То же самое он проделал с волосами, растущими у него на груди. Вырывая или сбривая их, он думал о том, не является ли появление одного волоса явлением столь же уникальным, как и возникновение рака, или же результатом какой-то мысли или эмоции? Обладая внушительным набором средств, безликой силы и технологии, наука в состоянии объяснить лишь те явления, которые образуют целый класс, возникновение и развитие которых — всеобщее, единообразное — она может определить и заранее предсказать. Но она не в состоянии объяснить уникальные явления. А что, если тот волосок, который он вырвал, и есть такое редкое явление?

Мало-помалу в его воображении стала возникать картина его старения: появление лысины, седины в волосах, отсутствие ресниц на одном веке; покрытая веснушками кожа; следы гноя в мокроте, желчи в моче, слизи в стуле; собственное отражение, от которого падает настроение.

Хотя он зачесывал волосы таким образом, чтобы скрыть залысины, отступающая назад линия волос уменьшала впечатление от лица и подчеркивала форму черепа. В каждом потерянном волоске, неожиданно появившейся морщине или распухшей поре, складке кожи он видел наступление старости.

Уж не оттого ли расстраивает его появление лысины, что это явный признак старения? Поскольку внешность Фабиана никогда не производила благоприятного или отталкивающего впечатления, он полагал, что чем меньшее число людей обращает на него внимание, тем прочнее узы, соединяющие его с теми, кому он по душе. А что, если теперь, из-за его возраста и связанных с ним потерь, он может оказаться никому не нужным? Он продолжал изучать следы разрушения. В зеркале он увидел лишенные блеска, пожелтевшие или покрытые темными пятнышками зубы, среди ярких золотых протезов заметил потускневшие серебряные пломбы. Десны бледны, словно изжеванная резинка; они утратили эластичность, стали твердыми и все более обнажали разрушающиеся корни каждого зуба. Расстроенный состоянием полости рта, он надавил большим пальцем на нижние резцы. Теперь они чуть-чуть, почти незаметно, но шатались. В один прекрасный день, стоит ему столкнуться с другим игроком в поло или оказаться выбитым из седла, они могут просто выпасть. Он отмечал все перемены, происходившие с его лицом, особенно тогда, когда, утомившись, замечал складки век или потяжелевший подбородок.

В такие минуты Фабиан ощущал, как дух покидает его тело. Его механические попытки усовершенствовать свое умение управлять конем во время игры в поло представляли собой акты насилия со стороны духа над неподатливым телом. Но теперь его тело, некогда казавшееся выражением духа, стало лишь формой, отражением природных процессов.

Как и любое другое существо, он должен изменяться согласно распорядку, установленному самой природой. Подобно руине, любой руине, стены которой рушатся от времени, возможно, он сам является сценой, на которой разворачивается поразительная драма.

Фабиан собирался войти в свой дом на колесах, когда быстрым шагом, приветственно подняв руку, к нему подошел мужчина средних лет. Гибкий и жилистый, с виду он походил на латиноамериканца. Широкополая, лихо заломленная шляпа закрывала его живые, зоркие глаза, читавшие табличку: НАЦИОНАЛЬНОЕ ОБЩЕСТВО ОХРАНЫ ДИКОЙ ПРИРОДЫ.

— Привет, Охранник природы, — развязно произнес незнакомец. — Помощник по сельскохозяйственной части не требуется? Телохранитель? Нянька? Мясо для львов? Кто-нибудь или что-нибудь?

— А если я скажу «да»? — ответил Фабиан. — Что же вы, сударь, станете мясом для моего льва?

Мужчина протянул руку:

— Я Рубенс Батиста, уроженец Сантьяго де Куба, нынче гражданин свободолюбивых Соединенных Штатов.

Фабиан пожал его пальцы, украшенные кольцами.

— Вот это машина, мистер Охранник природы, — с восхищением оглядывая трейлер, воскликнул Батиста. — Никогда не видел ничего похожего. Настоящий дворец на колесах, — произнес он, проведя рукой по алюминиевым бокам трейлера.

— Рад, что вам нравится, — отвечал Фабиан.

— И этим мустангам, которые находятся внутри, жилье это по нраву.

— А почему вы решили, что у меня тут лошади?

— Я слышал их возню. И потом, я их почуял.

— Почуяли?

— Я много чего могу учуять.

— Что же еще вы можете учуять, мистер Батиста?

— Я чую богатого caballero, который спит один в большой кровати на колесах, которому могут понадобиться мои услуги. — Батиста стал пританцовывать на месте, словно готовился пуститься в пляс. — Те, кто водится со мной, называют меня латиноамериканским хлопотуном.

— Хлопотуном?

— Таких быстрых ног вы нигде не сыщете, мистер Охранник природы.

— Где же я смогу оценить быстроту ваших ног, мистер Батиста?

— А там, где вам понадобится помощь по хозяйству, — сразу же приняв деловой тон, ответил Хлопотун.

— Кто же может оказать мне такую помощь?

— Мужчина, женщина, даже целая семья. Выходцы из края колдунов, — продолжал мужчина. — Они только что приехали с Гаити и ждут не дождутся, чтобы начать работать на вас.

— Они-то вас и наняли, чтобы вы за них похлопотали?

— Именно. Те, кто привез сюда этих колдунов, — стал объяснять латиноамериканец. — Ясное дело, не бесплатно! — добавил он, сверкнув зубами.

— Почему же эти гаитяне не могут найти работу сами?

— Эти туземцы ничего не могут найти сами. Они не говорят по-английски, мистер Охранник природы. Да и приехали они, — помялся доброхот, — не совсем легально. Точнее говоря, они иностранцы, прибывшие сюда нелегально, — поспешно добавил он. — А назад им ходу нет. Понятно?

— Понятно. Когда-то я и сам был иностранцем, — сказал Фабиан. — Где же эти люди, и где состоится сделка?

— Милях в двух отсюда. Всякий раз, как с Флориды прибывает новая партия на рыбацких судах, ее высаживают в другом месте. Такое происходит два-три раза в месяц, если море спокойное.

— Поехали, — проговорил Фабиан.

— К вашим услугам, мистер Охранник природы. Следуйте за мной, — лихо взмахнул шляпой латиноамериканец.

Он вразвалку направился на противоположную сторону улицы, где был припаркован серебристый «бьюик-уайлдкэт», и сел за руль машины. Взобравшись на сиденье водителя, Фабиан взмахнул рукой.

Следом за латиноамериканцем он пробирался по забитым транспортом оживленным центральным улицам, мимо кабаре и шикарных кинотеатров, между которыми высились самые лучшие в городе гостиницы.

Не проехали они и трех миль, как Фабиан вслед за своим проводником резко повернул в сторону и оказался на пустыре. Там и сям по краям заброшенных площадок для парковки, на которых ржавели остовы автомобилей, стояли стены сгоревших домов с зияющими дырами вместо окон.

Проводник дал знак Фабиану остановиться перед похожим на крепость, видавшим виды жилым домом. Въезд во двор был огорожен кольцом забитых до отказа, помятых мусорных бачков, распространявших зловоние.

В полумраке двора Фабиан столкнулся с толпой человек из ста. Почти все они были темнокожими. Мужчины стояли кучками и курили, некоторые женщины держали на руках младенцев. Дети постарше молчали или играли в незатейливые игры. Атмосфера была угнетающей, люди был одеты кое-как: лохмотья на них были штопаны-перештопаны.

Появление трейлера Фабиана вызвало волнение в толпе. Белый господин в сером с иголочки деловом костюме поздоровался с Фабианом. Не успел латиноамериканец познакомить его с пойманным в его сети уловом, как белый господин дал понять Фабиану, что он один из предпринимателей.

— Меня зовут Кулидж, — представился он, оглядывая приезжего и его трейлер. — Такой гостиницы на колесах я еще не видел. Думаю, немало лошадиных сил требуется для того, чтобы таскать его.

— Да и человеческих сил, думаю, требуется немало, — вмешался Хлопотун.

— Мы и занимаемся человеческими силами, — заметил Кулидж, беря под руку Фабиана, разглядывавшего толпу.

Он провел его через эту толпу, молча расступавшуюся перед ними, мимо нескольких покупателей, холодным взглядом оценивавших гаитянцев.