Голубков подсел в поезд в Сухиничах, маленьком городке в Калужской области. Он получил телеграмму от Пастуха с совершенно неподозрительным содержанием: «Встречайте 19 июня поезд 74 вагон 8. Олег».

Только потому здесь поезд делал большую остановку, что в этой точке сходятся пути на Москву, Киев, Смоленск, Тамбов и Могилев. До Москвы оставалось километров двести пятьдесят, часов пять-шесть в вагоне. Поезд уже взял круто на север, достиг широт, где в это время года почти не бывает ночей. В пять утра было светло как днем. Муха уже не спал. По данным Гришиной сестры, у бригады, которую сопровождал Муха, билеты были до конечного пункта, до Москвы. Но где гарантия, что бригада не покинет поезд раньше?

На всех станциях Муха выходил из вагона, дышал воздухом, покупал у разносчиц ранние фрукты, демонстративно вгрызался в кисловатые яблоки. Клиенты группками высыпались из соседнего вагона, курили, почти никогда ничего не покупали и все больше молчали. Муха подумал даже, что своим аскетическим поведением они могут вызвать подозрения у кого угодно. Не были они похожи на тех заробитчан, которых Муха лицезрел по дороге во Львов. Но, пройдясь по поезду и обнаружив, что и этот состав набит строительными бригадами, Муха понял, что его подопечные не слишком выделяются. Это следуя домой, работяги отрываются по полной программе. На заработки ехали угрюмо. Большинство, конечно, выпивало, но тихо и как-то мрачно. Некоторые и вовсе дрыхли всю дорогу.

Мухе повезло: вагон с клиентами был как раз на пути к вагону-ресторану. Так что Муха курсировал, лавируя между торчащими с полок несвежими ногами, по нужному ему вагону столько, сколько ему было нужно. Большинство клиентов он прочно запомнил в лицо, хоть это было и необязательно. Так, на всякий случай.

Поезд оставлял Сухиничи. Муха проконтролировал, не остался ли хоть один из его подопечных на перроне, дождался, пока состав не набрал скорость, проводники подняли площадки и закрыли двери, и вернулся в свой купейный вагон. Теперь можно было успокоиться до Калуги, до следующей остановки.

Голубков, появившись, словно из-под неустойчивого вагонного пола, взял Муху под локоть, когда тот открывал дверь своего купе.

— Извините, — вежливо спросил генерал, одетый наподобие бедного, но аккуратного доцента из богатого открытиями нищего НИИ, — у вас, молодой человек, не найдется лишней сигареты?

— Да, — тут же ответил Муха, — пойдемте в тамбур, покурим.

Почему бы туристу, возвращающемуся из Карпат, и профессору, едущему на какую-то конференцию, не сойтись во взглядах и не позавтракать вместе в вагоне-ресторане? Натасканные на москаля фанатичные унсовцы молча лежали по своим полкам. Спали, не спали, кто его знает, когда мимо них проследовали двое очень интеллигентных людей. Один, похожий на профессора, и другой, похожий, может быть, на геолога, с изящной тростью. Интеллигентные люди то и дело уступали друг другу дорогу. «Проходите, здесь тесно, проходите-проходите, я посторонюсь!» И кто мог слышать, что перед входом в вонючую плацкарту геолог шепнул профессору:

— С первого по семнадцатое.

И уж точно никто, даже если бы и подслушал эту странную реплику, никогда в жизни не догадался бы, что она значит.

Вроде бы профессор, или кто он там еще, не иголка, а вот поди ж ты, никто и не заметил, как он, оставив своего нового друга геолога в ресторане, как-то неожиданно оказался в голове поезда. Его беспрепятственно пропустили к начальнику поезда, откуда он отправил радиограмму. Не прошло и десяти минут, как он присоединился к своему приятелю, который задумчиво покусывал бутерброд и потягивал сок в вагоне-ресторане.

Профессор и геолог вышли в Калуге. Вообще эта остановка была примечательна во всех отношениях. Как известно, поезд Трускавец — Москва стоит в Калуге ровно десять минут. Так вот, лицо у проводницы восьмого вагона приняло озабоченный вид задолго до этой остановки. Она открыла тамбур и откинула подножку еще задолго до полной остановки поезда, что было, конечно, нарушением инструкции. Но сделала она это, конечно, очень вовремя. Потому что едва доступ в вагон стал возможен, им немедленно воспользовалась группа молодых людей, уже ждавших на перроне. Несмотря на то, что их было никак не меньше дюжины, они без малейших заминок в три секунды впрыгнули в вагон. С перрона их будто корова языком слизала. Разумеется, за столь ничтожное время проводница никак не могла успеть проверить у молодых людей проездные документы. Но она и не пыталась этого сделать, что тоже, конечно, было вопиющим нарушением всех инструкций. Напротив, она, только открыв вагон, тут же исчезла в своей каморке и не высовывалась оттуда до самой отправки поезда.

Молодые люди мигом проскочили тамбур восьмого вагона, сцепку, тамбур седьмого, и оказались в самом седьмом вагоне. Проводник седьмого вагона, потертый старый хрен, торгующий водкой пассажирам и в себя, тоже, открыв дверь и откинув подножку, намертво засел в своей конуре. Внезапные пассажиры в мгновение ока рассредоточились вдоль ячеек плацкарты, где отдыхали перед тяжелой работой в России украинские строители. Была какая-то возня, но даже не все пассажиры рокового седьмого вагона сообразили, что происходит. А происходило все, можно сказать, прямо у них на глазах.

Испуганные люди потом всю дорогу до Москвы шептались крайне тихо и пытались разобраться, что же все-таки случилось. Но вспомнить не получалось, настолько быстро случилось это что-то. И можно было не ломать голову и принять, что ничего не произошло в седьмом вагоне семьдесят четвертого поезда во время десятиминутной остановки в Калуге, но не получалось. Потому что происшествие, если таковое имело место, оставило после себя совершенно отчетливый и неопровержимый факт: чуть ли не треть вагона, а именно места с первого по семнадцатое опустели, но места не были заняты подсадками, и даже ушлые проводники не набрали пассажиров на эти бездействующие места. А время у проводников было! После того, как седьмой вагон опорожнел на треть, до отправки поезда оставалось не меньше шести минут!