– Везите его в больницу, – сказал он, взглянув на Шафта. – Этого человека переехал трактор.

– Делайте, что он говорит, – сказал Персон.

– Я должен встать. – Шафт подмигнул Доку своим глазом. Боль притупилась, поскольку он лежал смирно. – Поставьте меня на ноги.

– Но вам нужен настоящий врач... – жалобно протянул тот, точно ветеринар, которого заставляют делать нейрохирургическую операцию.

– Мне нужны вы.

– Разденьте его, – вздохнул Пауэлл. – Осторожно.

Восемь рук протянулись к Шафту из пространства, бережно подняли и раздели. Он не был в этом уверен, его тело онемело.

– Ребра, – сказал он.

– О боже, – откликнулся Пауэлл.

При виде всех ран, синяков и кровоподтеков на теле Шафта даже стоическая гора в золотых одеждах ухнула, как проснувшийся вулкан.

– Давай, – сказал Шафт, – ребра. Черт, где же Буфорд?

Раздался деревянный треск отматываемого пластыря. Сквозь пелену боли он чувствовал, как его касаются и переворачивают, и сам старался не двигаться. Пауэлл раздавал инструкции. Он работал стремительно, как в минутный перерыв между раундами, когда нужно успеть поставить своего боксера на ноги.

– А чтоб вас... – выругался Шафт, когда пластырь закрутился вокруг его грудной клетки, склеиваясь в железный обруч толщиной в два дюйма. После того как обруч был готов, он почти мог дышать.

Руки Пауэлла порхали над очагом его агонии, как стофунтовая бабочка. Шафт не мог видеть все из-за пакетов со льдом. Улучив мгновение, когда лед меняли, он увидел, что превратился в зебру – черное кое-где виднелось из-под пластыря и бинтов.

– Принесите мне... Еще... Где... Дайте... У вас есть... Держите... – Пауэлл задал им работы.

– Дайте мне пушку, – попросил Шафт.

– Никаких пушек, – сказал Пауэлл, – ты никуда не пойдешь.

– Какую? – заинтересовался Персон.

– Сорок пятого калибра. Пару дополнительных обойм. Где же этот сукин сын Буфорд?

– Да здесь я, – сказал Буфорд. – Ну ты и красавец!

Шафт поднял руку, чтобы отодвинуть пакеты. Он сделал это механически. Движение далось ему на удивление легко и безболезненно. Обруч на груди скрепил многие из его оторванных членов.

Правый глаз еще немного приоткрылся. Сквозь грибные махры отека Шафт разглядел Буфорда, стоявшего в ногах его койки. В свободной синей майке, нейлоновой переливающейся куртке и слаксах защитного цвета, агитатор был похож на подростка, который собрался на бейсбольную игру. В его глазах за стеклами очков не было сочувствия, но не было и злорадства.

В комнату вошел невысокий человек с промасленным свертком в руках. Развернув его, он достал внушительного вида черный пистолет, взглянул на Персона, ища одобрения, и вручил его Шафту.

– Сколько у тебя верных людей, Бен? – спросил Шафт, взвешивая ствол 45-го калибра на правой ладони. Это был вороненый пережиток неизвестной войны. Шафт вставил обойму, взвел затвор. Толстая пулька выбралась из обоймы и заняла положение для стрельбы.

– А что? – спросил Буфорд, непроизвольно отодвигаясь в сторону.

– Положите лед обратно, – скомандовал Шафт. Он поставил пистолет на предохранитель, опустил на кровать у своего полосатого бедра и положил на него руку. Он сделал это ради удобства, уверенности в себе и чтобы показать, что не отказался от своих планов. Но не в виде угрозы Буфорду. Боль, проклятая боль в голове. Жестом прервав деятельность Пауэлла, он спросил: – У тебя есть болеутоляющее?

– Есть. Анальгин.

– Дай мне побольше и выйди отсюда на пару минут. Спасибо, ты мне очень помог.

– Тебе нельзя двигаться, – предупредил Пауэлл. Но босые ноги Шафта уже болтались над краем кровати, касаясь мягкого кудрявого ковра.

– Я же голый. Кто-нибудь тут носит мой размер? – Он посмотрел на Персона.

Его собственная одежда валялась в ногах кровати окровавленной кучей тряпок. Сев на кровати, он насчитал в комнате пять человек. Повязка на груди не допускала ни градуса отклонения от прямой оси. Один, по виду новый двойник Буфорда, пялился на него довольно высокомерно. Руки Дока Пауэлла держали у его лица четыре таблетки и стакан воды. Шафт проглотил их.

– Выйдите все, кроме...

Персон кивнул своим людям. Буфорд оглянулся на соратника. В дверях они посторонились, чтобы пропустить человека, несущего пару черных слаксов, белую наглаженную рубашку и туфли Шафта. Он положил одежду на кровать, туфли поставил на пол.

– Спасибо, – сказал Шафт, глядя вниз. Туфли были начищены до блеска. Он улыбнулся, насколько позволяли разбитые губы. Только черный понял бы важность блеска на этих туфлях. Улыбаясь, он поднял взгляд на человека, чья боль залегала гораздо глубже любой телесной раны. – Спасибо.

Шафт не сгибаясь натянул штаны, рубашку. Вполне терпимо. Он чувствовал себя яйцом, которое прокатилось по всему Большому Каньону и чудом не разбилось всмятку. Буфорд ждал ответа.

– Я не могу надеть носки, – сказал Шафт и посмотрел на него. Он заправлял рубашку под ремень, подтягивая брюки. Они оказались ему велики, ремень болтался, и от этого было еще больнее. Может, приклеить его лейкопластырем?

– Тебе же сказали лежать в постели, – жаловался Буфорд, нагибаясь к туфлям за носками. Он надел ему носки, туфли и стал завязывать шнурки.

– Не так туго, Бен, – улыбнулся Шафт.

– Пошел в задницу, сукин сын, – оскорбленно зафырчал Буфорд, но шнурки перевязал.

– Мне нужно двадцать или двадцать пять твоих людей, – сказал Шафт.

Буфорд еще прыгал у его ног, как гигантский кузнечик.

– Зачем?

– Я хочу сжечь Томпсон-стрит к чертовой матери. Ровно через полчаса. У тебя есть десять минут, чтобы собрать людей, и у них двадцать, чтобы туда добраться. Мы сожжем все до основания.

И Шафт – оппортунист, безучастный наблюдатель и человек неопределенной расы – сделал попытку проверить, есть ли у него ноги для выполнения своего обещания. Если их не окажется, он сядет в большую лужу. Персон и Буфорд пропустили его угрозы мимо ушей. Они ожидали, что он свалится как бревно на ковер лицом вниз.

– Тихо, тихо, – сказал Персон.

– Ну куда же ты... – заикнулся Буфорд. Он встал на ноги. Его голова закружилась, как пропеллер на разбитом самолете с одним двигателем – сначала пара истеричных рывков, потом несколько плавных оборотов и под конец полное вращение. Чтобы не упасть вперед, Шафт рефлекторно выставил руку. Буфорд, который еще стоял на коленях, вскочил, точно складной зонт-автомат. Персон пододвинулся ближе, тоже готовясь схватить падающее бревно.

Шафт пытался найти в сознании какую-нибудь точку опоры, уцепиться за какую-нибудь мысль, чтобы прекратить вращение. Самым стойким из того, что было у него в голове, оказался образ маленького перекрученного тела, стонущего: пожалуйста, пожалуйста... Его зрение вернулось в фокус. Двое мужчин застыли по бокам, не касаясь его, но в полной готовности.

– Ох, – вздохнул Шафт, – так легче дышится, но этот первый глоток кислорода кружит голову. – Он весь вспотел. – И если ты не поможешь мне, я сам сожгу эту чертову улицу.

Буфорд отвернулся, пряча глаза:

– Но я не могу расходовать людей на твои дурацкие...

Шафт не дослушал его жалких оправданий и обратился к Персону:

– Сегодня утром я видел Беатрис.

Старик окаменел, как будто его поразило копье.

– Насколько я мог судить, с ней все в порядке. Ты ведь знаешь, у кого она, не правда ли?

– Да.

– Ты чертовски прав, ты отлично это знаешь. И знаешь, что они за нее хотят? Они хотят все. Каждую дерюжку, которая у тебя есть. Целый Гарлем.

– А она?..

– Она спит. Я не знаю, что точно они с ней сделали, но спит она, по-видимому, уже давно. – Он повернулся к Буфорду: – Бен, есть один очень простой способ ее забрать: Нокс отдает им Гарлем, а они отдают ему дочку.

– Ерунда, – сказал Буфорд.

– Конечно, ерунда. Но ты не понимаешь... Если мафия не получит Гарлем, это не значит, что его просто так получишь ты. Ты должен его заслужить.

– Я сам его возьму.