«Как ты прекрасна, моя дорогая Милашка, – заговорил он чарующим густым басом. – Женщина моих грез».

«А ты лучший из мужчин, – мечтательно вздохнула Милашка. – Сильный и бесстрашный».

«Исключительно в воображении Энни, – возразила Плутовка с необычной для нее враждебностью. – Без нее ты такой же никчемный, как и остальные ее бывшие дружки».

«Этих дружков было всего двое, – урезонила подругу Милашка. – Не вымещай на Питере свою неприязнь к мужчинам. Уверена, это вышло случайно, но так ведут себя только задиры, а ты ведь знаешь, как мы обходимся с забияками».

В представлениях Энни куклы всегда спорили друг с дружкой, а в нескольких сюжетах центральным персонажем выступал задира. Усадив Питера на диван, она отодвинула Лео подальше, в самый угол.

«Ты по-прежнему меня боишься», – злорадно прошипел он.

Иногда Энни казалось, что куклы живут собственной жизнью. Кто знает, какие мысли бродят у них в головах?

Зябко кутаясь в алую накидку, она побрела к эркеру. Буря утихла, в небе тусклым фонарем светила ущербная луна. Энни окинула взглядом унылый зимний пейзаж: черные, будто нарисованные тушью силуэты елей, белые пятна заснеженных болот. Потом она подняла глаза.

Вдалеке темной грозной громадой высился Харп-Хаус. Стоя на самой вершине голого утеса, он будто парил в воздухе. В блеклом свете месяца проступали остроконечные крыши и мрачная башня, где горел желтоватый огонек – единственное освещенное окно на погруженном в тень фасаде. Эта картина напомнила Энни обложку старого готического романа в дешевом бумажном переплете. Они и сейчас изредка попадаются в букинистических магазинах. Энни мгновенно представила босую героиню, в одном лишь прозрачном пеньюаре выбегающую из дома, битком набитого привидениями. Зловещая башня светится в ночи у нее за спиной, нагоняя ужас. Конечно, теперь подобные книги кажутся наивными в сравнении с современными, насыщенными эротикой историями о вампирах, вервольфах и оборотнях, но Энни они всегда нравились. Эти романы питали ее фантазии, помогали грезить наяву.

Над зубчатыми стенами Харп-Хауса неслись грозовые облака. Они мчались по ночному небу так же стремительно, как всадник на вороном коне, промелькнувший перед Энни на занесенной снегом дороге в мутной пелене метели. Кожа ее покрылась мурашками, но вовсе не от холода – разыгралось воображение. Отвернувшись от окна, Энни взглянула на Лео.

Глаза с тяжелыми веками… На тонких губах презрительная усмешка… Законченный злодей. Энни избежала бы многих разочарований, если б не ее буйная фантазия. Она окружала романтическим ореолом угрюмых, погруженных в себя мужчин, в которых влюблялась, воображая их героями, вместо того чтобы увидеть тех двоих в истинном свете и понять, что один из них мошенник, а другой самовлюбленный нарцисс. Что же до Лео, с ним все было иначе. Энни сама создала его из ткани и ниток. Она вертела им как хотела.

«Это тебе только кажется», – прошептал он.

Поежившись, Энни вернулась в спальню. Но даже скользнув под груду одеял, она не могла отделаться от мрачного видения дома на скале.

«Прошлой ночью мне снилось, что я вернулась в Мэндерли…»[1]

Проснувшись утром, Энни не почувствовала голода, однако заставила себя проглотить горсточку затхлых овсяных хлопьев. В комнатах стоял ледяной холод, день выдался хмурый, и Энни хотелось лишь одного – забраться обратно в постель. Но жить в доме без отопления и воды ей вовсе не улыбалось, и чем больше она думала о пропавшем смотрителе, тем сильнее злилась. Отыскав единственный сохранившийся у нее телефонный номер, принадлежавший местному муниципалитету, а также почте и библиотеке, Энни попыталась дозвониться, но безуспешно. Телефон, хотя и не успел разрядиться, не принимал сигнал. Опустившись на обитый бархатом розовый диван, она бессильно уронила голову на руки. Теперь ей ничего не оставалось, как отправиться к Уиллу Шоу самой, а значит, взобраться на утес и войти в Харп-Хаус. А ведь она поклялась, что ноги ее больше не будет в этом проклятом месте.

Натянув на себя всю теплую одежду, какая только нашлась в доме, она завернулась в алую накидку матери и повязала на шею старый платок. Потом собрала остатки воли, призвала на помощь все свое мужество и вышла за порог. День показался ей таким же серым и унылым, как ее будущее. Соленый ветер с океана пронизывал до костей, а немыслимое расстояние между коттеджем и усадьбой на вершине утеса наводило ужас.

«Я отнесу тебя на руках, тебе не придется даже шагу ступить», – галантно пообещал Питер.

Плутовка пренебрежительно фыркнула в ответ.

Начался отлив, однако обледенелые скалы, протянувшиеся длинной грядой вдоль берега, в зимнее время года слишком опасны для прогулок, и Энни пришлось выбрать окольный путь вокруг заболоченного соленого озерца. Но вовсе не долгая дорога вызывала у нее панический страх.

Милашка, добрая душа, попыталась ее подбодрить:

«Прошло восемнадцать лет, с тех пор как ты в последний раз поднималась к Харп-Хаусу. Привидения и гоблины давно убрались восвояси».

Энни прикрыла нижнюю часть лица краем накидки.

«Не волнуйся, – храбро заявил Питер. – Я буду смотреть в оба».

Питер с Милашкой честно выполняли свою работу. Они помогали куклам выпутаться из всевозможных переделок, случавшихся по вине Плутовки, и вмешивались, когда Лео затевал какую-нибудь злую каверзу. Они объясняли ребятишкам, что наркотики – это зло, напоминали, что нужно есть побольше овощей, чистить зубы дважды в день и ни в коем случае не позволять, чтобы кто-то запускал руки к вам в штанишки.

«Но ведь это чертовски приятно», – осклабился Лео и мерзко захихикал.

Порой Энни жалела, что сотворила его, но из Лео получился отменный злодей. Он вечно задирался, затевал перепалки, сбывал наркоту, набивал живот всякой дрянью и пытался выманить незнакомых малышей с детских площадок.

«Идемте со мной, детки, я угощу вас любимыми конфетками», – издевательски пропел Лео.

«Брось, Энни, – вмешалась Милашка. – Никто из семейства Харп не появится на острове до лета. Здесь живет только смотритель».

Но Лео не унимался.

«У меня есть драже «Скиттлс» и «Эм-энд-эмс», тянучки «Твиззлерс», а также… напоминания обо всех твоих провалах и неудачах. Как продвигается твоя блестящая актерская карьера?»

Энни обхватила себя за плечи, пытаясь унять дрожь. Нужно что-то делать. Заняться йогой или начать с медитаций. Главное, научиться дисциплинировать свои мысли, вместо того чтобы позволять им, словно муравьям, разбредаться во все стороны и бежать, куда им только захочется… или куда их занесет против желания. Пусть ее мечты об актерской карьере закончились крахом. Ну и что с того? Детишки любят ее кукольные представления.

Ботинки поскрипывали, ступая по снегу. Побитый ветром сухой рогоз и бурый пожухлый тростник выглядывали кое-где из-под ледяной корки, покрывавшей спящее болото. Летом здесь кипела жизнь, а зимой – царило уныние. Озерцо казалось серым и блеклым, как надежды Энни.

У подножия скалы она снова остановилась передохнуть. Недавно расчищенная, посыпанная гравием дорожка вела вверх по склону утеса к Харп-Хаусу. Если Шоу умел управляться со снегоочистителем, он мог бы вызволить машину Энни. Она нехотя поплелась к усадьбе. До пневмонии Энни без труда осилила бы крутой подъем, но к тому времени как она достигла вершины, легкие ее горели огнем, а в груди страшно хрипело. Маленький коттедж далеко внизу казался брошенной игрушкой, отданной на волю бушующего моря и скалистого побережья Мэна. Хватая ртом обжигающий ледяной воздух, Энни заставила себя поднять голову.

Харп-Хаус нависал над ней зловещей гигантской тенью на фоне хмурого, свинцово-серого неба. Стоя на гранитном утесе, открытый летним шквалистым ветрам и свирепым зимним бурям, он будто бросал вызов всем стихиям природы: «Попробуйте-ка меня свалить». Остальные летние дома занимали защищенную скалами восточную часть острова, но Харп-Хаус презирал легкие пути. Вознесенный высоко над морем на скалистом западном мысе, он намертво врос в гранит. Облицованная дранкой неприступная крепость из темного дерева с сумрачной башней, лепившейся к одному боку.