Утро. Ждем, когда придет машина из воинской части. Несколько слов о колонии. Тут народ совсем другой. Когда читали стихотворение «Люди — народ хороший», кто-то из зала крикнул гадость. Я заплакала. Мишка Начинкин кинулся туда и устроил драку. Какого то парня вывели, но в перерыве мы получили записку с предложением стыкнуться. После концерта стыкались.

Наши парни совсем озверели, я даже не знала, что они такие мужественные. Мы тоже хотели драться, но они нас не пустили. Настасье Филипповне со страху стало плохо, но она быстро оправилась и побежала к начальству. И зря. Потому что не они наших побили, а наши их.

Так что, когда прибежало начальство, они драпали со страшной силой.

Потом, когда мы уже собирались спать, от них опять пришла записка. Они писали, что мы не такие гогочки, как они думали вначале, и поэтому они предлагают нам дружбу до гроба, а также ждут разрешения после отбоя показать нам свой концерт. Мы написали в ответ, что дружить с ними согласны и ждём их у себя. Их набежало человек двадцать — самые старшие. Они пели нам песни и плясали. Потом мы им пели, потом опять они. Одно было неловко — они почему-то обращались к Игорю Александровичу на «ты».

Ну это уж бог с ними.

Особенно выделялся один мальчишка. Володька Дитиненко. Все его называют Дитей. С первого взгляда он даже некрасивый, по крайней мере, ничего в нем такого нет. Но когда он берет гитару! Игорю Александровичу он ужасно понравился, он сказал, что это «актер милостью божьей», что ему даже делать ничего не надо, настолько он обаятелен, органичен и темпераментен.

Сегодня Игорь Александрович даже разговаривал с начальником, нельзя ли его взять на поруки. Тот сказал, что это долгая песня, потому что Дитя попал за дело. Его погубил избыток фантазии — он украл чужой грузовик, ночью прицепил к нему пивной ларек и увез за город. И зачем?

Потом нам надоело петь. Все разбрелись по углам и стали разговаривать, кто с кем хочет. А Дитя подошел ко мне. Он сказал, что я ему понравилась с первого взгляда, что это серьезно, что он теперь будет обо мне думать. Потом он рассказывал, как он попал сюда, что ее началось с прогулов в школе. Весной и осенью он ходил вместо уроков в гавань и яхт-клуб, а зимой ходил в баню, чтоб не замерзнуть. Обо всём он рассказывал ужасно смешно. Потом спросил, согласна ли я с ним дружить и ждать его полтора года. Прости. Кашин, но я не смогла ему ответить «нет». Не потому, что я в него влюбилась, а потому, что он хороший.

Он сказал, что я добрая девчонка и если меня кто тронет, то пусть я пойду на 6-ю Советскую, стану посредине улицы, свистну в два пальца и, когда ко мне сбегутся люди, скажу, что я от Дити и что там-то и там-то ходят типы с давно не битыми носами.

А сейчас я сижу и пишу. Ждем машины. Колонисты работают.

Я бы еще рассказала…

Вот я и дома. Как быстро все кончилось. Глажу форму. Завтра в школу. Страшно скучно без наших. Кашин был у меня уже два раза, один раз Игошина и один раз Мишка Начинкин. Всем скучно. С завтрашнего дня начинаем репетиции. Читка! Как дожить до завтра?

Уроки отсидела еле-еле. После уроков хотели удрать домой, но не тут-то было, — собрание. Крючок велела всем рассказать, как провели каникулы. Гущина, Великорожин и моя Милка рассказывали про лагерь. Как они там играли в шахматы, катались на лыжах и оказывали шефскую помощь. Гущина и Великорожин говорили, а Милка постно кивала. Но я Гущиной не верю: она всегда из ничего раздует черт знает что. Из ее слов я поняла, что они там играли в игрушки, как последние бебешки и малолетки. Остальные рассказывали, как сидели дома и читали книги или гостили у бабушек. Скукота. Но зато когда очередь дошла до меня… Я слово, и Кашин слово. Так в один голос все и рассказали. И про санаторий, и про колхоз, и про колонию, и про воинскую часть, про все.

Зося опять всех насмешила. Она сказала, что все каникулы решала задачки и сама для себя писала сочинения. По-моему, она это сказала для того, чтобы Крючок подумала, какая она правильная.

Потом слово взяла Крючок. Она сказала, что рада за всех нас, и особенно за меня и Кашина. Она в каникулы долго думала, как сделать жизнь нашего класса еще более интересной, и придумала: мы будем соревноваться звеньями! Для этого будем якобы путешествовать из Ленинграда в Москву с остановкой на каждой станции. Если за день в звене нет двоек, значит флажок этого звена передвигается на следующую станцию.

Нечего сказать, гениальный план! Мы с Кашиным нарочно уронили по карандашу, вдвоем залезли под парту и там смеялись.

Потом были в кружке. Милка Маняшина пошла с нами. Читала «Во глубине сибирских руд», ее приняли.

Потом была читка. «Золушка» Шварца. Мне дали… мачеху!

После кружка ко мне подошли Димка Лукин и Володька Золотов. Сказали, что они давно замечают, как я что-то пишу, и надеются, что у меня есть к этому делу способности. Поэтому они очень просят, когда начнутся репетиции, вести тайную стенограмму, чтобы потом подарить Игорю Александровичу. Можно с юмором, можно и всерьёз!

Ладно, буду.

Наше звено уже отстало от других. Вишнёвый Сад задала письмо наизусть. Чтобы «Чуден Днепр…» написать без единой ошибки по заранее выученному до каждой запятой тексту. Придумает тоже!

Мы с Кашиным не выучили. Правда, другие тоже не выучили, кроме Зоси. Гущина и то сдувала с книжки, а Зося хоть и выучила — получила трояк. А мы и не выучили и не сдували. Все-таки Вишнёвый Сад старенькая, и неудобно ее обманывать.

Говорили о чувствах и как мы относимся друг к другу… Кашин сказал опять, что главное — суровость чувств.

Ну, и конечно, двойки. У меня первая двойка по литературе. Ничего, перезимуем. Слава богу, что не поставила в дневник. Говорит, что заставит переписывать. Не хочет портить общий вид.

Репетиция за столом.

Получила письмо от Дити. Он пишет, что тоскует, что мой светлый образ снится ему во сне.

Я сразу же написала ему ответ. Что помню, что не надо поддаваться пессимизму. О любви молчу. Господи, как мне поддержать его и вместе с тем не сказать о любви? Как?

За городом снег. Белый-белый. Целый день были с нашими в Лисьем Носу. Лазали там на вышку, обозревали окрестности и снимали фильм.

Потом нас стали задирать какие-то ребята. Странно, почему к нам всегда пристают разные типы? Как будто на нас какое-то клеймо или лица не такие, как у всех? Парни стали цепляться к нашим девчонкам и ругаться. Тогда Игорь Александрович подошел и ударил одного из них по лицу. Началась ужасная свара. Наши парни, конечно, бросились, но потом… Я не знаю, почему Володька Золотов так разговаривает с Игорем Александровичем, какое у него на это право, но он стал говорить, что в эту историю можно было бы не ввязываться.

— Ну подумаешь, обозвали… Как будто бы раньше никто не слышал никаких словачек, а вы, Игорь Александрович, вечно лезете в любую дырку.

Игорь Александрович как-то сразу ссутулился и молчал, пока мы не приехали в город. Иногда мне кажется, что он побаивается Володьки. Как будто Володька старше и умнее.

А может, это потому, что Володька здорово умеет себя вести? Ведь его никто не выбирал нам в начальники, а мы все почему-то слушаемся его. А Игорь Александрович — совсем не властный. Мы его слушаемся только потому, что любим.

Да! Зося-то и правда думает, что я родственница Пушкина! Хе-хе-кс! Вечером она у меня была и только об этом тараторила.

Сегодня, во время читки, неожиданно получился разговор по душам. Как всегда, Золотое стал нападать на Станиславского и говорить, что Станиславский не придумал ничего нового и вообще скучный.