«Наверное, ей нужно сделать что-то типа гнезда, — рассуждал он. — Ведь птицы, кажется, вьют гнезда?»

Он нашел коробку, вытряхнул из нее пакетики и мешочки с реагентами и выстелил дно тряпками. Туда он поместил птицу. Потом подумал, что ей там темно, и прорезал окошечки в стенках коробки. Но было все равно темно, и он понял, что это из-за его давно не мытого окна. Тогда он взялся протирать стекло, но только размазал грязь. Пришлось тащиться к старой Марте. Она и раньше оказывала помощь по хозяйству, и теперь не заартачилась — пришла и сноровисто вымыла окно. В комнате стало гораздо светлее.

«Как я здесь жил, в таком мраке? — удивленно думал Алхимик. — Немудрено, что я чего-то не разглядел… А солнечный свет — это, оказывается, приятно!»

Но в его полуподвальном жилище солнечного света случалось немного. И Алхимик подумал о том, что птицу надо выносить на свежий воздух, хотя бы ненадолго. Как только немного окрепнет!

Теперь ему снова каждый день приходилось решать задачи и производить опыты, только это были опыты совсем другого рода. Что она больше любит — хлебные крошки или крупу? Как правильно срастить перебитое крыло? Сколько воды ей требуется в день? Какая температура воздуха должна быть в комнате? Существуют ли лекарства для птиц?

Алхимик то и дело обращался к Марте и с удивлением заметил, что она вообще-то интересная старушка и очень много знает как о птицах, так и о жизни вообще. Как он раньше мог этого не замечать?

Он снова стал выходить в город — птице требовалась разнообразная и полезная пища, а ему — книги о птицах. Он познакомился с библиотекарем, и тот подбирал ему книги о редких птицах. Алхимику это было нужно, потому что он никак не мог определить, к какому виду относится его питомица.

Аптекарь подсказал ему, что перебитое крыло нуждается в массаже, так оно быстрее зарастет. Алхимик не мог вспомнить, прикасался ли он когда-нибудь к живому существу, не то что там массировать! Поэтому ему пришлось взять у аптекаря несколько уроков, и ему было приятно, когда аптекарь хвалил его за понятливость и аккуратность.

Теперь каждый вечер он брал птицу в руки и гладил ее. Птице нравилось: она замирала, прятала голову на грудке и выглядела очень довольной. Если не сказать счастливой… А самому Алхимику очень нравилось тепло, которое чувствовали его руки, и мерное биение ее сердца, которое передавалось ему. Это были незнакомые, непривычные реакции, и Алхимик изучал их, как когда-то химические формулы. Только теперь не умом — через чувства и ощущения.

Вскоре он стал брать коробку и выносить птицу на прогулку. Сначала он гулял рядом с домом, но потом решил, что среди деревьев ей будет лучше. Теперь он уходил с ней в парк и там выпускал ее погулять по травке, зорко следя, чтобы рядом не появилось котов, собак, вредных мальчишек и прочих нежелательных элементов.

Теперь он часто разговаривал с птицей. Он так намолчался за всю предыдущую жизнь, что теперь не мог наговориться. Он рассказывал птице о том, что прочитал сегодня, и о том, что собирается делать завтра, и даже вспоминал какие-то истории из своего детства, которые, казалось, уже забылись навсегда.

Птица не отвечала ему, но слушала внимательно, искоса поглядывая на него круглым глазом, иногда склоняя голову набок, к плечу, и ему казалось, что она все-все понимает.

Вскоре птица начала пробовать взлетать. Крыло срослось — видимо, массаж оказал свое целебное действие, да и сбалансированное питание сыграло положительную роль. Птица теперь выглядела живой и веселой, и казалось, вот-вот запоет. Алхимик смотрел на птицу и наполнялся гордостью и радостью — он смог! он сумел! у него получилось! Но к радости примешивалась доля печали — он понимал, что рано или поздно придет момент, когда птица сможет подняться в небо, и тогда… Ему не хотелось думать, что тогда.

Теперь он иногда заходил к старой Марте попить чаю и посоветоваться насчет птицы. Однажды (он и сам не понял как!) у него вырвалось то, что он так тщательно держал в себе.

— Бабушка Марта, ведь она уже почти здорова! Она уже пробует летать. А скоро улетит совсем. Но как же тогда я?

— Заведешь кошку, — пожала плечами старая Марта. — В этом мире всегда есть кто-то теплый и живой, который нуждается в твоей заботе. По-моему, ты просто до ужаса боишься терять. Но ведь без потерь не бывает и приобретений!

— Но я привык к ней! — пытался разобраться в своих чувствах Алхимик. — Она в каком-то смысле мое творение! Лучшее творение!

— Божье она творение, — не соглашалась старая Марта. — Ничего твоего в этом мире нет, и ни на что ты не имеешь исключительного права. И вот что я тебе скажу! Есть такая старая мудрость. Если у тебя что-то есть — отпусти это. Если оно действительно твое — оно к тебе вернется. А если не вернется — оно никогда твоим и не было. Вот как-то так, миленький.

— Я могу заботиться о ней, брать ее в руки, кормить ее, и это счастье, — размышлял Алхимик. — Но при одной мысли, что это кончится, я уже становлюсь несчастным. То есть мое счастье не абсолютно?

— Ты молоденький дурачок, — хихикала старая Марта. — Абсолютной бывает только смерть. А все остальное — приходит и уходит. Как волна, как ветер, как времена года. Мы несчастны, когда печалимся о прошлом или боимся будущего. Но сейчас-то ты счастлив?

— Сейчас — да, — говорил ей Алхимик.

— Вот и будь счастлив сейчас, миленький! — советовала старая Марта и для полного счастья подкладывала ему вкусного домашнего печенья.

И однажды случилось то, чего он так боялся. На очередной прогулке птица взлетела. По-настоящему взлетела, высоко в небо. Она выделывала пируэты, камнем падала вниз и переходила на бреющий полет, и ее крылья двигались ровно и мощно. Он, задрав голову, наблюдал, как она резвится в небе, потом к ней присоединились другие птицы, и вскоре все они скрылись за густыми кронами деревьев. Он ждал еще какое-то время, а потом продрог и пошел домой.

Он шел и отслеживал свои ощущения. Они были странными: вроде бы ему было грустно от того, что птица улетела — и, наверное, навсегда, но в то же время радостно, что он помог ей вернуться в свою привычную среду, в небо, причем вернуться здоровой и счастливой. Смесь грусти и радости была очень странной. Внутри явно происходила химическая реакция. И от этого он почувствовал странное расширение в области груди и лопаток, как будто там что-то расправлялось. Что-то, похожее на крылья.

Он шел домой, весь в раздумьях, и не замечал, что спина его распрямилась, а походка стала упругой, и что презрительные складки у губ разгладились, и теперь его улыбка выглядит просто немного грустной, и встречные девушки бросают на него заинтересованные взгляды — ведь Алхимик, по сути, был совсем еще не старый и вполне видный мужчина.

Уже на подходе к дому он увидел плачущую девочку, прижимающую что-то к груди.

— Что случилось, малышка? — наклонился он к ней.

— Мама… Сказала, если не пристрою в хорошие руки, утопит! — сквозь слезы проговорила девочка.

— Кого утопит? — не понял Алхимик.

— Его… котенка!

И она показала черного как смоль малыша с коротким тонким хвостиком, моргающего зелеными глазками и явно не осознающего, что его жизнь может прерваться во цвете лет.

— Как ты думаешь, у меня хорошие руки? — спросил Алхимик, пряча улыбку.

— Хорошие! — с надеждой сказала девочка, мигом перестав реветь. — Я же вижу, очень, очень хорошие!

— Ну тогда пристрой его в мои руки, я обещаю о нем хорошо заботиться. Это мальчик или девочка? А имя у котенка есть?

— Девочка… Она еще безымянная.

— Ладно, тогда скажи, как зовут тебя.

— Мама называет меня Триша.

— Хорошо. Так тому и быть. Назову котенка Триша. Ты не против?

— Я не против! Пусть у вас тоже будет своя Триша. А вы где живете? Можно, я буду его навещать? — спросила девочка.

— Вот в этом доме, вход прямо с улицы, в подворотню и сразу направо, — сообщил Алхимик, беря в руки хрупкое пушистое тельце. — Приходи когда захочешь.