— И все они подстроены тобой и Гроссманом!

Бенни встал, медленно качая головой.

— Вот здесь ты ошибаешься, но, черт побери, почему я должен зарабатывать язву, стараясь убедить тебя?

Он взял со стола бутылку, подошел ко мне и наклонил ее так, что мой полупустой стакан мгновенно доверху наполнился чистым виски.

— Пей, приятель, — сказал он, усаживаясь обратно на тахту. — Нам нужны еще четверо, чтобы нести твой гроб.

— Ничего нового ты мне пока не сказал, — заметил я.

— Как раз сейчас собираюсь. — Он показал свои крупные зубы. — Я хочу, чтобы ты оценил, какие заботы я на себя взваливаю ради тебя, дружище. Ты сумеешь оценить по достоинству, тебе ведь тоже приходилось организовывать такие дела, а?

— Ну, так расскажи, что особенное ты для меня состряпал? — Я стиснул зубы.

— Конечно расскажу, — заверил он. — Как раз к этому и иду. — На дне его стакана оставался глоток виски. — За третьего гробовщика, а?

— Давай, давай! — прорычал я.

— Ну, пей. — В голосе его звучала обида. — Если ты не хочешь выпить со мной, на кой черт я буду оказывать тебе услугу и удовлетворять твое любопытство?

— Ладно, — проворчал я и отхлебнул еще немного виски.

— Так-то лучше, — одобрительно отозвался он. — Будь поласковей. Как я говорил, тебе грозят большие неприятности, и нас это радует. О том, что Лили Тил была в доме босса, известно только с твоих слов, как и о том, что ты не убивал ее.

— Ты забываешь о ее сестре Луис, — сказал я. — Завтра она расскажет о Лили.

— Да, — кивнул Бенни, — но, если тебя там не будет, кто подтвердит, что это так? Это будут лишь ее слова, верно?

— Этого хватит, — ответил я. — Более чем, даже если сегодня ночью меня убьют.

— Никто не собирается убивать тебя, дружище, — возмущенно проговорил он. — Ты покончишь жизнь самоубийством.

— Выпрыгнув в окно?

— Вот чем ты мне нравишься, — с одобрением произнес Бенни. — Ты быстро схватываешь, не надо тратить время попусту.

— Почему ты решил, что я на это соглашусь?

— Ты либо выпрыгнешь сам, как подобает джентльмену, либо я пристукну тебя, а потом вышвырну в окно. Мне без разницы.

— И ты думаешь, это сойдет за самоубийство?

— Конечно, — сказал он. — Хочешь знать почему?

Свободной рукой он залез во внутренний карман пиджака и достал глянцевую фотографию, держа ее так, чтобы я мог видеть, но не мог дотянуться до нее.

Это было фото Лили Тил — Лили в костюме Клеопатры. Но некоторые части и детали этого наряда были изъяты. И хотя на ней оставались побрякушки: тиара на голове, браслет вокруг одной лодыжки, обручи из чеканного золота с крошечными серебряными колокольчиками на бедрах, — она была совершенно голой. Понизу шла надпись. «Моему дорогому и любимому Элу, — гласила она, — который сделал меня своей богиней любви, — здесь я вся твоя навеки». Подпись «Лили» залезала на правый край изображения.

— Да кто поверит, что это писала она? — спросил я Ламонта.

— Любой эксперт подтвердит, — мягко выговорил он. — Это действительно она писала, дружище. Когда ты в первый раз пытался надавить на босса, он забеспокоился и попросил меня провернуть пару вещей. Я заставил ее подписать фотографию на всякий случай. Уже тогда стало понятно, что от тебя могут быть неприятности. Босс всегда фотографирует девушек — всех, которые бывают в его доме, — у него это вроде хобби. Чтобы их приодеть, он использует тот хлам, что собрал у себя наверху. — Бенни внезапно засмеялся. — Примерно год назад была одна дама — такая аппетитная красотка, каких ты и в фильмах никогда не видел. Так босс заставил ее снять всю одежонку, забраться в железные рыцарские доспехи и так фотографировал.

— И это смешно? — раздраженно спросил я.

— Ты не дослушал до конца, а в нем вся соль, — с сожалением сказал Бенни. — Прежде чем взяться за камеру, он убрал нагрудный щиток.

— Вот теперь я могу смеяться, — сказал я. — И где же эти снимки?

— Хочешь еще выпить?

— Мне больше не надо, — ответил я.

Он пожал плечами:

— Думаю, это не имеет большого значения, тебе этой фотографии хватит… да. Я растолкую тебе, дружище, коротко и ясно. Когда эту картинку найдут здесь, у тебя на тахте, то, естественно, решат, что ты прятал даму в своей квартире все то время, пока ее искали, и по каким-то своим соображениям — может, вымогал деньги — старался приплести Гроссмана. И тогда не потребуется много времени, чтобы сообразить, что ты ее и убил.

— А кто же убил меня, что они об этом подумают? — презрительно бросил я.

— Никто, — терпеливо объяснил он. — Они будут знать, что ты совершил самоубийство. Босс заявит, что ты сегодня вечером приходил к нему домой с угрозами: мол, если он не отстегнет тебе пятьдесят кусков или около того, то ты дашь на суде показания, что нашел девушку у него в доме. Он скажет им, что велел тебе убираться, пока он тебя не вышвырнул, а ты отказывался уходить, и тогда ему пришлось позвать на помощь меня. А я им расскажу, что доехал с тобой до города, чтобы убедиться, что ты не попытаешься вернуться и не станешь докучать боссу. Потом они найдут этот снимок со словами, полными любви и нежности, написанными рукой самой Лили. Они найдут тебя лежащим на обочине, и от тебя будет разить виски, а в желудке окажется столько этой замечательной жидкости, что станет ясно — ты был не очень-то трезв. Думаю, вряд ли кому-то потребуются дополнительные объяснения. — Бенни поднялся почти что бодро. — Ну вот, теперь ты знаешь и можешь выбирать, дружище. Ты сам выйдешь погулять в окошко или мне придется тебя оглушить и вышвырнуть?

— Пойду, — медленно проговорил я. — Но тебе не удастся выйти сухим из воды, Бенни.

— Я сам позабочусь о себе, приятель, — сказал он. — Хочешь выпить за последнего гробовщика, прежде чем отправишься туда?

— Отчего бы и нет? — уныло согласился я.

Я стоял и держал стакан, пока он наливал туда виски, потом повернулся и направился к проигрывателю.

— Ты соображаешь, черт возьми, что делаешь? — заорал он.

— Немного музыки, пока я пью виски, — ответил я. — У тебя что, совсем нет сердца?

— Ладно, — нехотя согласился он. — Я могу потерпеть музыку, только если это не сводящий скулы джаз, который так любит слушать босс.

Я выбрал «Хмурое воскресенье» Билли Холидей, потому что оно как раз подходило под настроение, поставил пластинку и включил вертушку. Бенни нетерпеливо наблюдал, пока я пил остатки виски.

— Эта хреновина работает? — рыкнул он.

— Конечно, — ответил я, — просто требуется время, чтобы она нагрелась.

Он хмыкнул, потом спиной попятился через комнату к окну и бросил быстрый взгляд вниз, на улицу.

— Прекрасно, — констатировал он и распахнул окно во всю ширь.

— Что-то действительно, видимо, случилось с проигрывателем, — пробормотал я и повернулся к аппарату.

Случилось всего-навсего то, что я не включил вращение диска, а только поставил пластинку на центральный стержень. Машина заработает автоматически, когда я ее включу, — пластинка опустится, звукосниматель медленно повернется и станет снижаться до тех пор, пока не коснется поверхности диска, мягко встанет, и игла войдет в канавку. На это уйдет примерно секунд восемь после того, как я нажму кнопку.

— Я не собираюсь ждать, пока ты починишь эту штуковину, — сжато выразил Бенни свою мысль.

— Кажется, я понял, в чем дело, — с надеждой проговорил я. Все пять регуляторов громкости я повернул до упора. — Я не собираюсь слушать музыку до конца, Бенни, — сказал я тихо. — Я просто хочу, чтобы она играла, когда я пойду.

— Ну-ну! — рявкнул он. — Я сейчас разрыдаюсь!

Я нажал кнопку, диск стал медленно вращаться на требуемой скорости, и я двинулся через комнату к окну. Бенни внимательно наблюдал за тем, как я иду, все время держа меня на прицеле.

Я двигался, считая секунды, и, когда оказался рядом с Бенни, уже досчитал до шести. До окна оставалось всего два шага.

— Не нужно теперь останавливаться, дружище, — хрипло проговорил он. — У тебя нет никаких шансов изменить решение…