Когда выпал снег и братья уехали в Караляучюс, в прусские пущи охотиться, она тоже хотела поехать с ними, но здесь была не родная Жемайтия, а чужая Пруссия.

Первая исповедь и первое причастие прошли так же торжественно, как и крещение. Шли к исповеди и к первому причастию и боярыня, и оба ее сына, специально для этого вызванные из Караляучюса; шли и другие жемайтийские семьи. Женщин опекали монахини, а мужчин — монахи. И когда отцы монахи подталкивали поближе к алтарю бородатых жемайтийских бояр и скромных юношей, те, словно дикие зубры, упирались, сопротивлялись и косо поглядывали на стол божий, как на некую ловушку, приготовленную для них. Один боярин категорически уперся и отказался принять причастие. Все решили, что в него вселился дьявол, и на следующий день отпустили из Мариенбурга домой, в Жемайтию. Это был преданный своим богам и князю Витаутасу боярин Судимантас, родной брат отца княгини Анны. Он был смел в бою, незаменим в походах, ничего не боялся, ничего не хотел для себя и был страшным упрямцем. У него даже семьи не было. Судимантас жил в непроходимых жемайтийских лесах и любил лишь родную пущу и ненавидел лишь крестоносцев. Когда вспыхивали костры тревоги, Судимантас со своими ребятами первым прибывал в лагерь и первым выходил на поле брани. Для князя Витаутаса он был незаменимым воином: когда князю требовалось пройти через дремучие пущи, или начать битву, или из засады напасть на вражеский лагерь, или взять пленных, — он посылал Судимантаса, и тот всегда выходил победителем. Командовать Судимантас не умел и никакой дипломатии не признавал. Надежным оружием он считал только секиру и палицу. В массивной головке его дубовой палицы был острый кусок кремня, который пробивал любые рыцарские доспехи и на месте убивал коня или человека. На поле брани Судимантас рвался в самую гущу врагов и зажмурившись размахивал топором или палицей во все стороны. Разгорячившись, в бою не отличал своих от врагов, и только трубы останавливали его. Возвращаясь из Мариенбурга домой, Судимантас навестил в Бартенштейнском замке князя Витаутаса и рассказал, как его вели к исповеди и как он сбежал из храма. Князь искренне смеялся над его бегством и приказал вернуться в свой замок, собирать мужчин, учить их военному делу и охотиться в пущах, а добытое мясо солить, закладывать в бочки и отправлять в Бартенштейнскую крепость и в другие замки, подвластные ему. Подобные приказы князь Витаутас отдал также другим боярам и вольным людям. Он приказал всем быть бдительными и готовиться к войне. Но с кем он собирался воевать и к чему надо готовиться, князь не говорил. Все подумали, что князь собирается избавиться от опеки ордена. И снова все начали готовиться воевать с крестоносцами.

Переговоры между новым магистром и поляками не увенчались успехом: послы вернулись в Мариенбург ни с чем. Магнаты Ягайлы валили вину за неудачу на послов ордена, мол, они несговорчивы, а дипломаты ордена во всем винили вельможных панов Ягайлы. Желая отомстить Ягайле за коварство и упрямство, великий магистр ордена задумал снова воспользоваться Витаутасом и вместе с ним совершить второй поход на Литву. К тому же, будто специально, в Мариенбурге собралось много гостей, желающих добыть в краю язычников богатство и отпущение грехов.

Возвратившись в Мариенбург, рыцарь Греже не нашел ни Маргариты, ни боярыни, ни княгини Анны. Они, сопровождаемые комтуром Германом, многими жемайтийскими боярами и придворными, отправились в Бартенштейнскую крепость; дело в том, что к князю Витаутасу приехали послы из Москвы просить для своего государя, великого князя Московского Василия Первого, руку дочери Витаутаса княжны Софии ⁴².

Магистру ордена не очень-то хотелось отпускать такую важную заложницу, как княгиня Анна, но он не мог отказать Витаутасу, так как причина была уж слишком важная: какое сватовство без матери! Магистр очень торжественно проводил княгиню и пообещал прислать невесте подарки. Для того чтобы отправить подарки и получить точные сведения о русских послах, о самом сватовстве и его политической подоплеке, у великого магистра не было более подходящего человека, чем рыцарь Греже. Поэтому магистр сразу же отправил его к Витаутасу с подарками для невесты. И еще великий магистр поручил рыцарю отвезти князю грамоту о задуманном им новом походе на Литву. Чтобы заручиться возможностью повидаться со своей дамой сердца Маргаритой и поговорить с ней, рыцарь Греже по пути в Бартенштейнскую крепость остановился в Караляучюсе и навестил Книстаутасов. Оба брата передали через него матери и сестре привет и наилучшие пожелания.

Было первое воскресенье после рождества. Стояли крепкие морозы. Покрылся льдом Куршский залив, стал Неман, и навалило очень много снега. Рыцарь со своим оруженосцем и несколькими спутниками ехал только днем, так как ночью шастали стаи голодных волков, которые набрасывались на путников. На ночлег они останавливались в преданных ордену деревнях или в замках крестоносцев. Если уж отряд сбивался с дороги и вечер настигал его где-то вдали от населенных мест, рыцарь ночевал и в лесу, но тогда кнехтам приходилось всю ночь поддерживать костер, чтобы не замерзнуть и не позволить приблизиться хищным зверям. У костра рыцарь Греже мечтал о царице своего сердца Маргарите, и сознание того, что вскоре он увидит ее, помогало ему коротать ночь.

В Бартенштейнском замке рыцарь Греже нашел очень много гостей. Когда рыцаря позвали к князю, уже наступил вечер и повсюду зажгли лучины и факелы.

Из-за крепких морозов рыцарь Греже путешествовал в шубе из медвежьих шкур. Прибыв в крепость, он переоделся, облачился в доспехи, надел шлем и, как того требовали устав и рыцарские традиции, предстал перед князем во всем блеске. Князь принял его торжественно, в большом зале замка, вместе с княгиней, в присутствии московских послов, вельмож, бояр и придворных. Рыцарь подтянулся и, одной рукой придерживая меч, а другой сжимая свернутую в трубку грамоту великого магистра, большими смелыми шагами, позвякивая шпорами, вошел в зал. За ним следовали двое слуг. Рыцарь Греже вошел и сначала, словно ослепленный светом или величественной картиной, как бы вздрогнул, но не остановился. Две борзые, лежавшие у ног князя, подняли головы, зарычали и, казалось, хотели броситься на него, но рыцарь будто и не заметил их. Такими же шагами он подошел к возвышению, на котором в высоких креслах сидели князь Витаутас, княгиня Анна и чуть ниже — их дочь, княжна София. Возле князя сидели несколько московских бояр в высоких собольих шапках, а возле княгини и княжны — жены и дочери родовитых бояр. По обе стороны трона стояли бояре, придворные и несколько немецких и чужеземных рыцарей.

Казалось, что рыцарь Греже никого, кроме князя, даже не заметил. Звякнув шпорами, он вытянулся, сделал рукой почтительный жест и, низко поклонившись, заговорил:

— Милостивый государь! Великий магистр нашего ордена девы Марии, благородный брат Конрад Валленрод приветствует тебя, светлейший князь, и тебя, светлейшая княгиня (с этими словами рыцарь Греже поклонился и в сторону княгини), и посылает вам наилучшие пожелания и приветствие…

Тут рыцарь Греже бросил взгляд в сторону княжны Софии и за ее креслом увидел Лайму, теперь Маргариту Книстаутайте. В это мгновение показалось ему, что видит он неземную красоту, а взгляд ее так и пронзил его. Но рыцарь не выдал себя: нисколько не смутившись, он говорил дальше:

— Великий магистр нашего ордена, благородный брат Конрад Валленрод, не придя к согласию с твоим коварным кузеном, твоим и нашим врагом, королем польским, приглашает тебя, светлейший князь, совершить вместе с ним общий поход на Литву, на земли, управляемые Ягайлой. Он посылает тебе и грамоту со своими печатями. — И рыцарь Греже, сделав два шага к трону и преклонив колено, вручил князю Витаутасу свернутый в трубку длинный пергамент, к которому была прикреплена печать ордена, висящая на двух длинных шнурках.