– Слушай, ты мне надоела, – произнесла Марта, не зная, что еще сказать. Ей было очень неловко, и за грубостью она скрывала смущение.

Юлия, нахмурившись, хотела было ответить что-то колкое, потому что Марта стала напрягать ее, но не успела – обе девушки услышали позади себя ехидный неторопливый женский шепот:

– Смотри-ка, наверное, наша знаменитость Крестова клеит себе подружку.

– Точно-точно. Это ведь концертмейстер оркестра младшекурсников, да? Крестова не разменивается на мелочевку. Сама звезда и подружка нужна под стать. – Второй голос приглушено хихикнул.

– Фу-у-у, как ей вообще могут женщины нравиться? Аж противно… Я и не думала, что эта девчонка тоже такая, как Крестова. С виду, конечно, простушка, но…

– Тихо ты, не так громко! Вдруг услышат?

Но было уже поздно. И Юля, и Марта обладали не только превосходным музыкальным слухом, но и очень тонким обычным, а потому моментально обернулись на источник шепота. Марта – с еще больше порцией смущения, которое смешалось с праведным негодованием и недоумением, Юлия – с хорошо скрываемой холодной, прямо-таки ледяной яростью в немигающих глазах и кривой полуулыбочкой, готовой вот-вот превратиться в самый настоящий оскал. Когда друзья видели на лице Крестовой такое вот выражение, они понимали, что Юля начинает злиться и что лучше ее не трогать, а дать время остыть. Эта барышня была не из робких и умела за себя постоять.

Сестры смотрели прямо на двух хорошеньких девушек с вокального факультета, стоявших неподалеку и свободно их обсуждавших. Студентки: одна черненькая, чьи длинные, абсолютно прямые волосы блестели, как после недавно проведенного глянцевания, а вторая рыженькая, с ямочками на щеках и похожая на нарядную фарфоровую куколку, явно не ожидали, что Юля и Марта услышат их разговор, и поэтому замолчали. Обладательница рыжих волос даже закусила губу, явно пребывая в замешательстве. Она жалела, что говорила не так тихо, как могла бы.

– Можно еще раз и погроме? – попросила Юля с таким серьезным видом, будто брала интервью у президента страны. – Я плохо слышала, кого я себе клею.

– Да ладно, – медленно проронила рыженькая сплетница, думая, как бы половчее выкрутиться из ситуации. – Мы ничего такого не имели в виду.

– Правда? – взглянув на нее исподлобья, спросила Крестова, потирая жесткие ладони с тонкими длинными пальцами. Марта почувствовала, как сестра злится, да ей и самой было не по себе. Ее распирало от возмущения и смущения.

– Э-э-э, конечно! – рыженькая мило улыбнулась.

– Что-то я сомневаюсь, девочки. – Сказано это было Юлей негромко, но жестко, и многие стоящие на крыльце студенты удивленно взглянули в их сторону. – Вы думайте, что говорите и про кого.

– А что нам, разговаривать нельзя уже? – вдруг рассердилась черноволосая, глядя на Юлию. – Что хотим, то и говорим. Тебе-то что?

Вместо Крестовой ответила ее сестра, которая хоть и была обычно милой и спокойной, но при малейшем проявлении несправедливости или глупости загоралась, как тонкая церковная восковая свеча. И горела хоть и не ярко, но долго и искренне.

– На твоем месте я была бы осторожнее в выражениях, – произнесла Марта чуть дрожащим голосом.

Ее тут же смерили презрительным взглядом.

– А на твоем я бы встречалась с парнями, – парировала «глянцованная» брюнетка.

Рыженькая попыталась одернуть подругу, но та сердито взглянула на нее и дернула плечом.

– Я буду говорить то, что хочу.

– Да? Правда, девочка? – поинтересовалась Юля, слегка повернув голову набок и насмешливо разглядывая воинственную брюнетку.

– И не надо называть меня девочкой! – вскинулась та. – Девочками своих подружек называй. Или что, думаешь, никто не знает, какая ты? Или ты, – тут брюнетка кинула презрительный взгляд на нервно сглатывавшую Марту, которая сто раз обругала себя за то, что остановилась для разговора с Юлей. Вечно от нее одни неприятности! Но эти девки… зачем они такое говорят? Они так уверены в своей правоте? Или в своем праве говорить гадости и за спиной, и в глаза?

Марта хотела сказать об этом наглой брюнетке, даже рот уже открыла, но Юля опередила ее. Она, медленно поднявшись на пару ступенек вверх и оказавшись на одном уровне с черноволосой, положила ей руку на плечо, крепко, до боли, сжав его.

– Отпусти, дура! – прошипела брюнетка. Теперь уже все находившиеся поблизости студенты смотрели в их сторону, почуяв разборку. Марте и рыженькой сплетнице даже показалось, что Крестова может девушку и ударить – сил у нее явно хватит. – Отпусти меня! Не хочу, чтобы такие, как ты, ко мне прикасались! Или, может быть, я тебе нравлюсь?

– Ты следи за язычком, – сказала Юля тихо, но очень зло. – Иначе все узнают, что в консерваторию ты попала только потому, что твой отец дал кое-кому нехилую взятку. Видишь ли, девочка, в этом месте не любят бездарностей, поэтому не заставляй меня сообщать об этом прискорбном факте всем и каждому.

Темные глаза брюнетки вспыхнули – видимо, слова Крестовой задели ее.

– И, пожалуйста, отучись от привычки судить людей, – сказала ей Крестова почти ласково. – Помогает жить как-то проще. Проверено на себе.

Черноволосая фыркнула и все-таки вырвалась, но говорить ничего не стала, только лишь с яростью смотрела на обидчицу, которая оказалась в курсе тайны ее поступления.

– Слушай, Юль, давай не будем ссориться. Извини, если обидели. Кать, прекрати и тоже извинись, – заворковала в это время рыжеволосая, поняв, что дело пахнет жареным, и испугавшись последствий от ссоры с таким человеком, как Крестова. Она ведь, и правда, – всеобщая любимица преподавателей и их надежда. И хорошие связи в мире музыки у нее имеются. Захочет еще им отомстить…

Черноволосая, которую звали Катей, отвернулась, не собираясь просить прощения, но Юля все равно победно усмехнулась. Рыженькая схватила подругу за локоть и, еще раз улыбнувшись, сказала:

– Давайте забудем об этом недоразумении. Хорошо? Ну, пока. Нам пора бежать.

И девушки скрылись в дверях консерватории. Марта поднялась к Юле и, глядя им вслед, буркнула сердито:

– Дуры.

– Дуры. А ты что, сама никого никогда не обсуждала? – спросила Юля, но без укора, а с каким-то любопытством. Она стала понемногу отходить, а вот ее сестра все еще находилась в бледно-голубом пламени злости.

– К чему спрашиваешь?

– Просто интересно. Все люди постоянно кого-то обсуждают. Всех можно называть дураками и дурами. А, да. Не боишься, что тебя будут считать такой же, какой и меня? – спросила Юля вдруг. – Может быть, не стоило скрывать, что мы вообще-то сестры?

– Пусть уж лучше меня такой считают, чем знают о нашем родстве, – прошептала Марта чисто из вредности. – Хватит меня донимать своими глупостями!

И девушка тоже поспешила убежать в здание их общего учебного заведения. Юля рассерженно изогнула брови, подумала немного и решила идти не на занятия, а в парк. Она, воткнув в уши наушники, быстрым шагом спустилась вниз. Марта смотрела, как сестра идет прочь от консерватории, и почувствовала укол жалости и вины. А потом вспомнила слова Юли о том, что следует опасаться Сашу, и опять нахохлилась.

Саша, Саша, Александр…

С тех пор Марта больше не встречалась с ним, почти перестав думать о нем, и вспоминала только тогда, когда о Дионове в редкие моменты начинала рассказывать Ника. Отношения их понемногу налаживались, и хотя голубые глаза Ники не сияли тем особым волшебным северным сиянием, которое может появиться только у того, кто сильно и, что немаловажно, взаимно влюблен, но они были довольными. Общение с Александром явно приносило девушке удовольствие, и Марта была искренне рада за кузину.

Сама она перестала думать о Саше лишь с помощью самоконтроля, хотя и производила впечатление человека мягкого, смешливого и не слишком дружащего с волей.

Только вот пока что Марта не догадывалась, что любовь и воля, кажется, ненавидят друг друга, и ей было уготовлено еще только познать эти душевные тонкости.

Неожиданное знакомство с Александром все-таки уронило в ее душу, куда-то в район солнечного сплетения, прозрачные семена чувств. Пока они не прорезались, только еще набирались сил для этого, а потому Марта могла успешно контролировать их – например, не думать о Саше с помощью волевых усилий. К тому же она не подпитывала их рост встречами с ним или хоть каким-то общением, всю свою жизненную энергию направив в другое русло – в музыкальное творчество. Возможно, семена чувств погибли бы, но однажды Марта все-таки случайно подкормила их волшебными минералами, стимулирующими рост, после чего в ее солнечном сплетении постепенно начал распускаться бело-персиковый лотос, цветок, который есть и был символом непорочности.