София смотрела на нее так, будто хотела увидеть. Слушала так, будто хотела понять.

– Будь ты христианским демократом, ты, вероятно, сочла бы это преступным.

София расхохоталась, запрокинув голову. Шея у нее была длинной и жилистой, будто бы хрупкой и сильной одновременно.

Жанетт тоже захихикала, придвинулась чуть ближе и подтянула на диван колени. Она чувствовала себя как дома и задумалась: неужели все именно так просто, как ей казалось, и друзей с годами стало меньше только из-за того, что она всегда ставила на первое место работу?

Здесь же явно нечто иное.

Нечто само собой разумеющееся.

– Я замужем за Оке уже двадцать лет, и все начинает казаться знакомым. – Она повернулась так, чтобы снова сидеть лицом к лицу с Софией. – Иногда мне чертовски надоедает заранее знать, что он скажет и как отреагирует.

– Некоторые назвали бы это надежностью, – произнесла София, профессионально придавая своим словам оттенок сомнения. – В принципе оно так. Но самое печальное, что ему это как раз очень нравится. “Какое единодушие, Жанетт”, – говорит он, когда нам случается одновременно сказать то же самое. И я отвечаю: “Думаю, да. Единодушие”. Эти постоянные попытки найти объяснение тому, что мы живем вместе. Он видит сходство там, где его на самом деле нет, и возводит его в нечто, имеющее значение. Так, по крайней мере, было раньше, сейчас я даже не знаю. Иногда я задаюсь вопросом, не наскучило ли ему это тоже.

София молчала, и Жанетт видела, что она погружена в серьезные размышления.

– Конечно, иметь кого-то в непосредственной близости надежно, но в то же время… Это как жить с собственным братом. Ох, я не знаю, что такое близость… Ведь это же не может быть чисто географический вопрос. Черт, я чувствую себя такой занудой.

Жанетт в отчаянии всплеснула руками, хоть и понимала, что София не станет ее осуждать.

– Все в порядке. – София осторожно улыбнулась, и Жанетт улыбнулась в ответ. – Я с удовольствием послушаю, только если тебе хочется, чтобы я выслушала тебя как друг.

– Разумеется. У меня бы не хватило денег нанять такого специалиста, как ты. Я же нищий полицейский. Ты, наверное, берешь по тысяче в час?

– Да, и это еще без НДС.

Они засмеялись, и София наполнила пустые бокалы.

– Ну, я, конечно, люблю Оке, но не уверена, что хочу с ним жить. Или нет, я знаю, что не хочу. Меня удерживает только Юхан, сын. Ему тринадцать. Он уже достаточно взрослый, чтобы понимать, что происходит.

– А Оке знает, что у тебя такой настрой?

– Думаю, подозревает, что я больше не на все сто верю в наши отношения.

– Но вы никогда об этом не говорили?

– Нет, прямо, пожалуй, нет. Это скорее висит в воздухе. Я занимаюсь своими делами, он своими. Или своими… – Жанетт провела пальцем по краю бокала. – Вообще-то я толком не знаю, чем он занимается. У него нет времени на стирку, нет времени на уборку, а теперь, похоже, больше нет времени даже на Юхана. – Постоянно присутствует, но постоянно отсутствует? – саркастически произнесла София.

– Кроме того, я думаю, что у него связь с хозяйкой галереи, – услышала Жанетт собственные слова.

Неужели рассказывать об этом оказалось так легко, потому что София психолог?

– Чтобы ощущать надежность, вероятно, необходимо также, чтобы тебя видели? – София отпила глоток вина. – Между тем это основной недостаток в большинстве человеческих взаимоотношений. Люди перестают видеть друг друга, ценить то, что делает другой, поскольку единственным достойным внимания путем является собственный путь. На первом плане всегда оказываются собственные интересы. Это отнюдь не странно, хоть и печально. Я виню в этом индивидуализм. Он превратился в некую религию. На самом деле чертовски странно, что в мире, полном войн и страданий, люди пренебрегают надежностью и верностью. Надо быть сильным, но непременно в одиночку, иначе ты по определению слабак. Колоссальный идиотский парадокс!

Жанетт видела, что в Софии произошла какая-то перемена – ее голос стал ниже и тверже, и не совсем понимала причину такого внезапного изменения настроения. – Извини, я не хотела тебя разволновать.

– Ничего страшного, просто я на собственном опыте испытала, каково это, когда тебя принимают как данность. – София встала. – Ладно, как ты смотришь на то, чтобы немного поесть?

– С удовольствием, иначе вино может ударить в голову.

Жанетт с беспокойством проводила Софию взглядом, когда та поднялась и пошла на кухню. Обратно она вернулась с подносом в руках и поставила его на стол.

– Прошу прощения, – извинилась она. – Говорить ведь собиралась ты, я только хочу сказать, что иногда мне очень надоедают люди, не понимающие, какую причиняют друг другу боль лишь тем, что сближаются с кем-то другим.

Жанетт еще отчетливее уловила, насколько более глубоким и менее мелодичным стал голос Софии. Она поняла, что разбередила глубокую рану.

– Я считаю, – поспешно продолжила София, – раз тебе хочется кайфа, если нужны сильные ощущения и адреналин, поезжай в Африку и сделай что-нибудь полезное. Так нет, вместо этого они прыгают с парашютом, или лезут на гору, или обманывают жену, или предают ту, которой обещали поддержку, и смеются, когда она падает, лишившись опоры.

София расставила тарелки и села. Они принялись накладывать себе еду.

Жанетт чувствовала, что причинила боль, и хотела смягчить последствия, но поняла, что забыла, как это делается, если вообще когда-нибудь знала. Она сунула в рот немного салата-пасты. – Думаю, я понимаю, что ты имеешь в виду, – осторожно начала она чуть позже, – но ты действительно считаешь, что все дело в примитивной погоне за сильными ощущениями? В самой по себе перемене ведь нет ничего плохого, иногда пуститься в свободное плавание бывает невредно.

– Безусловно, но человек должен играть в открытую и стараться не ранить больше необходимого.

София вновь обрела нормальный голос и тоже взялась за еду.

Некоторое время они ели молча. Жанетт заметила, что София успокоилась.

– Конечно, все не так просто, – сказала она немного погодя, пытаясь подстроиться к рассуждениям Софии. – Оке хороший муж. Он добр ко мне и боготворит Юхана. Правда, он неисправимый романтик, думающий хорошо обо всех и вся, а с полицейскими дело в этом отношении обстоит строго наоборот. Я всегда проявляю подозрительность. В финансовом отношении он ходячая катастрофа, и я не могу перестать рассматривать это как проявление если не злого умысла, то, по крайней мере, полного отсутствия сочувствия.

София наполнила бокалы.

– Ты рассказывала ему о своем восприятии ситуации? Финансовый стресс является одной из самых обычных причин супружеских ссор.

– Разумеется, стычки у нас случаются, правда… не знаю, но иногда мне кажется, будто он не в силах представить себе, что я испытываю, когда не могу оплатить счета и вынуждена звонить родителям, чтобы занять у них денег. Как будто это только моя ответственность.

София посмотрела на нее серьезно.

– Для меня это звучит так, словно ему никогда не требовалось брать ответственность на себя. У него, похоже, всегда имелся кто-то, готовый обо всем для него позаботиться.

Жанетт молча кивнула. Казалось, все встало на свои места.

– Ладно, давай оставим это, – произнесла она, положив руку Софии на плечо. – Мы ведь собирались встретиться для разговора о Самуэле, не так ли?

– Это от нас не уйдет, даже если сегодня и не получится. – Знаешь, – прошептала Жанетт. – Я страшно рада, что встретилась с тобой. Ты мне нравишься.

София пододвинулась поближе и положила руку на колено Жанетт. Когда та посмотрела Софии в глаза, у нее зашумело в голове.

Промелькнула мысль: в этих глазах она, пожалуй, сможет найти все, что когда-либо искала.

Жанетт наклонилась вперед и увидела, что София откликнулась на ее движение. Их губы встретились, нежно и сердечно.

В тот же миг она услышала, как кто-то из соседей вешает картину.

Кто-то вбивал гвоздь.

Оглядываясь назад, можно иногда определить точку отсчета нового времени, хотя в тот момент и казалось, будто один день, как обычно, сменяет другой.