Дама заверила, что хочет, и Элизабет-Джейн рассказала ей все то, что сама знала о своем прошлом, причем рассказ этот в общем соответствовал действительности, только из него выпал эпизод с продажей на ярмарке.

Вопреки ожиданиям Элизабет-Джейн, рассказ не произвел дурного впечатления на ее новую знакомую. Это ободрило девушку, и настроение у нее упало, только когда настала пора вернуться в тот дом, где с нею обращались так грубо.

— Уж и не знаю, как мне возвращаться, — пролепетала она. — Я все подумываю, не уехать ли мне совсем. Но что я буду делать? Куда уехать?

— Может быть, скоро у вас все уладится, — мягко проговорила ее новая подруга. — Поэтому я на вашем месте не стала бы уезжать далеко. Ну, а что вы скажете на такое предложение: я собираюсь взять к себе кого-нибудь— отчасти на роль домоправительницы, отчасти компаньонки. Хотите переехать ко мне? Но, может быть…

— О да! — воскликнула Элизабет со слезами на глазах. — Конечно!.. Я на все готова, лишь бы стать независимой: ведь тогда отец, может быть, наконец полюбит меня. Но нет! Ничего из этого не выйдет.

— Почему?

— Я ведь необразованная. А вам нужна образованная компаньонка.

— Ну, необязательно.

— Разве? Но ведь я иногда не могу удержаться и у меня невольно вырываются простонародные выражения.

— Ничего, мне это будет даже интересно.

— И еще одно… О нет, я знаю, что не гожусь! — воскликнула Элизабет с грустной улыбкой. — Случайно вышло так, что я научилась писать круглым почерком, а не бисерным. А вам, конечно, нужна девушка, умеющая писать красиво.

— Нет, не нужна.

— Как, разве необязательно писать бисерным почерком? — радостно воскликнула Элизабет.

— Вовсе нет.

— Но где же вы живете?

— В Кестербридже. Вернее, я буду жить здесь с сегодняшнего дня — с двенадцати часов.

Элизабет не скрыла своего удивления.

— Я на несколько дней остановилась в Бадмуте, пока здесь приводили в порядок мой дом. Я буду жить в «Высоком доме», как у вас называют тот старинный каменный особняк, что выходит на рынок. Две или три комнаты уже готовы, в них можно жить, и сегодня я в первый раз буду ночевать там. Так вот, подумайте о моем предложении и давайте встретимся здесь в первый же погожий день на будущей неделе, если только вы не передумаете.

У Элизабет засияли глаза при мысли о том, что ее невыносимое положение, быть может, изменится; она с радостью согласилась, и собеседницы расстались у ворот кладбища.

Иную поговорку мы привычно повторяем с детских лет, не задумываясь над ее смыслом, пока в зрелом возрасте справедливость ее не подтвердится опытом, — так, «Высокий дом» сейчас впервые привлек к себе внимание Элизабет-Джейн, хотя она сотни раз слышала это название.

Весь остаток дня она думала только о незнакомке, о ее доме и о том, придется ли ей самой жить в нем. Во второй половине дня она вышла из дому, чтобы заплатить по счетам и сделать кое-какие покупки, и тут узнала, что новость, казавшаяся ей целым открытием, уже сделалась достоянием улицы. В «Высоком доме», говорили люди, ремонт; вскоре там поселится некая дама; все торговцы об этом узнали и уже гадают, будет хозяйка дома их покупательницей или нет.

Элизабет-Джейн все-таки смогла дополнить эти в общем столь новые для нее сведения. Она сообщила, что дама приехала сегодня.

Когда зажгли фонари, но дымовые трубы, мансарды и крыши еще не скрылись во тьме, Элизабет, с чувством, близким к влюбленности, решила пойти посмотреть на «Высокий дом». И вот она направилась к нему.

«Высокий дом» с его серым фасадом и парапетом был единственной, можно сказать, виллой, расположенной почти в самом центре города. От соседних домов его отличали некоторые особенности, свойственные загородным особнякам: птичьи гнезда в дымовых трубах, сырые ниши, поросшие плесенью, неровные стены, по которым прошлась штукатурной лопаткой Природа. Ночью, когда горели фонари, на эти светлые стены ложились черные тени прохожих.

В тот вечер перед домом валялись охапки соломы; были и другие признаки того, что он находится в том состоянии анархии, которое всегда сопровождает въезд новых жильцов. Дом был целиком выстроен из камня и производил впечатление внушительное, хотя и не был велик. Это был не аристократический особняк в полном смысле этого слова и уж, конечно, не великосветский, однако патриархально настроенный приезжий, глядя на него, невольно думал: «Его воздвигла Благородная кровь, а обитает в нем Богатство», — и думал он так даже в том случае, если имел лишь смутное понятие о богатстве и благородстве.

Впрочем, приезжий ошибался насчет обитателей этого дома, так как вплоть до прибытия новой хозяйки дом пустовал года два, да и раньше в нем жили только время от времени. Причину его непопулярности было нетрудно угадать. Комнаты его выходили на рыночную площадь, а такой вид из окон казался людям нежелательным и даже неприличным.

Взглянув на верхний этаж, Элизабет увидела в комнатах свет. Очевидно, дама уже приехала. Она так глубоко заинтересовала любознательную девушку своим обращением обличавшим некоторую умудренность жизненным опытом, что Элизабет, стоя под воротами на противоположной стороне улицы, радовалась, представляя себе эту обаятельную женщину там, напротив, вот за этими стенами, и старалась угадать, чем она сейчас занята. Ее восхищение архитектурой дома было целиком вызвано его обитательницей. Однако архитектура эта сама по себе заслуживала восхищения или по крайней мере изучения. Дом был выстроен в стиле Палладио и, как большинство зданий, возведенных после эпохи готики, представлял собой скорее компиляцию архитектурных элементов, чем творческое решение. Но целесообразность его конструкции производила внушительное впечатление. Он казался, хотя и не был, роскошным.

Своевременно осознав конечную тщету человеческого зодчества — как и тщету всех прочих творений человека, — архитектор уклонился от художественных излишеств.

Только что ушли люди, которые сновали с тюками и упаковочными ящиками между домом и улицей, превращая подъезд и вестибюль в проход общего пользования. Когда стемнело, Элизабет вошла в дом через открытую дверь, но, испугавшись своей дерзости, быстро вышла через другую открытую дверь, пробитую в высокой стене заднего двора. К своему удивлению, она очутилась в одном из глухих тупиков города. Она оглянулась на дверь, через которую вышла, и увидела при свете одинокого фонаря, стоявшего в этом тупичке, что дверь увенчана аркой, очень старинной, — старше даже самого дома. Дверь была обита гвоздями с большими шляпками, а на замковом камне арки была высечена маска. И теперь еще можно было разобрать, что некогда эта маска изображала смех, хотя несколько поколений кестербриджских мальчишек бросали в нее камнями, целясь в рот, и камни так выщербили ей щеки и челюсти, что казалось, будто они изъедены болезнью. При тусклом свете фонаря вид у маски был такой зловещий, что Элизабет не могла смотреть на нее, и это было ее первым неприятным впечатлением от дома.

Расположение диковинной старинной двери и странная ухмыляющаяся маска говорили прежде всего о том, что с историей этого дома были некогда связаны какие-то темные дела. К нему можно было незаметно пробраться глухим переулком из любого места в городе: из старого игорного дома, со старого скотного рынка, со старой арены петушиных боев, от пруда, где, бывало, исчезали некрещеные младенцы. Что и говорить, «Высокий дом» мог похвалиться удобством своего местоположения.

Элизабет повернулась, собираясь пойти домой кратчайшим путем, но, заслышав чьи-то шаги и не желая, чтобы ее в такой час видели в таком месте, быстро отступила назад. Другого выхода из тупика не было, и она решила постоять за кирпичным столбом, пока прохожий не удалится.

Велико было бы ее удивление, если бы она последила за ним. Она увидела бы, что прохожий, подойдя к дому, направился прямо к двери с аркой, а когда он остановился, взявшись за щеколду, и свет фонаря упал на его лицо, узнала бы в нем Хенчарда.