— Лжешь! — ее глаза сверкнули так же, как некогда. — Ты пришел сюда, потому что несчастен и одинок. Ты пришел покаяться. Ты за этим пришел.

— Покаяться? Тебе?! — засмеялся я тихо, чтобы никого не разбудить.

— Вот именно. Ты пришел ко мне. Только от меня ты сбежал, только ко мне и пришел.

— Я не сбежал…

— Потому что я тебя любила.

— Зачем мне бояться любви?

— Ты не любви боишься. Ты боишься потерять любовь. Это твой первый и последний страх. Но все-таки ты пришел. Поэтому для тебе есть надежда. Слушай, — продолжала она, — светает. Иди спать. Сегодня ничего не будет. Завтра, в воскресенье, утром, как только взойдет солнце, приходи к Гефсиманскому колодцу. Я буду ждать тебя там.

— Герцогиня, я хотел сказать, что, если мы увидим кого-то из них, это может означать, что водопровод где-то рядом, — сказал Новак.

— Мы уже не одну сотню таких видели, — буркнул фон Хаусбург, но Новак ему не ответил. Только пришпорил коня. Я последовала за ним. Рыжеволосый, немного поколебавшись, поскакал за нами. Фон Хаусбург решился последним.

Нам попадались и парни с девками, и дети, и старухи, и даже попы, и торговцы всех мастей, и цыгане, но водопровода нигде не было.

Мы скакали по кругу и прямо, в гору и под гору, по лесам и лугам, по полям и через фруктовые сады. Крестьяне здоровались с нами, глядели все хмуро, некоторые нас посылали туда, куда знали, другие отрицательно мотали головами. День шел, мы боялись ночи.

И вдруг, неожиданно, словно солнце взошло еще раз. Неземной свет с запада захлестнул нас, слепя глаза. Несколько мгновений я не решалась взглянуть. Мне казалось, что раньше я уже бывала на этом месте, хотя сейчас я ничего не видела. Казалось, что я знаю этот свет, помню, как тогда щурилась. Мне словно было знакомо все, что происходит.

Когда я открыла глаза, свет стал более мягким, воздух трепетал и окутывал нас лаской самых любимых мною рук. Рук Александра. Только Александра здесь не было.

На большом камне сидел ангел. Одетый в белое. Ни женщина, ни мужчина. И не нечто среднее. Одно его крыло было опущено, кончики перьев почти касались земли, второе — устремлено к небу. Ореол над ним сверкал, словно воздушное золото, не имеющее веса, за которое ничего нельзя купить. На его лице играли отблески розового и зеленоватого света. Сидел он совершенно свободно, я бы сказала, весело и беззаботно. И тогда я его узнала. Это был Белый ангел, тот самый, который поджидал жен-мироносиц у гроба Христа.

Простите, что вы сказали?

Откуда я знаю, что это был именно он?

Я видела одну фреску в какой-то церкви в Белграде. Мне сказали, что это копия оригинальной, которая находится где-то далеко в турецких землях. Я запомнила его лицо. Спокойное выражение, возвещающее о величайшей победе.

Как? Я вас плохо слышу. Вы спрашиваете, откуда православные живописцы знали, как выглядел этот ангел? Это мне неизвестно. Полагаете, что мне это просто показалось? Что любой ангел произвел бы на меня впечатление Белого? О, это было бы возможно только в том случае, если бы Белый ангел, такой, каким его увековечили сербские живописцы, был прекраснее настоящих ангелов.

Но давайте я продолжу.

Он ждал нас. В правой руке держал высокий посох, левая спокойно лежала на колене. Когда мы приблизились к нему почти вплотную, он указал нам левой рукой направо. На каждом пальце у него было по перстню с драгоценными камнями семи цветов радуги.

Он показал нам.

Вход в водопровод.

Это была мрачная и пустая пещера.

Никто из нас не произнес ни слова. Мы не смотрели друг на друга. Мы больше не смотрели и на ангела. Сошли с коней и без малейших колебаний шагнули внутрь. Я вошла первой. За мной Новак, потом рыжеволосый граф. Фон Хаусбург зашел в пещеру последним.

Он лежал, задушенный, и смотрел на меня широко открытыми учеными глазами. Рыжий парик отдыхал рядом с ним.

Что теперь было делать? Разбудить всех криками: «Вампиры! Вампиры!»? Это было бы слишком просто, слишком неприлично, слишком неуместно. Ведь я чуть не забыл, что нужно убрать и другого графа, блондина. Он тоже был ученым, готовым уничтожить мой мир ради личной славы и какой-то там научной истины. Каким способом избавиться от него? Он спал в лачуге вместе с Новаком и Вуком Исаковичем. Понятно, что Новак не препятствие, но вот Исакович легко мог проснуться, может, он и вообще не спит. А этот серб был сильным и злым.

Я решил попробовать выманить блондина наружу, придушить его и лечь спать. Вук Исакович или проспал бы свое время заступать на стражу, или проснулся бы вовремя, но что бы он увидел? Двух графов, задушенных ночью в краю, кишащем вампирами. И меня, спящего как ягненок. Это был хороший план.

Я прокрался в лачугу. И тут мой план натолкнулся на первое препятствие. Темнота была такой, что я не только не смог бы их отличить друг от друга, но я их вообще не видел. Хотя на небе ярко сияла луна, внутри была тьма тьмущая. Я попробовал вспомнить, как они легли накануне. Мне казалось, что блондин расположился ближе к двери. Я пнул его, предварительно прикрыв его рот ладонью. Он проснулся, готовый к бою, но я не дал ему развернуться, прошептав:

— За дверью вампиры.

Он вздрогнул, я почувствовал это, и вскочил на ноги. Мы вместе вышли. Только тут я понял, что дал маху. Это был Вук Исакович.

На миг я смутился, но быстро сообразил, как исправить дело. Исакович, стоило ему увидеть лежащего на земле рыжего, схватился за свою золлингенскую саблю. Я же вернулся в лачугу, чтобы разбудить графа-блондина, а, когда выводил его наружу, шепнул:

— Исакович превратился в вампира и убил рыжеволосого. Вон он, стоит над ним и собирается пить его кровь.

Блондин долго раздумывать не стал. Тут же выхватил меч и бросился на серба. К счастью, Исакович даже не пикнул. Умер храбро, что да, то да.

Я сказал блондину:

— Не беспокойся, ты пронзил ему сердце. Это имеет такую же силу, что и кол из боярышника.

И тут же задумался. Если я сейчас убью и блондина, то покажется подозрительным, что вампиры прикончили их троих, а я один остался живым. Было бы гораздо лучше, если бы убили весь караул. Но как это устроить, когда каждый из нас остался без пары, я после первого дежурства, блондин во время второго?

Все было бы в порядке, если бы я убил блондина, а рыжий остался жив. Тут мой взгляд упал на рыжий парик, валявшийся на земле. Потом я посмотрел на светлый парик на голове блондина. И опять на рыжий. А потом снова на светлый.

— Слушай, — сказал я, — никто не поверит, что Исакович стал вампиром и убил рыжего. От нас потребуют доказательств. Сам знаешь герцогиню.

Он только кивал головой. И выглядел сильно напуганным.

— Но могут поверить, что их обоих убили вампиры.

Тут я и сам кивнул головой, подумал, что если слова его не убедят, то, может быть, покажутся убедительными знакомые и естественные жесты.

И он снова кивнул.

— Второе дежурство было твоим и Исаковича, так? Все было бы проще, если бы вместе дежурили они оба, — и я показал на тела.

— Но это же не так, — воспротивился он. Хороший знак, сопротивление всегда идет рука об руку с работой мысли. Причем всегда ошибочной, а именно это и было мне нужно.

— А если вам поменяться париками, тебе взять рыжий, а покойнику оставить твой, светлый, то получится, что граф-блондин и Вук Исакович вместе стали жертвами вампира во время дежурства.

— Но нельзя стать другими людьми, просто обменявшись париками…

— О, поверь мне, можно. Никто не знает, как вас зовут, и различают вас только по цвету париков.

— А мой меч?

— Твой меч мы вытаскиваем, — я вытащил меч из тела Исаковича, — и заменяем на золлингенский, то есть на меч самого Вука. Так даже могут подумать, что, столкнувшись с вампирами, он выбрал самоубийство и вечное проклятие, только бы не превратиться в вампира.