– В этом мире есть еще надежда.

– В самом деле?

– Должна быть. А иначе какой во всем этом смысл?

Тео издал невеселый смешок, похожий на лай собаки.

– Ты напомнила мне одного знакомого мальчишку. Ему не победить, но он все продолжает бороться.

Энни насмешливо изогнула бровь.

– Ты говоришь о себе?

Тео вздрогнул от неожиданности.

– О себе? Нет. Этот парнишка… ладно, забудь о нем. Писатели не всегда различают грань между вымыслом и действительностью.

«Чревовещатели тоже».

«Понятия не имею, о чем это ты», – возмущенно фыркнула Плутовка.

Тео нашел в кармане ключ и сунул в замочную скважину. Ключ легко повернулся.

– А я думала, на острове никто дверей не запирает, – заметила Энни.

– Городские привычки так легко не забываются…

Энни вошла вслед за Тео в пустую комнату с потертым полом, выложенным из некрашеных широких досок, и большим камином из тесаного камня. Золотые пылинки, взвихренные воздушным потоком, плясали в лучах солнца, вливавшихся в окно. В комнате пахло смолистым дымом и старостью, но не запустением. Не было здесь ни мусора, ни негодной рухляди и хлама. Крепкие, без трещин стены стояли прочно и ровно, только выцветшие старомодные обои с цветочным рисунком местами покоробились от времени.

Энни расстегнула пальто. Тео остановился посередине комнаты, пряча руки в карманы серой парки. Он казался смущенным, будто Энни невольно раскрыла его секрет. Она прошла мимо него на кухню, где осталась лишь каменная раковина да несколько покореженных подвесных металлических полок для посуды. Дальнюю стену занимала старинная печь. Ее чисто вымели и набили свежими дровами. «Здесь чудесно», – подумала Энни. Старый дом был частью Перегрин-Айленда, но злоба и раздоры островитян его не коснулись.

Стянув шапку, Энни сунула ее в карман. За окном над раковиной виднелся голый клочок земли, возможно, бывший когда-то садом. Она представила себе пышную зелень, цветущие шток-розы и гладиолусы, сладкий горошек, капустные и свекольные грядки.

Тео тихо вошел в кухню. Энни стояла спиной к нему, глядя в окно. Ее распахнутое пальто сползло с одного плеча. Она не потрудилась подкрасить глаза или губы и, наверное, поэтому выглядела так естественно в старомодной кухне из забытого прошлого. В своем незатейливом наряде она запросто могла бы сойти за фермершу тридцатых годов. Ее дерзкие глаза и густая копна непокорных кудрей никак не вписывались в современные каноны растиражированной, давно поставленной на поток красоты. Она была неподражаемой, единственной в своем роде.

Тео вообразил, что сказала бы Кенли и ее одержимые модой подруги при виде Энни. О, они захотели бы непременно исправить ее внешность. Выпрямить при помощи химии вьющиеся волосы, сделать губы пухлыми, как у порнозвезды, увеличить грудь, провести легкую липосакцию (впрочем, где именно, Тео не мог представить даже приблизительно). Хотя единственное, что не помешало бы изменить в ее наружности… Тео осекся, ответ пришел сам собой.

Ровным счетом ничего.

– Это место будто создано для тебя. – Как только слова эти слетели у него с языка, Тео немедленно захотелось взять их обратно. Он добавил, небрежно растягивая слова: – Представляю, как ты вспахиваешь поля, задаешь корм свиньям и красишь сараи.

– Ну, спасибо тебе. – Ей бы следовало оскорбиться, но Энни оглядела кухню и улыбнулась.

– Мне нравится этот дом.

– Да, он ничего.

– Больше, чем ничего. Ты отлично знаешь, что он прекрасен. Почему ты вечно изображаешь из себя бездушного тупицу?

– Мне незачем притворяться.

Энни на мгновение задумалась.

– И все же ты играешь. Только роли выбираешь не те.

– Это тебе так кажется. – Тео смущала необычайная проницательность Энни. Эта женщина безошибочно нащупывала самые слабые его места. Его пугало сострадание, с которым она выслушала историю его прошлого, и ее великодушная готовность забыть обо всем, случившемся тем далеким летом без малого двадцать лет назад. Тео начинал за нее бояться.

Солнечный луч вспыхнул на кончиках ее ресниц, и Тео вдруг охватило первобытное желание подчинить ее себе, доказать свое превосходство. Убедиться, что он все еще хозяин положения. Он медленно подошел к Энни, глядя ей в глаза.

– Перестань, – сказала она.

Протянув руку, Тео накрутил на палец локон, упавший ей на ухо.

– Перестать что?

Энни оттолкнула его ладонь.

– Перестань актерствовать, изображая Хитклифа из «Грозового перевала», черт тебя побери.

– Понятия не имею, о чем ты говоришь…

– А эта ленивая походка рокового красавца, эти томные глаза с полуопущенными веками, этот заносчивый, надменный вид?

– Я в жизни не ходил ленивой походкой. – Несмотря на бурные протесты, Энни стояла неподвижно, не отступила ни на дюйм. Тео коснулся пальцем ее щеки…

Тео испытывал на ней свои дьявольские чары. А может, так действовала на нее старая ферма. Но как бы то ни было, Энни чувствовала, что не в силах двинуться с места, хотя взгляд Тео вызывал у нее смутную тревогу. Что-то смущало ее.

Довольно было повернуться к нему спиной, чтобы положить этому конец. Но она не могла. Энни не остановила его, и когда он стянул с нее пальто, а потом сбросил свою куртку. Уронив руки, неотрывно глядя друг другу в глаза, они замерли в лужице дрожащего зимнего света, жидким ручейком льющегося в окно.

Тело Энни пылало, все ее чувства необычайно обострились. Она вдруг ощутила, как нестерпимо громко бьется сердце, как бурлит в венах горячая кровь. Ей показалось, что она слышит стук сердца Тео. Энни всегда знала: бездумный секс не для нее. Она не из тех женщин, что, получив удовольствие от мужчины, немедленно забывают о нем. В век равноправия полов подобная неспособность разделять чувства и чисто физические потребности считается слабостью. Изъяном, которых у нее и без того хватало с избытком.

Тео коснулся ее щеки.

«Не смей прикасаться ко мне так. Не смей вообще ко мне прикасаться. Ну же, не останавливайся, я хочу чувствовать прикосновение твоих рук».

И руки Тео будто услышали ее безмолвный призыв. Как и его губы. Он целовал ее исступленно, едва ли не зло. Возможно, потому, что она была не так красива, как он? Не так шикарна? Не так успешна?

Его язык скользнул в глубину ее рта, и Энни вцепилась в плечи Тео. Губы ее приоткрылись, поддаваясь соблазну, уступая власти его поцелуя. Он сжал ее в объятиях, приник к ней всем телом. Тео был выше ее ростом, но, как ни странно, это им нисколько не мешало. Тесно прильнув друг к другу, как две половинки разрезанного яблока, они будто стали единым существом.

Его руки скользнули к ней под свитер, обхватили спину. Сильные пальцы очертили дорожку вдоль ее позвоночника. Тео сразу взял на себя главенствующую роль, ей следовало осадить его. Пора было установить свои правила, заставить его подчиниться, так и поступают современные женщины. Используют мужчин, а не поддаются им. Но Энни так нравилось чувствовать себя желанной.

– Я хочу видеть тебя, – прошептал он, касаясь губами ее губ. – Любоваться твоим гибким телом, позолоченным солнцем.

Эти слова, отдававшие литературщиной, заворожили ее, словно поэтические строки. Впервые в жизни Энни не нашлась с ответом. Вместо того чтобы отпустить ехидную ремарку, она подняла руки, позволяя Тео стянуть с нее свитер. Расстегнутый бюстгальтер полетел на пол. Тео стащил с себя пуловер, не сводя глаз с ее груди. Солнечный свет омывал ее тело, и, хотя в доме стоял холод, она чувствовала, как внутри разгорается жар.

Ей хотелось еще поэзии. Еще поцелуев и объятий. Наклонившись, она сбросила сапожки и носки. Пальцы Тео пробежали по ее позвоночнику, будто наигрывая мелодию на флейте.

– Похоже на нить жемчуга, – прошептал он.

Кожа Энни покрылась мурашками. Мужчины не говорят ничего подобного, занимаясь любовью. Они вообще большей частью молчат. А если и открывают рот, то ляпают что-нибудь грубое, приземленное, напрочь отбивающее всякое желание.