Майор Иноземцев швырнул папиросу на землю и те­перь сам, отодвинув докладывавшего офицера, приник к дальномеру.

— Эх, Катя, Катя... Ничего ты не понимаешь... — бор­мотал он, наблюдая за происходящим. Потом оторвался от дальномера, поднял голову: — Так! Передавай Малю­тину: пусть врукопашную, пусть зубами их рвет, но дер­жится! А я по своим не стреляю!

И выбежал из блиндажа связи:

— Слушайте приказ! Все на передовую! Все штабные, ездовые, инвалиды и калеки, кто может носить оружие!

Снова вернулся к себе, достал из стола свои награды, прикрепил к гимнастерке. Задумчиво посмотрел на себя в зеркало, снова налил полный стакан водки и залпом выпил.

А на передовой противник вел непрерывный пулемет­ный и минометный огонь. Среди немецких позиций рва­лись наши снаряды... Цепи нашей пехоты по-прежнему лежали, не в силах поднять головы. Иноземцев, выбрав­шийся в боевые порядки, подполз к офицерам:

— Ну что, Самсонов, что опять! Уже и Анисимов тебе помогает, а ты все на том же месте!

— Артиллеристы бьют по площадям... А там у немцев бронированные дзоты, — оправдывался Самсонов.

— Так чего ж ты ждешь! — взревел Иноземцев. — Там Малютина убивают! Выкатывай орудия на прямую на­водку! ч

И осекся, увидев наконец сам перевернутые пушки и погибших артиллеристов рядом с ними. Последние его фразы услышала Оля. Она только что подъехала на полу­торке, которая должна была ее доставить обратно в штаб корпуса.

— Товарищ майор! — окликнула она Иноземцева. Иноземцев едва расслышал ее голос, обернулся и зак­ричал, увидев ее с винтовкой Никодимова в руках:

— Черт! Почему вы еще здесь! Почему не выполняете приказ! Сейчас же в тыл!

— Я никуда не уйду! — твердо сказала Оля и выпрыг­нула из кузова. — Прикажите отвлечь их огнем, и я по­стараюсь подавить эти дзоты, ликвидировав пулеметчи­ков.

Секунду, не больше, он недоверчиво смотрел на нее, что-то начиная понимать, и у него вспыхнула надежда.

— Чем черт не шутит... Понимаешь, там на высоте сей­час Малютин со своими ребятами... Их там сейчас уби­вают, если уже не убили, понимаешь?

— Я это знаю, товарищ майор... А Коля Малахов тоже там?

— Вся надежда на твоего Колю... Не имею я тебе пра­ва приказывать, но сама понимаешь...

Она кивнула, вытащила свою винтовку из чехла, выб­ралась из окопа и быстро поползла под огнем в сторону нейтральной полосы.

Она ползла среди трупов — русских и немцев. Вот хо­рошее место для стрельбы, но тут полегли одни наши. Она не остановилась. Наконец выбрала удобную позицию за трупом толстого, усатого немца, возможно фельдфебеля. Не сразу, но увидела в прицеле темную амбразуру не­мецкого дзота. И ствол немецкого пулемета, который, ходя из стороны в сторону, изрыгал огонь. Она навела прицел чуть выше ствола и стала выжидать... И когда огонь стал бить не в сторону, а прямо в ее направлении, выстрелила по невидимой голове немецкого пулеметчи­ка. Пулемет тут же смолк, будто захлебнулся.

И казалось, все на минуту замерло и все останови­лись...

— Передай Анисимову, чтоб прекратил огонь! — опомнился и закричал в телефонную трубку, взятую у Самсонова, майор Иноземцев.

И, не дожидаясь прекращения артогня, вскочил во весь рост, размахивая пистолетом:

— За мной! Ур-ра!

—Ур-ра! — донеслось до Оли от наших позиций, и уже поднялась пехота, и во главе ее, как в гражданскую, бе­жал командир полка майор Иноземцев, за ним офицеры, в том числе подполковник Нефедов и капитан Шуль­гин — все с автоматами.

И Оля тоже вскочила, что-то радостно закричала... Но тут же открыл огонь другой дзот, который она не видела. Она почувствовала жгучий, болезненный удар в правое плечо и плашмя упала, зажимая рану рукой...

В глазах стояла мутно-красная пелена, но она продол­жала нащупывать перекрестьем прицела темную амбра­зуру второго дзота, уперев приклад винтовки прежнего полкового снайпера Павла Никодимова в раненое плечо и почему-то не чувствуя боли.

Вокруг нее вспорхнули, словно стаи воробьев, фон­танчики пыли, выбитые новой пулеметной очередью. Оля замерла, затаив дыхание, припав к земле. Пусть думают, что она погибла... Но она знала, она чувствовала это: ее выстрела, как нового чуда, ждут залегшие цепи солдат, готовых к новому броску.

И она выстрелила — и тут же вскрикнула от нестер­пимой боли в раненом правом плече, куда пришлась от­дача, и потеряла сознание, откинувшись на спину, и так и осталась лежать с широко раскрытыми глазами.

Пехота теперь бежала мимо, не останавливаясь и не оглядываясь, а с прифронтовой рокады уже мчались к пе­редовой Четырнадцатого полка тяжелые «ИС-2». Они раз­ворачивались, переваливали через немецкие окопы и дви­гались все дальше, в сторону высоты восемьдесят девять.

Раненный в голень Иноземцев ковылял, опершись на плечо санитарки, и вглядывался в тела, узнавая погиб­ших и раненых солдат и офицеров своего полка. Нако­нец он увидел лежащую в луже крови Олю Позднееву, остановился и склонился над ней, опустившись на коле­но здоровой ноги. После чего приподнял ей голову. Она застонала, приоткрыла глаза, увидела его, но не сразу уз­нала: еще никогда он не выглядел таким растерянным.

— Господи... Девочка моя, как же так... Врача, носил­ки, немедленно!

Она попыталась что-то спросить, и он приник ухом к ее рту.

— Да, успели... Жив он, жив...

Когда ее уносили санитары, он обернулся к Самсонову:

— Не знаешь, там, в окопах, кто-нибудь остался жив? Тот только развел руками.

Катя отшвырнула наушники и выбежала наружу из блиндажа связи.

— Ты куда, — закричала ей вслед Ася, — а связь? Вер­нись, слышишь, там еще стреляют...

Потом тоже махнула рукой и выбежала следом за ней из блиндажа.

— Катя, постой! — кричала она. — Подожди меня! Но та бежала по полю между взрытых разрывами воронок, потом между трупами и ранеными — туда, где за­вывали танковые двигатели и где еще шла интенсивная стрельба из пушек и пулеметов.

— Малютина видели? — спрашивала Катя у раненых солдат, бредущих в тыл, наивно полагая, что ее лейтенанта знают все, просто не могут не знать...

Ей не отвечали, от нее отмахивались или пожимали плечами.

— Какого Малютина? — спросил ее один новобранец, совсем еще молоденький солдат, с перебинтованной го­ловой. — Петьку, что ли? Так его сразу убили... Как в ата­ку пошли, так его сразу из пулемета.

Она пыталась объяснить, но ее голос заглох в гуле и вое танковых двигателей. Новые и новые танки мчались со стороны рокады, переваливаясь через траншеи и во­ронки.

Потом ей стали попадаться те, кто знал ее и команди­ра разведроты.

Они в ответ лишь неопределенно пожимали плеча­ми и отводили взгляды. Некоторые кивали в сторону вы­соты:

— Там он. Со своей ротой. Ты бы, Катюша, осторож­нее, тут мин полно...

Танки огибали высоту восемьдесят девять и мчались дальше на северо-запад, туда, где уже начиналась Польша.

Малахов — оглушенный, контуженый, весь запоро­шенный землей, пополам со своей и чужой кровью, так что видны были только глаза, — поднялся из окопа, по­смотрел на умирающего старшину Безухова.

— Коля... где лейтенант? — прерывисто спросил стар­шина, с трудом разлепив губы; при каждом его слове изо рта и груди с хлюпаньем выбивалась кровь.

— Семеныч! Ты живой, нет? А я уж думал, я один ос­тался, — озабоченно сказал Малахов.

Он растерянно разглядывал разбросанные тела раз­ведчиков, лежащих вперемежку с убитыми немцами.

С трудом узнал мертвых братьев Авдеевых, неразлуч­ных друзей Прохора Полунина и Михаила Лопатина, на­конец определил стонущего власовца Гришу...

Лейтенанта Малютина нигде не было видно.

Малахов поднял алюминиевую немецкую флягу и протянул ее старшине.

Видя, что тот не может ее взять, отвернул колпачок и попытался его напоить.

— Лейтенант... — повторил, снова закашлявшись кро­вью, Иван Безухов. С трудом, опираясь на руку Малахо­ва, он постарался приподняться. — Где наш лейтенант, Коля?

Малахов молчал. Он разглядел наконец неподвижное тело Малютина под трупами навалившихся на него уби­тых немцев.