклась. Дадим ей время, привыкнет. А мне кажется, она девушка покладистая.

Такое слово да от хозяина обещало многое. Мезьер решил, что нашел для себя прекрасное занятие: он начнет осаждать прекрасную Розали. Раз это только вопрос времени, то времени-то у него хоть отбавляй. Столько же, сколько у его узников! И он пообещал себе, что будет каждый день заглядывать в «Красный единорог», чтобы пропустить там стаканчик.