Она и не заметила, как уснула. И так и спала в уютном гнезде, под рукой своего мужчины, пока тело не отдохнуло и не готово было встретить новый день.

Марис лежал тихо-тихо, не шевелясь. И только дыхание выдавало, что он не спит.

– Не хотел тебя будить, – тихонько дохнул он ей в ушко. – Выспалась?

– С тобой выспишься, – фыркнула Ева.

Оба знали, что это – игра, и недовольство Евы – притворство чистой воды.

– Ну что, в душ? – спросил Марис.

И она почувствовала в этом предложении не только стремление к чистоте, но и к более тонким и глубоким материям.

Выгнав Ральфа, изумлённого тем, что вместо еды ему предлагается прогулка во двор, оба поспешили в душ. Надо ли говорить, что вышли они оттуда совсем нескоро, да и румяность, покрывавшая обоих, была вызвана не только горячими струями воды.

– Подожди, сейчас вкусное принесу, – Марис вышел во двор прямо в тапочках, подошвы которых захрустели по инею, покрывшему за ночь остатки травы. Из багажника пикапа – уже не синего, а тёмно-зелёного «вольво» – была извлечена огромная сумка с «вкусностями». Большой Марис всегда любил вкусно поесть сам и стремился накормить Еву.

– Здесь такого не купишь!

И правда, местный магазин никогда не видел ни креветок, ни лососины, которую обожала Ева. Да и мясом здесь если и торговали, то только с самого утра на местном рынке. Предусмотрительный Марис привозил запас на всю неделю.

В этот раз сумка была много больше обычной.

– Зачем так много? – удивилась Ева.

– Давай, завтрак готовь, потом вопросы задавать будешь, – с притворной серьёзностью парировал её любимый мужчина.

По интонации, по прищуру серых глаз она поняла, что вопросы задавать, действительно, пока не стоит. Субботний «американский» завтрак, состоящий из глазуньи с беконом и пышной стопки оладий, правда, не с кленовым сиропом, а с вареньем из алычи, которая в изобилии росла на хуторе, с огромной чашкой отличного свежесваренного кофе, был великолепен.

Наевшись, Ева не торопилась вставать из-за стола. Ей казалось, Марис хочет, но не решается что-то сказать, и она держала паузу, давая ему возможность собраться с духом, лениво крутила чашку, поглядывая иногда на складочку у него на лбу, то появлявшуюся, то исчезавшую.

Наконец он решился.

– Тут такое дело, – не спеша, «в духе Мариса», издалека начал он. – Мы конкурс выиграли.

Ева сразу почувствовала, что эта прелюдия – неспроста и радоваться не спешила.

– Да, какой? – аккуратно поинтересовалась она?

– Музей, – выдохнул Марис. – Художественный. Помнишь, я тебе проект показывал?

– Конечно! Здорово! – Она не на шутку обрадовалась. Марис будет занят на таком большом проекте. Это и стабильность, и опыт, и, возможно, карьерный рост. Настораживало только то, что сам Марис как будто был чем-то смущён

– Что-то не так? – на всякий случай поинтересовалась Ева.

– Всё так. Вот только… Ну надо же освоить всю технологию… – И Марис вновь замолчал.

«Ну когда уже ты скажешь, к чему готовиться!», – с нетерпением подумала Ева. Но зная по опыту, что торопить события бесполезно, молчала, продолжая крутить большую, белую в красный горох чашку.

– Мне надо уехать, – Марис решился, наконец, и пустился в бурные воды объяснения, как в реку с обрыва. – Там курс будет учебный и сертификация. Короче, в понедельник я уезжаю. – Он замолчал так же внезапно, как и заговорил.

– А когда ты приедешь? – вопрос прозвучал мягко и вкрадчиво.

Сердце её колотилось, вдруг он скажет, что через месяц, а то и два, а то и через полгода… К долгой разлуке она точно готова не была.

– Восемнадцать дней. И на дорогу туда день и обратно. – Марис виновато замолчал.

«Слава Богу, не вечность», – про себя перевела дух Ева.

– А когда выезжать?

– Завтра утром. До парома на Хельсинки мне часов шесть махать, – у Мариса был тон обречённого на казнь. – Воскресенье на дорогу, а в понедельник с утра уже учёба

Да, воскресенье хотелось провести как-то иначе. А если учесть, что Мариса не будет целых три недели, то… Вероятно, когда он вернётся, уже будет снег, и им так и не удастся пройтись по шуршащим жёлтым листьям. К тому же теплилась надежда, что до холодов Марис успеет утеплить хлев, в котором неугомонная Дора так и норовила проковырять отверстие своими небольшими, но острыми рожками.

Но, как видно, не судьба.

Марис и сам, Ева видела это ясно, был не слишком рад этой командировке. То есть, рад, естественно, – работу свою он любил и возможность узнать в ней что-то новое, разумеется, не могла не радовать. Но невозможность взять с собой Еву – вот что огорчало. И понимание того, что она никак не сможет просто так бросить хутор вместе с козой и щенком, а главное – нарушить данное Густе слово, несколько печалило. Он вообще был очень домашним, этот большой, с виду медлительный, но такой быстрый и в обычном состоянии очень весёлый человек. Когда он улыбался, уголки его серых глаз разбегались сетью крохотных морщинок, а на подбородке появлялась очаровательная ямочка. Еве захотелось, чтобы эта ямочка появилась прямо сейчас. Тем более что утром Марису придётся уехать. В связи с чем было предпринято нападение на крепость под именем «грустный Марис», а посуда на столе ещё долго оставалась немытой.

5.

Ураган начался в понедельник к обеду.

Сначала пришла радость, что ветер поднялся сегодня, когда Марис уже в Хельсинки. Сама она паромы не любила и была рада получить СМСку об успешном прибытии.

Но ветер крепчал. Его порывы усиливались на глазах, и верхушки соснового леса, подступавшие к хутору, немилосердно шатались. К ночи ветер принёс грозу. Лило как из ведра, а полыхало и гремело так, что молнии освещали окна, как днём.

Ральф страшно перепугался. Хоть и большой на вид, но он был сущим ребёнком. К тому же – собачьим, а значит, куда более подверженным инстинктам. Сначала он тихонько прятался на своём матрасике в сенях. Потом – перебрался в ноги к работавшей за столом Еве, где лежал, дрожа, повизгивая и поскуливая при каждом раскате грома. Вдруг, в какой-то момент, когда гром и молния, словно сговорясь, устроили светошумовое представление, казалось, прямо над крышей их с Евой домика, он сорвался и с громким воем понёсся по комнате, тыкаясь в углы в надежде найти убежище от этого страшного слепящего громыхала.

Она тут же бросилась спасать и щенка и имущество. Ухватив его крепко за холку, она уселась рядом на пол и прижала собачью морду к себе, поглаживая и что-то ласково приговаривая. Ральф притих, но дрожащее крупной дрожью тело, прижатые уши и глухое утробное рычание выдавали нешуточный испуг будущего Евиного защитника. Так они сидели, обнявшись, под пологом чёрных в ночи туч, изрыгавших то огонь, то громовые раскаты, и в безумной скачке гонимых по небу ураганным ветром.

И вдруг погас свет. Сначала лампочки заморгали-замерцали, потом вспыхнули неправдоподобно ярко, и – наступила тьма. Компьютер, столь непредусмотрительно оставленный Евой включённым, тоже принял участие в шоу. Что-то в нем щёлкнуло, зашипело, и он прекратил свою компьютерную жизнедеятельность.

– Так, приехали, – подумала Ева.

Первый порыв был – броситься и вытащить вилку из розетки. Но Ральф продолжал дрожать, хотя и меньше, чем при свете, и она не решилась бросить испуганного щенка. Так они и просидели в обнимку до середины ночи, когда неутихающий ветер умчал грозовые тучи куда-то на восток.

И стало совсем темно.

Ральф перестал подвывать и только мелко дрожал. В полной темноте – Ева не раз пожалела, что не запаслась спичками и свечами, то есть где-то всё это было, и в избытке, но не под рукой – она напоила собаку, выпустила на минутку во двор и, перетащив матрасик Ральфа в спальню и уложив его, сама в изнеможении повалилась на кровать. Видимо, она тоже дрожала, потому что тело вело себя, как после тяжёлой изматывающей работы.

Так, под удаляющееся громыхание и завывание ветра, и уснули все обитатели этого хутора.