Мне, признаться, все равно, чем дальше заниматься в моей новой жизни. Другое дело, что с моим-то умением обращаться с оружием мне открыт прямой путь только в разбойники или бунтари. Бунтовать не по мне, я не вижу в этом смысла, а чистить чьи-то сумки по дорогам – удел молодых и безголовых. Мне нужна серьезная работа. Не пожимайте плечами, Якуб, будто не верите в мои слова о врагах. Даже если вы большой везунчик и какое-то время сможете обойтись без них, то потом они все равно найдутся. Если же я буду вами нанят, но позже вы перестанете нуждаться в моих услугах, я просто оставлю вас и наймусь к кому-нибудь другому. Возможно, из моих уст это прозвучит странно, но сейчас меня даже деньги мало интересуют. Гораздо важнее недурно устроиться.

Свод расслабился и, откинувшись на спинку сидения, продолжил:

– Возможность того, что вы захотите заработать на мне свои «тридцать сребреников», я отметаю. За пиратов здесь платят немного, или, скажем, не настолько много, чтобы обеспеченный молодой человек стал об этом задумываться всерьез.

Да, – вдруг спохватился пират, – мое предложение не является сугубо деловым. Желание служить вам вызвано также чувством долга. Во время нашего пребывания у рыбаков вы отблагодарили лекаря за нас обоих, заплатив ему из своего кармана. Эх, жаль, – улыбнулся англичанин, заметив, в какие пугающие глубины задумчивости повергли Войну его слова, – жа-а-аль, – повторил он и, пытаясь разрядить обстановку, добавил: – Друзей у меня здесь нет, завидовать некому. А ведь впервые я одет так, что опасаюсь, как бы меня самого не ограбили.

Посмотрите на меня, мистер Война. Как бы я выглядел сейчас без вашей помощи? Как и до того – гол и беден! Вот и получается, что отплатить вам я могу только своей преданной службой. Понимаю, это звучит странно из уст «рыцаря моря», однако и у нас, джентльменов удачи, есть такое понятие, как долг.

В поселке краем уха я слышал, что вы отправляетесь в Литву. Позвольте мне просто сопровождать вас.

Якуб молчал. В его голове творилось что-то невообразимое. В ней никак не укладывалось, что этот простоватый и открытый человек с хорошим чувством юмора, мог оказаться пиратом – одним из тех ребят, судьбой которых английские и шотландские матери еще в детстве пугали его сверстников в минуты непослушания. Для молодого литовского вельможи все это было одновременно и страшно, и притягательно.

В тот момент, когда наступившая после монолога англичанина пауза затянулась до неприличия, Война наконец заговорил:

– Вы опасный попутчик, Свод. Мне, как порядочному католику, не пристало общаться с людьми вашего круга. Но, с другой стороны, вы предлагаете себя лишь в роли охранника. Я ведь могу ничего и не знать о вашем прошлом, правда? Да и Христос учил прощать заблудших. Тогда, – подвел итог своим глубоким рассуждениям Война, – бог с вами, извольте. Однако я могу согласиться лишь на то, чтобы обеспечивать вас едой, питьем и одеждой. Платить же вам денежное содержание я не могу. Если дядя или, не дай бог, отец узнают, что я плачу за работу другу, мне придется несладко. Да, Свод, – продолжил Якуб, – для них вы будете моим английским другом – специалистом по оружию. Вы же сами говорили, что недурно умеете с ним обращаться?

– Обращаться, но не…

– Для отца и дяди того, что вы знаете об оружии, будет вполне достаточно. В любом случае, если возникнут какие-то вопросы в этой области, у вас под рукой будет подкованный в этом деле человек – я.

Да и общаться вам ни с кем из них толком не придется, поскольку вы не знаете ни жемойтского, ни литовского, ни польского, ни русского, ни белорусского – эти те языки, которые в ходу на моей родине. Английский же, к сожалению, знаком далеко не многим.

Если же вы после всего услышанного все еще желаете остаться в Литве, внимательно выслушайте мое самое главное условие: я оставляю за собой право отказаться от ваших услуг тогда, когда мне только это заблагорассудится, не объясняя вам причин своего отказа. Ну, что? Каково? Вы по-прежнему согласны?

Теперь пришло время молчать Своду. Погрузившись в размышления, он попытался было закрыть глаза, но в этот момент экипаж так подбросило, что англичанин вынужден был снова податься вперед и обдумывать слова Войны, глядя в забрызганное грязью окно экипажа.

«А ведь этот молодой литовец и на самом деле совсем не глупый парень, – думал он. – На таком просто так верхом не проедешься. Однако же интересно другое: откуда у этого человека, выросшего в полном достатке, столь легко пробуждаемый дух авантюризма?».

Свод, замечая, что Война все еще терпеливо ждет от него ответа, снял шляпу и, уложив ее рядом с собой, неопределенно произнес:

– Не торопитесь, сэр Якуб. Я говорил вам о том, что каждый из нас сделает свой выбор в конце нашего пути. Смею заметить, мы еще не в Риге…

Не был бы это Ричи Ласт Пранк, если бы все решилось так легко. Ни в Риге, ни в гостях у пана Бенедикта Войны, ни даже в тот момент, когда Якуб и Свод с божьей помощью уже следовали трехконным поездом через границу Великого Княжества Литовского, упомянутый выбор не состоялся. То, что англичанин все же ехал в Литву, говорило о многом, однако игра, начатая ранее Войной-младшим и Ричмондом продолжалась. Свод все же сообщил ему свое настоящее имя во время собственного представления пану Бенедикту.

При этом стоит сказать, что дядюшке Якуба изрядно потрепали нервы бесконечные разговоры и споры друзей на английском языке. Многое вызывало у него недоумение. Взять хотя бы тот момент, когда, раскланявшись перед хозяином Войнаўска-Клішэнскага маёнтка21, англичанин представился Ричмондом Сводом. Пан Бенедикт не мог не заметить, как при этом изумленно округлились глаза его племянника.

Чуть позже, перед самым торжественным ужином, Якуб и его друг столь увлеклись спором, в ходе которого на разные лады звучало «Ричмонд Свод», что едва сами не опоздали к столу и не заставили это сделать хозяина.

Гости заждались, а ведь пан Война пригласил к себе отужинать своих соседей – достойных и знатных людей. Благо и Петерсонс, и Йонсонс с женой отнеслись к этой задержке весьма снисходительно, списав ее на одну из традиционных и безобидных странностей мужчин из рода Войны. Ведь и сам пан Бенедикт с трудом укладывался в рамки поведения местной знати, часто выделяясь непринятой здесь широтой жеста и яркой индивидуальностью. Но что делать, он был богат, и ему многое прощалось.

У Йонсонсов была на выданье дочь. Понятное дело, услышав о том, что пан Бенедикт приглашает их поужинать в обществе своего племянника, сына Криштофа Войны, Йонсонсы не могли отказать. Дочь их, к слову сказать, была не просто недурна собой, а считалась редкой красавицей. Однако, думая, что племянник еще немного погостит у дяди (пан Бенедикт тоже так думал), они не стали ее брать с собой к ужину.

Вечерняя трапеза удалась. Много шутили, разговаривали. Якуб Война очень понравился Йонсонсам, однако ужин ужином, а обедали Якуб и Свод уже в пути. Все же не стоило пану Бенедикту сообщать, что отец Якуба отдает ему имение Мельник возле Дрогичина22, где пан Криштоф Война, писарь Великого Княжества Литовского и королевский подскарбий, намерен открыть серьезное литейное производство. Однако можно простить пану Бенедикту невинное желание устроить сюрприз любимому племяннику и одновременно упрочить его положение в кругу местной знати.

Будь Якуб менее воспитанным и люби он немного меньше своего дядюшку, нечаянно выдавшего секрет брата, он уехал бы тотчас же, даже не взирая на поздний час, а так он решил отправиться в путь с восходом солнца. Пан Бенедикт вначале расстроился и разозлился на самого себя за неуместную болтливость, однако к утру, немного поостыв, он даже радовался, глядя на то, как же все-таки ярко проявлялась кровь рода Войны в Якубе.

Сам дядюшка ехать не мог, но дал в дорогу своему любимому племяннику отправное письмо, отрядив также в его распоряжение свой трехконный поезд, неприлично толстую мошну денег и слуг.