Матери становится неловко от такого проявления нежности, и она отталкивает дочь ладонью.

– Будь умницей. – Она садится в машину. – Только учеба! Никаких парней. Ну, может быть, только врачи.

– Или юристы. Да, я поняла. Пока, мама! Спасибо за помощь.

Девушка машет рукой вслед автомобилю, пока тот отъезжает, и направляется к парку, а потом останавливается, когда машина резко разворачивается и возвращается обратно. Мать опускает стекло:

– Чуть не забыла. Очень важные вещи. Обед в пятницу вечером. Не забывай пить свой хань-як[4]. И позвони бабушке, скажи, что совсем переехала. Все запомнила, Джин-Сок?

– Да, запомнила. Пока, мама! Правда, езжай. Пожалуйста.

Она ждет, пока машина скроется из виду. Стоит той завернуть за угол, девушка беспомощно смотрит на коробку, которую по-прежнему держит в руках, затем ставит ее рядом с мусоркой и скрывается в дверях.

Джин-Сок. Звук этого имени накрывает Харпера теплой волной. Он мог бы все сделать сейчас, задушить прямо в подъезде. Но наверняка найдутся свидетели. Кроме того, он четко усвоил правила. Сейчас не время.

– Эй, послушай! – раздается не очень-то приветливый оклик. Перед ним стоит молодой парень довольно высокого роста, с волосами песочного цвета. На нем футболка с номером и шорты из обрезанных у колен джинсов, так что видны белые обтрепанные нити. – Ты здесь весь день сидеть собираешься?

– Да вот уже докуриваю, – Харперу приходится положить руку на колени, чтобы скрыть активно начавшуюся эрекцию.

– Давай-ка побыстрее. Охране кампуса не нравится, когда на территории посторонние.

– Это свободный город, – отвечает Харпер, хотя не уверен, что это действительно так.

– Правда? Я скоро вернусь, и будет лучше, если к этому времени ты исчезнешь.

– Уже иду. – Харпер делает глубокую затяжку как бы в подтверждение своих слов, но не двигается ни на сантиметр.

Однако для молодого любителя похозяйничать этого достаточно. Он кивает головой и направляется к стоящим в ряд магазинам, один раз оглянувшись через плечо. Харпер бросает окурок на землю и неторопливо идет по дорожке, всем видом давая понять, что уходит. Но останавливается у мусорного бака, где Джин-Сок оставила коробку.

Он садится на корточки рядом и роется в куче игрушек. Вот почему он здесь. Он идет точно по карте. Все предметы должны быть разложены по местам.

Он находит маленькую лошадку с желтыми волосами, но тут Джин-Сок (имя колокольчиком звенит у него в голове) появляется в дверях и с виноватым видом спешит к коробке.

– Простите, я передумала, – девушка начинает извиняться, потом в смущении откидывает голову назад. Теперь, когда она стоит так близко, видно, что у нее в одном ухе сережка – голубые и желтые звездочки на длинных серебряных цепочках. От движения головы они раскачиваются. Девушка проявляет настойчивость: – Это мои вещи.

– Я знаю. – Он шутливо салютует ей и, прихрамывая, идет прочь. – Я принесу тебе что-нибудь взамен.

Он сдерживает свое обещание, но только в 1993 году. Она к тому времени будет штатным сотрудником городского управления Чикаго по жилищному вопросу и станет его второй жертвой. Полиция так и не найдет подарка, который он ей принес. И не заметит, что он забрал бейсбольную карточку.

«Чикаго Сан-Таймс» печатается отвратительным по начертанию шрифтом. Такое же отвратительное и здание: этакое малоэтажное бельмо на глазу, которое примостилось на берегу реки Чикаго в округе Уобаш и окружено вздымающимися небоскребами. Само место как отхожая яма. Письменные столы до сих пор тяжелые, металлические, остались со времен Второй мировой войны, со специальным углублением для печатных машинок, которые сменили компьютеры. Спекшиеся чернильные бляшки облепили вентиляторные решетки от печатных станков; когда они работают, все здание сотрясается. У некоторых журналистов чернила текут в венах. У сотрудников чернила в легких. Периодически они посылают жалобы в управление охраны труда.

Но в этом уродстве есть своя гордость. Особенно по сравнению со зданием «Трибьюн» через дорогу напротив – с неоготическими башенками и выступами, этакий храм новостей. Офисное помещение в «Сан-Таймс» раскинутое и вытянутое. Столы стоят вплотную друг к Другу, сгрудились вокруг рабочего места редактора отдела городских новостей. Отделы колонок и спорта оттеснены немного в сторону. Грязно, шумно. Люди стараются перекричать друг друга и работающий автоответчик полицейской рации. Телевизоры постоянно болтают, телефоны звонят, факсы пищат и жужжат, выплевывая листы со статьями. А в «Трибьюн» рабочие места отгорожены друг от друга перегородками.

«Сан-Таймс» – газета рабочих, полицейских и уборщиков мусора. «Трибьюн» – крупноформат миллионеров, профессоров и пригородов. Это Север против Юга, и вместе им не сойтись, по крайней мере до начала студенческой практики, когда из престижных университетов приходят блатные гонористые раздолбай.

– Я иду! – нараспев возвещает Мэтт Хэррисон, передвигаясь между столами в сопровождении молодых людей с блестящими глазами, следующих за ним как выводок утят за мамкой. – Разогревайте ксерокс! Приводите в порядок документы! Заказывайте кофе!

Дэн Веласкес фыркает и сползает ниже по стулу, прячась за компьютером и старясь не обращать внимания на взволнованное кряканье молодняка, вызванное тем, что их допустили к самому центру создания новостей. Его вообще не должно было быть! Он вообще может не приходить в офис. Совсем!

Однако редактор желает именно лицом к лицу обсудить план освещения событий предстоящего сезона и до того, как он отправится в Аризону на весенние спортивные сборы. Будто это может что-то изменить. На самом деле быть фанатом «Чикаго Кабс» – означает быть оптимистом вопреки любым обстоятельствам и даже здравому смыслу. Истинный преданный приверженец, и все такое. Может, это как раз про него. Не без скрытой рекламы, конечно. Он давно выклянчивает у Хэррисона колонку, а то все сидит на спортсменах. Действительно стоящие статьи – те, в которых есть мнение. При этом можно использовать спорт (да хоть кино!) в качестве аллегории состояния современного общества. Добавить значимое наблюдение в культурный дискурс. Дэн ищет в собственной голове значимое наблюдение. Или мнение. Ничего не находит.

– Веласкес, я с тобой разговариваю. Ты заказал кофе?

– Что? – Он глядит поверх очков – новых, бифокальных, которые приводят его в замешательство точно так же, как новый вордовский процессор. Чем им «Атекс» не угодил? Его самого тот вполне устраивал. Печатная машина «Оливетти» тоже. И старые дурацкие очки.

– Кофе для твоего стажера, – Хэррисон сценическим жестом указывает на девушку. Та словно из детского сада: дурацкая прическа, волосы торчат во все стороны, вокруг шеи намотан разноцветный полосатый шарф, на руках такого же рисунка перчатки с обрезанными пальцами, к этому идет черный жакет с таким количеством молний, что пользоваться ими невозможно, и в довершение всего – сережка в носу. Она его в принципе раздражает.

– Нет, исключено! Я со стажерами не работаю.

– Она сама просилась к тебе. Лично!

– Тем более – нет. Посмотри на нее – где она и где спорт?

– Очень приятно с вами познакомиться, – произносит девушка. – Меня зовут Кирби.

– Мне это совершенно безразлично, потому что никогда не придется с вами разговаривать. Меня здесь вообще не должно быть. Считайте, что и нет.

– Отличный заход, Веласкес, – подмигивает Хэррисон. – Она полностью в твоем распоряжении. Веди себя аккуратно: закон на ее стороне. – Мэтт разворачивается и переходит к другим столам, пристраивая практикантов к остальным журналистам, с более высокой квалификацией и более глубоким желанием поделиться профессиональным опытом.

– Садист! – восклицает Дэн ему вслед и неохотно разворачивается к девушке: – Замечательно. Добро пожаловать. Ну что ж, подвигайте стул. Я так понимаю, о положении «Чикаго Кабс» в турнирной таблице этого года вам известно мало?