И вот, начиная с июня 1517 года от Рождества Христова, трудами трех дюжин бравых молодцов, под руководством двух господ из Лондона площадь стали мостить ровным, похожим на буханки хлеба булыжником.
Вот как раз за работой лондонских умельцев и следил Уилфрид, то и дело поглядывая на затянутое тучами небо да старательно оттачивая шершавым терпугом3 тонкое, видавшее многое на своем веку лезвие ножа.
Вскоре один из столичных джентльменов оставил своих рабочих и не спеша направился к лабазнику.
– Добрый день, – подойдя, отстраненно сказал лондонец, окидывая взглядом близлежащие здания. Уилфрид осторожно поскреб большим пальцем лезвие ножа, пробуя его остроту, и, недовольно цокнув языком, продолжил свою работу.
– Добрый? – неохотно пробубнил он в ответ. – Добрый он тогда, когда за работой нет времени заниматься ножами…
– Что, плохо идут дела? – со слабой тенью заинтересованности спросил приезжий.
Уилфрид вздохнул:
– Слава Всевышнему за то, что они вообще пока идут, а уж плохо или хорошо, это все в руках Его да еще в руках ваших рабочих.
С лица джентльмена исчезла наконец напускная отстраненность, и он озабоченно посмотрел в сторону площади.
– Мы, – неуверенно произнес он, – конечно, все рабы Божьи, однако никак не скажешь, чтобы в руках этих лентяев заметно тлела его священная искра…
Уилфрид, подражая примеру гостя, тоже удостоил вниманием взмокших от нелегкой работы людей, будто желая выяснить, кто же это среди них лентяй. Но, вопреки заверениям своего начальства, именно в этот момент мужчины все как один были погружены в работу на благо жителей Эксетера.
Лабазник Уил вскинул вверх густые брови и не стал спорить с незнакомцем. Он просто указал лезвием ножа куда-то на ту сторону рыночной площади, за спины рабочих, и пояснил свои слова:
– Вы начали работу с того края. На это время выход сразу с двух улиц оказался закрытым. Раньше люди, живущие там, ходили за хлебом ко мне, а теперь им ничего другого не остается, как пойти к Изекилу Платту или к Симпсонам. Того глядишь, привыкнут ходить туда, и что мне тогда делать?
– А вы, судя по всему, противник перемен?
– Совсем нет, – возразил Уил, – напротив. Мне очень нравится то, что вы и ваши люди делаете. Просто лично для меня было бы куда лучше, если бы вы начали работу с моего края. Пару дней без работы я уж как-нибудь потерпел бы, зато ножи сейчас точил бы Изекил, а не я.
– Ах, вот в чем дело? – оживился джентльмен. – Откровенно говоря, я о том и пришел поговорить с вами.
– О чем это «о том»? – не понял Уилфрид. – Что, Изекил вам чем-то насолил?
– Не совсем так, – замялся лондонец, – просто все дело в том, что мы с мистером Платтом заключили сделку…
– Так, – меняясь в лице, заинтересованно протянул Уилфрид, – продолжайте!
– Понимаете ли, в чем дело? Мистер Платт снабжает моих людей хлебом за полцены. Именно поэтому мы и начали работу с того конца площади.
– Ах, ты… – едва не выругался вслух Уил, но вместо этого только погрозил кривым ножом в сторону дома хитреца Изекила. – Так что вы там хотели?
Лондонец потупился.
– Не в моих правилах наговаривать на людей, – растягивая слова, начал он, – но как бы это вам сказать? С того самого момента, как мы стали в полцены покупать хлеб у мистера Платта, само качество хлеба снизилось ровно наполовину.
– То есть? – не понял Уилфрид. – Он что, поит вас опарой?4
– Нет, – улыбнулся лондонец, – до этого пока далеко, однако мои люди недовольны. Кому нужен хлеб, который, мягко говоря, невкусен?
– А что же вы хотели? ― понимающе развел огромными руками Уил. ― Это ведь за полцены! На то он и Изекил.
– Наша сделка с мистером Платтом обоюдовыгодна, – деловым тоном продолжил лондонец. – Вы же сами говорили, что при таком плане наших работ все люди пойдут к нему. Так оно и есть. У моих парней работа не из легких, поэтому они должны хорошо есть, и поверьте, количество хлеба, купленного у Платта в полцены и съедаемого нашими рабочими, окупает себя полностью. А прибавьте сюда еще и горожан, вынужденных в данный момент отдать предпочтение его пекарне. К слову сказать, горожанам-то хлеб по-прежнему продают стоящий…
– Что же вы хотите от меня? – не понял Шеллоу Райдер. – Чтобы я отправился пристыдить старика Изи?
Столичный джентльмен не был настроен на шутки и, как видно, умел вести дела, поэтому он не придал значения полным иронии словам Уилфрида.
– Я, ― продолжил он, ― поговорил с людьми, живущими неподалеку…
– И что?
– Это как раз они и известили меня о том, что я был не прав, заключая сделку с Платтом. Это правда, мистер Райдер, горожане говорили мне буквально следующее: «Уилфрид Шеллоу Райдер не Изекил, он никогда не сделал бы такого. Его хлеб всегда был лучше».
– Что мне с вашей похвалы, ― хитро прищурился Уил. ― Это дело вкуса, какой хлеб выбирать. Им бы только попусту судачить, этим людям. Лучше бы подумали, почему это Изи стал грешить?
– Они говорят, мистер Шеллоу Райдер, что у Платта нет такого молодого помощника, как у вас. Один Изекил не успевает и муки стоящей раздобыть, и за выпечкой усмотреть, а сколько нужно сделать еще и помимо этого, правда? Отсюда и результат. С горожанами ему ссориться невыгодно, а на нас можно и сэкономить. Ведь у вас есть помощник, мистер Шеллоу Райдер?
Уилфрид недовольно прокашлялся и бросил кислый взгляд в сторону своей пекарни:
– Вы поменьше бы слушали, о чем болтают в таких маленьких городках, как наш. Будь моя воля, я бы все эти длинные языки уже давно завязал узлом. Ну… плох мой помощник или хорош, а работать парень умеет и по местным меркам получает он за это тоже неплохо. Сколько могу, столько плачу.
– Эх, кабы не судьба-злодейка… ― тяжко вздохнул хозяин пекарни и неожиданно разоткровенничался: – Ведь был у меня наследник, был, да пропал еще в детстве. Вот и остались у меня только жена да две дочки. Свое дело они, конечно же, знают хорошо, а вот мужское? Что ни говори, а ни одна леди не взвалит на себя мешки и не понесет их, не проследит за мельником в насыпной при отгрузке…
В этот момент сквозь мнимое безразличие Уилфрида проступило беспокойство, и он тихо спросил:
– А может, скажете, что еще вам обо мне наговорили?
– Ничего дурного, – заверил лондонец.
– И то слава богу, – облегченно вздохнул Уилфрид. – Я-то сам никого не хочу обижать ни словом, ни делом, а вот меня…
– Уж простите, мистер Райдер, ― не без доли лести заверил столичный приказчик, ― к примеру, я бы не посмел обидеть такого великана, как вы.
– Оставим это, – отмахнулся лабазник, краснея. – Так что вы мне хотели предложить?
Заезжий господин оглянулся, затем, будто опомнившись, приподнял край шляпы и отрекомендовался:
– Меня зовут Джерри Скотт. Мы намерены скоро закончить на торговой площади.
– Похоже, так тому и быть, ― не стал спорить Уил.
– Далее, – продолжал столичный джентльмен, – есть договоренность с мэрией о том, чтобы уложить брусчаткой сначала вот эти, главные, ― Скотт красивым жестом очертил воображаемый круг над «Мебельной лавкой» Генри Лакбота, ― прилегающие к площади улицы, а уж потом и весь город.
– О! – неопределенно, но, как показалось гостю, с облегчением выдохнул Уил.
– Да, так оно и будет, только если… – Скотт запнулся, – вы возьметесь снабжать нас хлебом.
И тут же, не дав лабазнику опомниться, он выпалил вдогонку к уже сказанному:
– По три мелкие монеты за буханку хорошего хлеба!
Уилфрид вскинул белые от мучной пыли брови.
– Я все понимаю, – задумчиво произнес он, – выгода для меня прямая. Но Изекил-то разозлится, станет говорить обо мне всякое!
Напрасно старина Райдер надеялся увильнуть таким нехитрым способом от ответа. Этот мистер Скотт, как оказалось, был совсем не простак.
– В благодарность за сотрудничество, – продолжал приказчик, – после площади мы сразу же начнем выкладывать эту улицу и особенно хорошо все обустроим возле вашей пекарни. Мэру перемену своей стратегии я объясню сам. Поверьте, я легко смогу его убедить в том, что подобное решение является самым правильным с технической точки зрения. Скоро осень. Подумайте сами, ведь людям будет приятнее идти на рыночную площадь по брусчатке, чем по болоту. Поверьте мне, к тому времени мы сделаем все возможное, чтобы они проходили туда через ваш квартал.
