Пастухов обернулся:

— Имеете в виду разложение личного состава на космодроме, Алексей Петрович?

— Да, — ответил тот безразличным голосом. — И себя тоже имею.

— Это в вас совесть, — поставил диагноз Пастухов. — Рецидив.

Посадка была завершена с соблюдением всех предосторожностей: Возех скрылся внутри, сопровождаемый Мухой, Боцман контролировал трап, поднялись Дудчик, Артист с Доком, подали знак Пастухову, тот пошел, пропуская вперед себя Амира.

Однако все это было излишне: никаких неожиданностей не происходило. Все «воины джихада» из команды Возеха мирно скрылись в темноте. Тут же загорелись фары, и стало видно, как они удаляются от места посадки.

Как только все расселись по жестким скамейкам вдоль бортов, Пастухов вынул из кармана конфискованный браунинг и протянул назад Амиру.

— Получи свою «запаску».

— Нет-нет, — отказался Амир. — Ты ее нашел, ты и владей. Пригодится. На Востоке от подарков не отказываются, если не хотят оскорбить.

— Пригодится застрелиться, — шутливо пробормотал Пастух, разглядывая миниатюрное оружие. — Что ж, спасибо, Амир.

Чтобы занять руки, он тут же расстелил на коленях тряпочку, найденную в салоне, разобрал и почистил незнакомое оружие, не обращая внимания на шум и вибрацию.

Так и не представившийся офицер-вертолетчик действительно доставил их на аэродром и «передал с рук на руки в целости и сохранности» Игорю Владиславовичу.

Полковник Потебня был настроен строго по-деловому: точно так же потребовав расчет вперед и пересчитав деньги, проинструктировал заказчиков:

— Грузимся сейчас же, пока не рассвело. Вылет ближе к обеду. Разместитесь как-нибудь на борту и поспите, вы ведь за дорогу должны были устать. С борта не высовываться, по летному полю никому не шляться. Лишние глаза только во вред.

— Что-то не так? — спросил Пастухов.

— Нет, все в порядке, — строго заявил Потебня. — На поле днем работают разные ученые... и другие. В самолет они не полезут, но на полосе все видят.

— Понятно.

— Хорошо, что понятно, — со знакомой армейской интонацией, эхом отдавшейся в ушах капитана Пастухова, заметил он. — В Москве вас встретит майор Стрельчинский и поможет покинуть режимный объект. Вы старший группы? — спросил он.

— Заказчик господин Али Амир, — указал Пастухов.

— Очень приятно, — протянул руку полковник. — Можете не беспокоиться, операция отработана. Вас очень рекомендовали.

— Мне тоже о вас хорошо отзывались, господин полковник, — по-восточному польстил Амир.

— Надеюсь, мы сработаемся, — по-уставному выразил надежду полковник. — Какие-нибудь вопросы есть?

— Хорошо было бы покормить моих людей чем-нибудь горячим.

— Через полтора часа завтрак. Вам принесут термос с пищей. Это все? Тогда счастливого пути.

...По грузовому трапу джип, заполненный товаром, загнали в широкое брюхо «Руслана» и закрепили на растяжках. Самолет летел в Москву практически порожним, поэтому и приютиться здесь было не на чем. Расселись на откидных узких скамейках, прислонившись к прохладным стенам.

— В кабину пилотов бы забраться, там кресла — лучше не надо, — размечтался Муха.

— И стюардессу тебе на колени, — поддержал его Артист. — Сначала кофе, потом — остальные услуги населению.

— Нет, — твердо сказал Муха. — И кофе, и женщины очень мешают спать. А я хочу мягкое кресло, чтоб вытянуть ноги и...

— А виллу на Канарах не хочешь? — снова подковырнул Артист, пришедший в хорошее настроение.

— В бизнесмене все должно быть прекрасно, — уверенно заявил Муха, — и шестисотый «мерс», и вилла на Канарах, и...

— И контрольный выстрел в голову, — не давал ему покоя Артист.

— Дурень ты, Артист.

— И ты добрый дурень, Муха, — улыбнулся наконец Боцман, давно не слышавший, чтобы хлопцы дурачились. Это был добрый признак бодрости духа и надежды на скорый конец операции.

— Вон ваши стюардессы, — обратил их внимание Пастухов.

По грузовому трапу тяжело поднимались два солдатика в грязных робах. Они тащили два военных термоса и плотно набитый чем-то пакет. Опустив все это рядом с пассажирами, они козырнули, и старший доложил, обращаясь к Дудчику — единственному среди пассажиров человеку в военной форме:

— Завтрак, товарищ майор. Разрешите идти? Дудчик, будто проснувшись, открыл глаза и мутно посмотрел на солдат:

— Идите, защитники.

Горячая еда была очень кстати, потому что за время гонок по бездорожью все они питались от случая к случаю и только консервами. Поэтому сразу закипела бодрая работа ложками, которых оказалось ровно столько, чтобы хватило на всех. Это показывало класс выучки полковника Потебни: не забыл, отдавая приказание, точно назвать количество едоков.

— Послушай меня, Пастух, — сказал Амир, доедая гречневую кашу с бараниной. — Обрати внимание на Дудчика. Мне не нравится, как он себя ведет. От него могут быть хлопоты.

— Он просто объелся гашиша, — высказал мнение Пастухов.

— Нет, он перестал видеть свое будущее. Прикажи людям, которые будут дежурить, чтобы смотрели за ним внимательно. В таком состоянии человек делает странные поступки — во вред себе и всем.

— Дать ему еще гашиша и связать, — предложил Возех сквозь набитый рот.

— Не надо, будут трудности в Москве, — отверг эту идею Амир. — Он не сможет идти и говорить.

— Не надо, ничего не надо, — повторил Дудчик, как во сне.

Майора не покидало чувство, что жизнь его закончилась еще там, в Душанбе, когда он позабыл уничтожить листок в нагрудном кармане, а потом не смог избавиться от него в машине, а потом оказался в комнате, наполненной врагами. Это было такое же чувство, которое возникло тогда, на перевале, когда Возех убивал его друзей.

Казалось, он должен был бы исчезнуть с лица земли, когда его прекратили пытать, а он все еще жил, существовал. Под воздействием гашиша, делавшим тело бесплотным, ему казалось, что он давно умер и парит где-то в вышине. Но, открыв глаза, он понимал, что еще жив и снова видит все те же ненавистные лица...

Амир был прав, у него действительно появилось зыбкое и неопределенное желание сделать что-нибудь — пусть бессмысленное, но изменившее бы это существование среди врагов. Он тягуче размышлял: что?