Но на третий день, когда позади остались несколько залов Национального музея и Голубков уяснил, что выдвинутая вперед левая нога статуи означает, что это воин, а голова львицы — тоже символ воина, он стал поглядывать на часы. В половине второго обратился к своему соседу по номеру, сорокалетнему владельцу пекарни из Подмосковья:

— Скажи гиду, что я ушел и к обеду не буду. Чтобы не думали, что потерялся. Мне нужно позвонить в Москву.

— Да ты что, Дмитрий?! — поразился пекарь. — Там же еще эти, хрен их, скарабеи!

И эти, хрен их, мумии!

Сама мысль о том, что за свои бабки человек может чего-то недополучить, казалась ему кощунственной.

— Нужно, — объяснил Голубков. — Ревизия назревала, налоговая полиция. Надо узнать, а то что-то у меня на душе неспокойно.

— Тогда да, — тотчас согласился пекарь, которому Голубков представился главным бухгалтером риэлтерской фирмы. — Налоговая полиция — нет вопросов.

Голубков еще немного постоял, выжидая удобный момент, чтобы незаметно уйти, рассеянно прислушиваясь к напористым объяснениям гида:

— Русски турист много дарит мне ваш матрошка. Русски матрошка, русски матрошка!

Вот посмотрет, что есть ваш матрошка: фараончик в саркофаг один, в нем еще один, в нем третьи, четвертий. Один тысяча триста тридцать семь год до наша эра. До!

Что было в этот год, где Россия? Ничего не было в этот год, где Россия! Внутри четвертий, самый маленький фараончик спрятали дамски волос. Чьи это дамски волос? Им бил мама Тутанхамон, жени Тутанхамон, его любовниц? Да бог знает. Пока маму, жени не нашли тело и не сделаль анализы, чтобы сравнивать, это будет тайн.

Вопросов есть?

Гид решительно двинулась к следующему стенду, туристы послушно последовали за ней. Голубков отступил за колонну, пересек гулкие прохладные залы и вышел на раскаленную площадь, заставленную экскурсионными автобусами. Тут же сгрудилась стайка разномастных такси. Голубков сел в первую попавшуюся машину и назвал адрес загородного элитного клуба.

— Хандрид доллар, — мгновенно объявил таксист, по одному лишь адресу оценив платежеспособность клиента. В такие клубы бедные люди не ездят. — Айна хундерт, — повторил он для убедительности по-немецки и добавил по-русски:

— Одна сто.

О’кей?

— Файф, — твердо ответил Голубков, еще в Москве предупрежденный, что каирские таксисты по части обувания лохов-иностранцев забьют баки любому из своих московских коллег. И тоже продублировал по-немецки и по-русски:

— Фюнф. Пять. И не доллар, а динар.

Таксист вздел к небу руки и запричитал на смеси арабского и ломаного английского, призывая все высшие силы в свидетели, что такой цены просто не существует и он лучше подарит уважаемому хабибу свою машину, чем согласится на такую плату.

— Пят-десят, — закончил он свой монолог. — Карашо?

— Хрен тебе, а не хорошо, — ответил Голубков. — Ладно, десять. Ноу? Гуд-бай!

— О’кей, о’кей! — поспешно согласился таксист, верно угадав, что сейчас потеряет клиента. — Онли ноу динар. Доллар! Ол-райт?

Голубков взглянул на часы и кивнул:

— Ладно, ол-райт. Поехали!

— Карашо! — просиял таксист, вырулил на забитую машинами автостраду и из правого ряда направил свою тачку в крайний левый, восьмой, почти поперек дороги, даже не оглядываясь на тормозившие в миллиметрах от него машины. И что больше всего поразило Голубкова: никто даже не гукнул, все воспринимали смертоубийственный для московских улиц маневр таксиста как нечто вполне нормальное.

Так это и осталось в памяти полковника Голубкова одним из самых ярких египетских впечатлений.

Через полчаса такси выехало на загородное шоссе и еще через десять минут остановилось у литых чугунных ворот клуба. Перед воротами прохаживались четверо национальных гвардейцев с рациями и автоматами Калашникова. Из стеклянной будки проходной без всякого вызова появился дежурный в белой униформе с красным вензелем клуба на лацкане пиджака и вопросительно взглянул на посетителя:

— Сэр?

Голубков назвался.

Дежурный почтительно склонил голову:

— Please!

Он ввел Голубкова на территорию клуба и представил человеку в элегантном светлом костюме с дымчатым шейным платком, сидевшему в белом шезлонге у бассейна, окруженного высокими королевскими пальмами.

— Ваш гость, сэр, — сказал он по-английски и бесшумно удалился.

Человек поднялся с шезлонга.

— Здравствуйте, полковник. Вы точны, — произнес он на чистейшем русском языке. — Разрешите представиться… Голубков жестом остановил его.

— Бамберг, — сказал он. — Нет. Блюмберг. Да, Аарон Блюмберг, Коммерческое аналитическое агентство, Гамбург. Так было на визитной карточке, которую вы незаметно сунули в карман моего спутника. Перед этим вы спросили у меня, который час. Это было в начале ноября прошлого года в одном прибалтийском городе <См. роман А.Таманцева «Рискнуть и победить» (М., 1998).>. На обратной стороне визитки был текст, адресованный некоему Профессору… Черт. Ну конечно же! А я все голову ломаю: где же я видел этот почерк! «Ваш доброжелатель». Что ж, интересно познакомиться.

— Я слышал, что у вас феноменальная память, — заметил Блюмберг. — Но не подозревал, что такая. Вы видели меня мельком, меньше полминуты.

— После получения вашей визитки Профессор немедленно вылетел в этот город, — продолжал Голубков. — Вы встречались с ним на маяке. Хотел бы я знать, о чем вы с ним разговаривали.

— О моей встрече с Профессором вам рассказал ваш молодой спутник Сергей Пастухов? — уточнил Блюмберг.

— Да, уже в Москве. Когда все закончилось.

— Он назвал меня?

— Нет. Не счел возможным. Я не настаивал. Тем более что не составило труда установить, что смотрителем маяка был в то время Александр Иванович Столяров.

Вы, мистер Блюмберг.

— Похоже, Пастухов из тех молодых людей, которые умеют держать язык за зубами.

— Он умеет не только это.

— Как поживает Профессор? — поинтересовался Блюмберг. — Я слышал, что он ушел на пенсию.

— Его ушли.

— Что ж, это, возможно, и к лучшему, — подумав, сказал Блюмберг.

— Для кого?

— Для всех. Пойдемте, полковник, нас ждут. Голубков взглянул на часы: