Ваше письмо сохраняет вживе задачу, которую я сейчас осуществить не могу, а возможно, не сумею осуществить никогда. Сейчас мои мысли целиком заняты книгой[467], которую мне хотелось бы завершить. До этого еще далеко, несомненно, потребуется еще года два.
Из давних воспоминаний о Вас, незабываемом, с добрыми пожеланиями,
Ваш
Карл Ясперс
У меня недостает сил ответить так, как я бы хотел. Всех своих
друзей я вынужден просить о снисхождении. Извините, что и Вам я на сей раз посылаю лишь этот текст, записанный под диктовку.
1959–1964
[152] Карл Ясперс — Мартыну Хайдеггеру ш
ныне: Канн[469] 22 сентября 1959 г.
Дорогой Хайдегтер!!
К Вашему семидесятилетию[470] шлю мой привет и поздравления. То и другое — от всего сердца, ибо в этот миг память о далеком щедром прошлом заставляет мои личные к Вам чувства, которым давно уже приходится молчать, возвысить голос.
С 1933 года между нами пролегла пустыня, и все произошедшее и сказанное с тех пор, казалось, делало ее лишь непреодолимее. После того, что стало достоянием гласности, личная встреча без предшествующей публичной ясности, как мне представляется, поможет мало. Говорить должна сама философия. Мы стареем, а я порядком старше Вас. Может статься, нужное останется не высказано.
Вот так я и стою перед Вами с пустыми руками и могу сегодня только пожелать, чтобы на склоне лет Вы жили полной, располагающей к размышлениям и продуктивной жизнью.
Окружающий Вас мир стоит у меня перед глазами. Восемнадцатилетним студентом я в 1901 году провел зимой неделю на Фельдберге. Людей там было мало, вечерами они теснились в небольшой старой гостинице, до которой можно было добрать-
ся за час-другой на санях. На лыжах я, в отличие от Вас, стоял весьма неуверенно, а потому кое-как катался только вблизи гостиницы, меня завораживал снег на закате, когда весь мир — лишь свет и цвет, лишь бесконечные, переменчивые их оттенки. Однако над туманом я разглядел далекие сверкающие Альпы.
Ваш Карл Ясперс[471]
[153] Мартин Хайдеггер — Карлу Ясперсу
Карлу Ясперсу к его восьмидесятилетию[472]
Тому, что Вам удалось добраться туда и быть там, где Ваша мысль основала приют для раздумий, предназначена сегодня Ваша разумная благодарность.
Оно живет тишиною и для тишины. И хранит неразрушимое.
И ежечасно строит далекую близость к изначальному. И знает мышление как тщетную стойкость в однажды назначенной участи. Пусть благодарность в мысли порадует Вас в этот день.
Из воспоминаний двадцатых годов этого стремительного века,
Мартин Хайдеггер
[154] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру
Базель, 25 марта 1963 г.
Дорогой Хайдеггер!
После гриппа, продолжавшегося не одну неделю, сегодня я могу наконец поблагодарить Вас за то, что Вы вспомнили о моем восьмидесятилетии.
Я, правда, почувствовал легкую неловкость. Ибо, на мой вкус, послание было чересчур торжественным. Но куда больше была радость, ведь я почувствовал, что мы могли бы встретиться для разумной борьбы в "краю", где расположены те "места", о которых Вы пишете. Это вряд ли произойдет. Но если бы произошло, то именно оттуда пролился бы свет на наши труды и личную реальность, благодаря которой мы есть.
Шлю Вам привет и добрые пожелания,
Карл Ясперс
[155] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру[473]
Базель, 26марта 1963 г.[474]
Дорогой Хайдеггер!
После двух недель гриппа, от которого я мало-помалу выздоравливаю, хотя температура еще осталась, я наконец могу Вам написать.
Такая радость — получить от Вас поздравление к моему восьмидесятилетию. Благодарю Вас. Между нами еще что-то есть — как воспоминание и стремление. Я был растроган, читая Ваши слова "Из воспоминаний двадцатых годов этого стремительного века".
В моем возрасте я, наверно, еще больше прежнего стремлюсь к открытости. Я не хочу молчать, не хочу замалчивать ничего, что можно сказать. Читая Ваше послание к моему юбилею, я ощущал неловкость. Оно было для меня слишком торжественным. Неловкость отчасти развеялась, когда я подумал, что все же смогу встретиться с Вами в том "краю", где расположены "места", о которых Вы пишете. Вот это и отличает нас от наших коллег, профессоров философии, к числу которых мы оба все-таки принадлежим.
В тех местах, доступных почти непередаваемому опыту и фиктивно обсуждаемых в мысли, возможно, разыгрывается то, что хотя и не определяет ход вещей, но определяет ход индивида и его коммуникации. Может быть, волны мыслей, которые мы порождаем или изначально воспроизводим, стремятся на поверхности, в виде крохотной ряби, к другим людям. В какой мере это движет и ходом человеческой истории — вопрос эмпирический. То, что думают по этому поводу Гегель, Ницше и, в наиболее грубой форме, Маркс, я считаю заносчивостью, разрушающей нас, людей.
Вы, если я хоть что-то понял, так не думаете. Однако, судя по тому, что Вы говорите и как говорите, Вы предполагаете, что я, в точности как Вы, воспринимаю тот "приют", который, как Вы утверждаете (непонятным для меня и удивительным образом), создала моя мысль. Мне кажется, Вы высказываете нечто принадлежащее Вам, а не мне, нечтотакое, что находите и делаете там* Вы, а не я: своим несогласием я вовсе не хочу обратить в противо-
положность едва ли не каждую из фраз, Вами написанных, но по причине, которая мне — возможно, по глупости — кажется более глубокой, я ставлю их под вопрос.
Вы усиливаете во мне желание встретиться с Вами еще раз, сформулировав некоторые критические размышления по поводу Вашей работы и Вашей реальности. Это желание былоуменяуже 13лет назад, а потом опять исчезло. Очутись мы оба в том "краю", который — говоря ли из него или о нем — Вы более не называете метафизикой, мы поднялись бы на уровень борьбы и возможного согласия, какие ныне в философском смысле только и имеют значение. Там редко кого встречаешь. Но оттуда приходит то, что определяет нас вплоть до повседневности, превращает наши действия и суждения в знаки того, что нам там уяснилось.
Возможно, имело бы смысл сказать Вам, следуя одному из принципов Ницше: на кого нападаю, того уважаю. Но мой возраст замедляет всякое действие. Я все еще внутренне связан своей книгой о великих философах (перечитывая недавно наши письма, я с удивлением обнаружил, что после выхода моей "Философии" в 1932году в одном из писем Вы советовали мне написать эту самую книгу, первый том которой вышел несколько лет назад47S), — и, возможно, это слово так и не будет сказано. Если же это случится, я думаю: Вы моложе и сможете еще ответить.
Но сегодня я Вас благодарю. И посылаю Вам только что вышедшую книжку[476], где собраны в основном ранее уже опубликованные статьи политического содержания. Написанное в них взято не из философствования. Но мотивировано тем, что было узнано в философствовании, и потому отбрасывает на него отраженный свет. В истоках я не могу отделить одно от другого. Возможно, Вам это покажется глупостью.
Я шлю Вам привет из дальнего далека, не забывая, ничего не забывая, по-прежнему в беспокойстве, что, вопреки очевидности, быть может, все-таки удастся посредством предметного обсуждения — насколько философствование вообще можно назвать предметным в обыденном смысле слова — вновь отыскать то человеческое место, которое, судя по письмам, недавно мною перечитанным, на краткий миг в 1923 году показалось нам общиц^ля нас обоих.
