Словом, без тканей и шагу ступить нельзя. Потому и трудятся, не жалея сил, ткачи. Каждый клочок хлопка, каждую ниточку берегут, чтобы дать народу как можно больше самых лучших тканей.

Все это рассказала Нина Ивановна. А потом добавила:

— Чтобы облегчить труд рабочих, мы стараемся на фабрике все механизировать, начиная с подачи масла для смазки машин.

Нина Ивановна подвела ребят к какому-то аппарату, похожему на телефон-автомат. Только в отверстие аппарата она опустила не монету, а жетон, и сейчас же в подставленную жестяную масленку потекло тоненькой желтой струйкой масло.

— Это механический раздатчик, — пояснила Нина Ивановна. — Если опустить туда жетон, он отпустит триста граммов масла, и оно смажет все трущиеся части машины. А теперь посмотрите, как выглядят наши машины. — И она показала рукой на огромный зал ткацкого цеха.

Ребята вошли туда и остановились, пораженные гулом и ослепительным сверканием.

«Будто молочные реки из сказки», — подумал Дима, глядя на плавно стекающие со станков блестящие волны ткани. Не отрываясь, смотрел он на эти празднично сияющие, неумолкаемо гудящие машины. Бешено пляшут тонкие нити со шпулей, одни вдоль, другие поперек; ловко снуют между ними похожие на игрушечные лодочки челноки. И без конца текут и текут сотканные из нитей ткани…

А между рядами станков неторопливо, будто прогуливаясь, легко движутся ткачихи в белых косьнках: они, словно дирижеры, управляют этим шумным оркестром машин.

— А почему там в конце красный флажок? — удивился Дима.

— Там работает лучшая ткачиха комсомольской бригады, — объяснила «Нина Ивановна. Она назвала фамилию, но в гуле и грохоте пионеры ее не расслышали.

Из рассказа Нины Ивановны ребята узнали, что девушка, работающая на этом участке, управляется с шестью станками и что это очень трудно, потому что на ее станках одновременно ткутся разные сорта тканей: на одном — вольта, на другом — майя, на третьем — батист…

Ребята подошли поближе, чтобы рассмотреть лучше эту девушку. Она двигалась по цеху так плавно, красиво, уверенно. То на миг останавливалась, прислушиваясь к стуку одного станка, то зорко оглядывала другой станок. Подойдя к нему, незаметным движением связывала оборвавшуюся нить, быстро и ловко заряжала челнок на третьем станке, на четвертом. Обходила машины с задней стороны, осторожно распутывала тонкие ниточки…

— У нее станки, будто дети у матери, — говорила Нина Ивановна, любуясь вместе с ребятами искусной работой мастерицы. — Видите, как хорошо она знает характер и капризы каждого из них!

Тут ткачиха обернулась, и Дима закричал удивленно и радостно:

— Маша! Это моя сестра, моя Маша!

Но ребята ничего не слышали: они спешили за Ниной Ивановной уже в другой цех — смотреть, как умные машины сами укладывают и измеряют метр за метром сотканные за день ткани.

— Сегодня, как и вчера, — сказал пожилой счетовод в очках, — мы дадим стране больше ста тысяч метров ткан». Это значит, — добавил он, с улыбкой глядя на маленьких слушателей, — каждый день мы одеваем пятьдесят тысяч детей таких, как вы. И это только одна наша фабрика. А сколько их еще в нашем городе, во всей стране!

Больше ребята уже ничего не смотрели: они устали.

— Давайте отдохнем, — сказала Нина Ивановна и повела их в тихую прохладную комнату комитета комсомола.

Там сидела та самая молоденькая ткачиха, над станком которой взвился красный флажок. Из-под белой ее косынки выбивались такие же, как у Димы, курчавые черные волосы.

«Моя сестра!» — хотел крикнуть Дима, но от волнения и неожиданности не мог выговорить ни слова.

Маша смущенно улыбнулась.

— Что же вам, ребятки, рассказать?

Она на минуту задумалась, потом просто стала рассказывать, только не о себе, а о подругах своей бригады.

— Только в этом году пришли из школы, а уже научились отлично работать, а кое-кто из них перевыполняет норму. Конечно, приходится помогать им, но ведь и я училась у опытных ткачих. У одной научилась быстро связывать нити, у другой — запускать челнок, у третьей — налаживать станок. Старалась экономить на каждой операции секунды. Секунды складывались в минуты, минуты — в часы. Вот и получается, что amp;apos; каждый день даем сверх нормы десятки метров ткани и все первым сортом, — зардевшись от смущения, закончила девушка.

— А как же вы успеваете еще отлично учиться? — спросила с места Таня.

— Строго распределяю свой день, — ответила Маша и как бы невзначай взглянула на брата.

Дима покраснел и, отвернувшись, спрятался за спины ребят. Вдруг она расскажет про него: сколько раз он отрывал ее от учения!

— Конечно, это не легко, — продолжала Маша, — иногда хочется лишний часок поспать и в неположенное время погулять, но если думаешь о главном, то всегда сумеешь с собой справиться. А главная моя мечта — еще лучше работать. Вот и учусь. Кончу школу, в текстильный институт поступлю.

По дороге в лагерь ребята только и говорили о фабрике.

— Я непременно буду ткачихой, — горячилась Аля Кравчук, — мне там все так понравилось. И особенно эта комсомолка!

— А ты говорил, скучно! — упрекнули пионеры Диму.

Дима молчал. Он думал: поверят или не поверят ему ребята и Вера Тимофеевна, что комсомолка — его сестра? Ведь он никогда о ней не рассказывал.

И тут вожатая, как будто угадав его мысли, неожиданно спросила:

— Скажи, Дима, Мария Лобова, которая с нами беседовала, твоя сестра или однофамилица?

— Это моя сестра! — радостно закричал Дима. — Честное пионерское, моя сестра!

Старшая вожатая сказала Капе и Дусе:

— Съездите, девочки, в оранжерею и выберите красивый букет для нашего дорогого гостя. Вам это поручает совет дружины.

— Наверно, это нам потому поручали, — шепнула сияющая Капа Дусе, — что мы с тобой тоже сочиняем стихи, правда?

Подруги не могли скрыть своей радости.

Всем работникам оранжереи сразу стало известно, что сегодня в городской лагерь N 20 приедет известный писатель и что им, пионеркам Капе и Дусе, поручено преподнести ему цветы.

И, конечно, садовники особенно постарались: букс г из гладиолусов и душистой гвоздики получился замечательный.

Подруги так торопились в лагерь, что, садясь в трамвай, чуть не сбили с ног пожилого гражданина в сол amp;apos;оменной шляпе.

Извиняться, конечно, было некогда, надо было быстрее всех влететь в вагон, чтобы успеть занять освободившиеся места. Капа и Дуся удобно сидели со своим букетом, бережно обернутым в бумагу, а пожилой гражданин стоял перед ними, неловко покачиваясь при каждом толчке вагона.

— Ой, осторожно, неужели не видите — цветы! — строго прикрикнули подруги на гражданина, когда он при особенно сильном толчке качнулся в их сторону.

— Простите, — удивленно покосившись на девочек, сказал гражданин.

Не обращая на него внимания, подруги громко продолжали свой разговор.

— Букет подношу я, — сказала Капа и, заметив обиженное лицо Дуси, поспешила утешить ее:- Ты зато ему приветствие в стихах скажешь, например, так: «От всех ребят цветы мы вам вручаем…»

— «Мы очень любим вас и очень уважаем…» — подхватила Дуся и радостно рассмеялась: — Ты представь себе только, Капа, как нам будут завидовать все ребята!

Девочки громко болтали и смеялись, все невольно оглядывались на них.

Гражданин в соломенной шляпе продолжал неловко покачиваться. В правой руке у него был портфель, левой он держался за поручень вагона.

Сидевшая рядом с Капой женщина с грудным ребенком на руках, наконец, не выдержала и сердито бросила в сторону девочек:

— Ведь нет того, чтобы уступить место. Сидят, б\ amp;apos;дто не видят.

— А может, и не видим. Нам, может быть, не до этого. — Капа обиженно поднялась с места.