Так однажды меня посетила замечательно сладкая мысль или, может быть, видение. Давным-давно. Может быть, год назад, а может быть, неделю. Так или иначе, но я смаковал снизошедшее, как опытный гурман, как умирающий от жажды, припавший к роднику. И вдруг на минуту отвлекся. Пошел на кухню, чтобы что-то там достать из холодильника, и мысль растаяла. Совсем. Слепым щенком я тыкался по углам, пытаясь набрести на нее вновь, но ничего не выходило. Я даже возвращался к злополучному холодильнику. Видимо, памятуя, что где-то возле него посеял ту мысль. Я и вел себя соответственно – слеповато всматривался под ноги, словно мысль и впрямь была оброненной иголкой. Разумеется, ничего не нашел. Пришлось довольствоваться тем, что осталось…

Бэмс!.. Вздрогнув, я обернулся на грохот. Вот вам и дождался! Мозаичными кусками на пол сыпалась штукатурка, стена набухала и рушилась, заставляя шевелиться на голове волосы.

Это был маятник. Я наблюдал его второй раз в жизни. Золотистая статуя женщины, с усмешкой глядящей вперед выпуклым и замершим навсегда взором. Плавно пролетев над ссохшимся паркетом, она вонзилась в противоположную стену. Я ничего не успел разглядеть. Все произошло слишком невнятно, туман на время прохода маятника густо заполнил комнатку, словно нарочно испытывал меня на прочность. Судорожно сглотнув, я шагнул следом за маятником и остановился. Жерлом пробудившегося вулкана проломленная стена пыльно клубилась. Потревоженные клопы стайками и порознь покидали разворошенное жилье. Им было еще страшнее, чем мне, но им не предоставлялось выбора. Я же стоял на распутье. То есть, наверное, я с него и не сходил. В самом деле, что мне было делать? Оставаться в комнате и ждать очередного парохода с оркестром? А что потом? Плакаться и глядеть вслед? Ну уж дудки! Порой и самые ничтожные тюфяки способны на сумасбродство, на нечто, я бы сказал, решительное. Я же к тюфякам себя не относил. Кое-что я умел и кое-чему еще мог научиться. Ставить на себе крест мне отнюдь не улыбалось.

Чтобы не глотать пыль, я набрал в грудь побольше воздуха и, обмотав голову, валявшимся на стуле полотенцем, нырнул следом за золотистой статуей.

Это походило на дно гигантского бассейна. Нагромождения ила царствовали справа и слева, но кое-где проступали и островки кафеля. Самого обыкновенного пожелтевшего кафеля. Впрочем, поражало иное. Куда бы я не глядел, всюду покоились бездыханные тела морских котиков и львов, ластоногих черепах. звезд, ежей и колючих скорпен. С осторожностью я перешагнул через свившуюся клубочком мурену, носком туфли ткнул в плавник завалившейся на бок акулы. Каменная твердость, абсолютная неподвижность. Океаническая фауна была скованна странным параличом.

Продолжая шагать, я пытался понять казус временных перевертышей. Оркестровая издевка – это ясно, но что же тогда с моим маятником? Куда и откуда он направлялся? Летел ли из прошлого в будущее или наоборот? Рассекал ли временную плоть под вовсе непривычным углом? Разве с маятником Фуко не творится то же самое?…

Я склонился над полураскрытой раковиной. Мне показалось, что моллюск еще подает признаки жизни. Створки едва заметно подрагивали, словно силясь сомкнуться до конца. Я напряженно смотрел. Еще или уже?… Моллюск действительно чуть шевелился. Тревога моя нарастала. В чем все-таки заковыка? То есть – еще или уже?… Словечки прыгали в голове, путали мысли. Я ловил их несуществующими руками словно прытких кузнечиков, пытаясь уложить в единый коробок, но ничего не получалось.

Уже или еще?…

Как узнать, где я нахожусь? На дне высохшего моря или на дне моря, готового вот-вот возродиться?

А если у морей существуют свои паузы, свои сны и обеденные перерывы – что тогда? Мы же ничего не знаем о личной жизни больших водоемов!..

Внимательно оглядываясь, я продолжал брести по грязному кафелю. Ломать голову больше не хотелось. От моих усилий все только еще больше запутывалось. Наверное, гадать и впрямь не имело смысла. Человек редко до чего доходит сам. Жизнь подсказывает ответы, нашептывает на ухо, сложив необъятные ладони рупором. А когда мы не слышим, отваживается на живую демонстрацию. Грубовато сбрасывает на голову яблоко или поджигает дерево небесным разрядом. Это игра. И не надо требовать всех ответов сразу. Тогда поблекнет смысл игры. А может исчезнет вовсе…

Под ногами зачавкало. Некий бесформенный студень неожиданно протянул ко мне змеистое щупальце и попытался присосаться. К счастью, он был еще слишком слаб, чтобы атаковать. Вода прибывала медленно, и разбухающий кальмар проводил меня многообещающим взглядом. Сонное царство оживало, и он, конечно же, ощущал свою прибывающую мощь. Тоскливо следя за копошащимися тут и там крабами, креветками и лангустами, я невольно ускорял шаг. Часто взвизгивая, метрах в тридцати от меня промчался человек в плаще и широкополой шляпе. Он словно выскочил из какого-то гангстерского фильма – фильма, по всей видимости, неважного, так как бегать он не умел. Обладатель плаща и шляпы высоко подбрасывал колени, словно разбегался перед прыжком в высоту. В результате скоростенка у него была аховая. Следом за ним семенил тучный мужчина в генеральском мундире. Мелькание малиновых лампасов могло бы насмешить меня, случись все в ином месте и в иное время. Сейчас же я только облегченно вздохнул. Я был не один, и это вселяло надежду. Смешную, совершенно алогичную, но надежду. Тонуть коллективом ничуть не веселее, чем в одиночку, – возможно, даже страшнее, но поначалу мы все заблуждаемся.

Я прикинул, что народу тут человек двадцать или тридцать. Со мной их было чуть больше. Мы неслись, как стадо обезьян, удирающих от леопарда. Время пятилось, а мы удирали. Вернее сказать, со временем дело обстояло сложнее. Засыхающие моря первоначально превращаются в болото, а любое болото – это прежде всего первостатейное амбре и полчища кровососов. Ничего похожего здесь не наблюдалось. Просто откуда ни возьмись появилась вода, и все эти музейные экспонаты стали оживать. А может быть… То есть, вполне допустима такая идея, что время как шло, так и шло, а вот я с горсткой других неудачников вдруг побрел навстречу течению – да еще наискосок.

Интересно, что происходит с теми, кто идет против времени да еще наискосок? Я хочу сказать, что происходит с ними в конце концов? Очень хотелось бы узнать, хотя, разумеется, ни о чем подобном я в эти минуты не думал. Я просто бежал со всех ног. Как говорится, спасался бегством. Почему бы и нет? При Аустерлице тоже драпали заячьим драпом – и не одиночки вроде меня, а десятки тысяч вооруженных до зубов вояк. Вероятно, во все времена и во всех странах те или иные полководцы вынуждены были отступать. Всю жизнь человечество то наступало, то отступало, перетаптывалось взад-вперед, преследуя елочным зигзагом, откровенно петляя. Глупое времяпрепровождение, если вдуматься, но какой-то азарт в этом, наверное, есть. Дети играют в ляпы – догоняют, ляпают и убегают. Взрослые, как известно, происходят из тех же детей. Так что связь и некая убогонькая тенденция налицо. А в общем…

Кто бегал по мелководью – знает, до чего запышливое это занятие. Очень быстро я выдохся. Лампасы генерала пару минут мелькали где-то сбоку, а потом пропали. Мне хотелось думать, что я обогнал его, но скорее всего вышло иначе. Хрипящие и вконец оглушенные стуком собственных сердец, мы влетели в какой-то гулкий грот, тесня друг дружку, помчались кривыми коридорчиками.

Кто-то впереди радостно взвизгнул. Может быть, ударившись о низкий свод и приняв всполохи в глазах за близкое спасение. Но нет, кажется, действительно спасение маячило где-то рядом. Иначе не оживились бы мои попутчики. Мы все теперь были единым стадом, и органы чувств у нас были объединенные – так сказать, стадные. Стало заметно теснее. Чужие пальцы то и дело касались моего лица и затылка, в темноте двигались наощупь. Заскрипела оттираемая телами дверь, и, толкаясь, мы стали втискиваться в какую-то комнатушку.

– Да не сюда же, черти! В ванну… В ванну лезьте! Там выход.