Дальше произошло то, что и должно было произойти — вооруженный ножом Тибо попытался остановить противника, рассчитывая ценою своей жизни дать Людмиле время оторваться от неизбежной погони. Возможно, он крикнул ей «беги!» или что-то в этом роде.

Но убежать ей не удалось — Тибо был обезоружен моментально, буквально одной связкой приемов. Его правую руку взяли на жесткий болевой прием, вывернув в локтевом суставе, именно в ходе его выполнения и появился тот самый синяк на нижней трети плеча (кровоподтек размером 10 х 12 см несколько выше локтя), о происхождении которого в этом очерке уже было написано. Понуждаемый острой болью в вывернутой руке, Николай оказался вынужден лечь на землю, после чего его тут же добили ударом колена в правый висок. Кто это сделал — тот ли, кто удерживал болевым приемом, или его напарник, — мы не знаем; с точки зрения борцовской техники такой удар мог нанести любой из противников Николая. Тибо после этого жил некоторое время, возможно, с десяток минут — это время определялось скоростью распространения кровоизлияния внутри черепной коробки, но все оставшееся время жизни Николай находился уже без сознания и был полностью обездвижен.

Убийцы бросились в погоню за Людмилой Дубининой. Та бежала в направлении настила в ручье, и скрыться ей не удалось; видимо, имевшаяся в ее распоряжении фора была совсем небольшой. Ее догнали примерно в 10–15 метрах от ручья, примерно там, где оказалась найдена свалившаяся с ее ноги половинка кофточки. Эта половинка, как красный свет светофора, сразу приковывает внимание и сигнализирует об очень многом. Если бы Людмила Дубинина свободно располагала собой, она бы непременно вновь намотала на ногу эту тряпицу, ибо та спасала ее от обморожения (более важной задачи, как спастись от холода, у Людмилы в тот момент не было — это в том случае, разумеется, если считать причиной гибели группы некриминальный фактор). Но после того как «самодельная портянка» свалилась с ноги, Людмила не повязала ее обратно — очевидно, потому, что сделать это в сложившихся обстоятельствах было совершенно невозможно. Людмила либо бежала, спасая свою жизнь, либо отчаянно боролась, либо была мертва (и кусок располовиненной кофточки свалился с ноги уже при транспортировке трупа). В любом случае оброненная на пути к оврагу с ручьем половинка кофточки свидетельствует о крайнем неблагополучии ее обладательницы, и мы вряд ли ошибемся, если предположим, что эта потеря связана с последними минутами жизни Люды либо ее смертью. И, что бы не случилось с Дубининой, это произошло вне настила и вне оврага.

Людмила получила самые ужасные ранения из всех членов погибшей группы. Попытки объяснить отсутствие глаз, языка и диафрагмы рта действием водного потока в ручье, якобы «вымывшего» эти органы, нельзя считать удовлетворительными. Воздействие воды на организм хорошо известно и подробно описано много десятилетий тому назад — вода отслаивает эпидермис, разрушает легкие (кстати, по степени сохранности легких судмедэксперт Возрожденный и определил продолжительность пребывания трупов последней четверки в воде — менее 15 суток), но никак не уничтожает глаза и язык. И уж тем более вода не способна «вымыть» две плотных, гладких, симметрично расположенных и имеющих сложную конфигурацию мышцы mylohyoideus, образующих так называемую диафрагму рта. Если вода действительно могла столь разрушительно действовать на человеческую плоть, то в первую очередь это проявилось бы в «вымывании» ушных раковин — уж они-то хуже всего прикреплены к телу. Однако у всех четверых дятловцев, найденных в ручье, уши, как мы знаем, оставались на своих местах. Да и не существует в природе никакого «вымывания» водным потоком человеческих органов или частей тела — судебной медицине подобное явление неизвестно. Сам же нелепый эвфемизм «вымывание языка» выдуман многомудрыми «исследователями» трагедии группы Дятлова в потугах изобрести некриминальное объяснение чудовищным телесным повреждениям Людмилы Дубининой. Ибо, повторюсь, не существует понятия «вымывание языка» ни в отечественной, ни в иностранной судебной медицине.

Строго говоря, отсутствие глаз и языка у Дубининой и глаз у Золотарева — это могильный крест не только на «лавинной» теории господина Буянова, но и всех прочих некриминальных версиях. Или, если угодно, осиновый кол в сердце; метафора, может, и жесткая, но точная. Именно поэтому авторы всех этих «лавинных», «фирново-досочных», «стадо-лосиных» и прочих «мамонтовых» версий старательно избегают упоминания и обсуждения этих травм. Про переход со сломанными ребрами вниз по склону авторы этих мифов еще что-то пытаются разъяснить, в меру собственного косноязычия и необразованности, разумеется, но вот про отсутствующие глаза и язык — молчок… «поток воды в ручье вымыл»… такие вот они, ручьи на Урале, — глаза и мышцы вымывают.

Почему у Людмилы Дубининой оказались повреждены глазные яблоки (что привело в дальнейшем к их утрате), в рамках криминальной версии объяснить несложно. Как было написано выше, давление пальцами на глаза — это яркий пример функциональной пытки, которая, в отличие от пытки сексуально-садистской, призвана обеспечить решение поставленной задачи с наибольшей эффективностью, т. е. в кратчайшие сроки и с минимальными затратами сил пытающего. Не будет ошибкой сказать, что с точки зрения практического осуществления давление на глаза представляет собою простейший вариант профессионально проводимой пытки. Вполне возможно, что иностранные разведчики к моменту расправы над Тибо-Бриньолем и Дубининой уже находились на грани нервного срыва. Они могли считать, что план по «вымораживанию группы» провалился, туристы разбежались и поставленная цель достигнута уже не будет. Они вполне могли впасть во фрустрацию — состояние острого внутреннего конфликта, когда человек не видит приемлемого выхода и, выражаясь просторечно, начинает «психовать». В подобном растерянно-агрессивном состоянии человек не просто гневается, а испытывает гнев ослепляющий, про который говорят, что он лишает разума. В состоянии фрустрации способность действовать рассудочно и управлять собственными эмоциями резко снижается. Так что можно понять, почему их действия в это время сделались неоптимальны с точки зрения выполнения их же собственного плана.

Следует не упускать из вида и то немаловажное обстоятельство, что убийцы могли находиться под воздействием сильных психостимулирующих средств — амфетамина либо его более мощного аналога метамфетамина. Это были своего рода «военные наркотики», получившие широкое распространение еще в годы Второй мировой войны в войсках, призванных действовать в стрессовой обстановке, с полным напряжением всех сил, — у авиаторов, десантников, разведчиков. Особенно широкое применение эти наркотики нашли в вермахте и армии США. Эти вещества и их производные помогали переносить утомление, снижали чувствительность к боли, улучшали мышечную реакцию, позволяли не спать до 72 часов без заметной потери работоспособности. Но, как и всякие чудо-лекарства, эти наркотики имели серьезные минусы, сказывавшиеся на поведении лиц, систематически их принимавших, а именно — помимо выработки психологической зависимости, что было не принципиально в боевой обстановке, после принятия дозы снижалась адекватность и резко возрастала агрессивность. Если героиновый наркоман, к примеру, решится на убийство ради получения новой дозы, то амфетаминовый пойдет на такое преступление просто потому, что его «прет» от сознания своей мощи и неуязвимости. В этом кроется принципиальное отличие амфетаминовой наркомании от классической (опиатной).

Психостимуляторы на основе амфетамина и метамфитамина широко использовались агентурой западных разведок, забрасываемой нелегально в СССР, поскольку помогали нелегалам сохранять прекрасную физическую форму на протяжении нескольких дней, что было особенно важно при покидании района выброски. Если лица этой категории были причастны к убийству группы Игоря Дятлова, то можно почти не сомневаться в том, что они находились под воздействием психостимулирующих препаратов.