— Вот именно... Он выстрелил в Гиви, когда тот залез в мой окоп. Причем выстрелил сверху, с дуба. Значит, до этого он меня заметил, когда я загорала, долго меня рас­сматривал и мог застрелить в любую минуту. Но он этого почему-то не сделал. А только смотрел... Почему? Так вот, я подумала, что нам с тобой следует поменяться ролями. Охотиться за ним будешь ты, а приманкой буду я. Теперь понял?

— Тоже разденешься при нем и будешь загорать? Она усмехнулась:

— Да ну тебя... Теперь будешь меня ревновать к не­мецкому снайперу?

— Ладно, для прекрасной мадемуазель мы готовы на все, — сказал он галантно.

4

Иноземцев вышел из штаба и едва не столкнулся со спешившей ему навстречу Лидой.

— Товарищ майор, Сергей Павлович... Костю сегодня в тыловой госпиталь переводят, он отпросился на один день... — Она потупила взгляд. — Свадьба у нас, не забыли?

— Я ничего не забываю, — ответил Иноземцев, об­няв ее за плечи. — Свадьба так свадьба... Сыграем, уже готовимся.

Он прошел дальше в направлении позиций на пере­довой, вошел в небольшую рощицу, отвечая на привет­ствия встречных, и остановился, увидев то же, что совсем недавно видела в свой прицел Оля. Только мизансцена сейчас изменилась.

На одном из поваленных деревьев лежал на спине Малютин, его глаза были закрыты, а голова покоилась на коленях Кати. Казалось, они ничего вокруг не замеча­ли. Иноземцев круто повернулся и двинулся назад, в на­правлении штаба.

Малютин лежал под шинелью, глаза его были при­крыты.

— А на нас все смотрят, — сказала она. — И товарищ майор тоже.

— И пусть.

— Сейчас тебе лучше? — спросила она.

— Да, проходит понемногу...

— Тебя надо срочно положить в госпиталь.

— Сначала мы проведем успешное наступление... — Он присел, закусив губу. — А может, тебя тоже туда положат?

— Тебе все смешно... Я здесь как у Христа за пазухой... А скажи, Алеша, мне тут наши девочки говорили, будто Оля была у тебя вчера допоздна. Это правда?

— Ася сказала? — усмехнулся он. — Была, да.

— А почему ты мне ничего не сказал?

— А что тут говорить? Ты же знаешь, в этот день уби­ли Гиви Майсурадзе, который был у нее в секрете. И я должен был узнать, как это все произошло... Ну чего ты боишься? — ласково, как у ребенка, спросил он.

— А вдруг с тобой что-то случится, — прошептала она. — Я тогда не переживу.

— Чудачка. Со мной уже все случилось. — Он пока­чал головой. — Война скоро закончится. И мы с тобой сразу поженимся.

— Вот именно — скоро. И чем ближе к концу, тем ста­новится страшнее за тебя... — Она заплакала. — А когда ты был в тылу у немцев и связь с вами была потеряна, я чуть с ума не сошла! А прошлой ночью я все обдумала и решила...

— И что ты там решила? — Он ее обнял, попытался утешить. Но она отстранилась, встала, накинула на себя шинель. Потом снова села с ним рядом. Положила голо­ву на его плечо.

— Не хочу никуда уходить, не хочу больше ждать, — тихо сказала она. — То ты в тылу врага, то в госпитале. Так ведь и война пройдет... Хочу быть все время с тобой и вместе ходить в разведку боем...

 — Брать «языка», — насмешливо сказал он. — А то у нас без тебя все никак не получается. Так вот в чем дело! Тебя нам не хватало. Ребята говорят: невезение. Ну как в карты. В любви везет, — значит, во всем остальном не получается.

— Смеешься? А я верю, что, если мы будем с тобой рядом, вместе, с нами ничего никогда не случится. Смей­ся, смейся... Ладно, я пошла. Моя смена. Пора Асю ме­нять.

* * *

Иноземцев вошел, буквально ворвался в свой каби­нет и стал расхаживать из угла в угол, не находя себе места. Потом открыл дверь, закричал:

— Где дежурный по части? Лейтенанта Малютина ко мне, найдите немедленно! А пока пусть Шульгин зайдет.

Шульгин появился уже через минуту, будто стоял за дверью.

— Вызывали, товарищ майор?

— Да... — Иноземцев выглянул в окно. — Или знаешь что... Ты подожди, посиди пока тут, я сейчас вернусь.

Майор Иноземцев на глазах у всех быстро прошел между переглянувшимися штабными, далее почти бегом в направлении рощи и, наконец, повстречался на узкой тропе с Катей Соловьевой, возвращающейся от Малю­тина. Она шла, ничего не замечая, слушая птиц, трогая рукой шероховатую кору деревьев, а на лице ее светилась рассеянная улыбка.

— Здравствуй, Катя!

— Ох, извините, товарищ майор, не заметила вас... — Она остановилась. — Здравия желаю.

— Не замечаешь уже... — Он покачал головой, а в го­лосе его прозвучала неподдельная горечь. — Мимо все, мимо, ветром гонима, солнцем палима... как говорил поэт Александр Блок. Помнишь, я тебе его как-то читал?

— Конечно, помню, Сергей Павлович... — Она смот­рела в сторону, она видела, как за ними наблюдали, и, испытывая неловкость за себя и за майора Иноземцева, не знала, что сказать. — Только не нужно ничего гово­рить. На нас и так смотрят и бог знает что про нас гово­рят и думают...

— Хорошо. Я понял. Приходи ко мне сегодня после сдачи смены, вечером. У меня все и обсудим... Нас никто не увидит. А твой лейтенант ничего не узнает, я гаранти­рую. Придешь?

— Извините, но даже если вы мне прикажете, я не подчинюсь, товарищ майор.

И быстро прошла мимо.

Иноземцев замер на месте, стиснув зубы и играя жел­ваками, которые вспухали желтыми пятнами натуго на­тянутых, обветренных скулах. Спиной чувствуя пытли­вые взгляды подчиненных, он не решался посмотреть ей вслед.

Наконец повернулся и направился, ни на кого не гля­дя и не отвечая на приветствия, в свой штаб. Шульгин терпеливо ждал его в кабинете.

— Так... — Иноземцев старался не смотреть на Шуль­гина. — Разговор строго между нами. Я тебе отдал при­каз срочно пополнить роту лейтенанта Малютина обстре­лянными солдатами, которые сидят у тебя под замком. Вопрос: почему до сих пор не передал людей?

— Я вам уже объяснял, товарищ майор, не имею права!

— Еще раз объясняю. Им будет поставлена задача, после выполнения которой приговор трибунала им уже не потребуется.

— Я вам тоже говорил, Сергей Павлович, кто может отдавать мне подобные приказы. — Шульгин повысил голос.

— Тогда я сегодня же пошлю к твоей каталажке своих ребят, — тихо сказал Иноземцев. — И они сломают там все твои замки и запоры! А твоих евнухов разгонят, к чер­товой матери! Или нет, поставлю этих мордатых бездель­ников под ружье! И погоню в атаку! А ты пиши потом на меня рапорты! И проверим: судят нынче победителей или нет. А я победитель, ты понял? Я лучших солдат, с кем три года воевал, посылаю на верную смерть! И каких-то дезертиров буду жалеть? В общем, скажешь людям, что Родина дает им возможность смыть кровью свой позор, — устало сказал Иноземцев.

Махнул рукой, отсылая его прочь, прикрыл глаза. Шульгин замялся в дверях.

— Во-первых, я просил бы в письменном виде... Мол, на время боев...

— Будет, будет тебе в письменном виде! Все?

— Последний вопрос, Сергей Павлович, если можно...

— Что еще? Только быстро, не задерживай.

— Лейтенант Малютин, похоже, в чем-то замешан? А то я никакими сведениями на него не располагаю. Может, они у вас есть? Если нет, то мы обязательно найдем, вы не беспокойтесь... Ну вы меня понимаете... И сразу после наступления, если только он останется жив... мы привлечем его к ответственности... Вплоть до трибунала. Нужную статью подберем, не беспокойтесь...

Иноземцев смерил его взглядом. Потом подошел к капитану вплотную, поднес к его носу кулак.

— Вот и хорошо, что никакими сведениями на лейте­нанта Малютина ты не располагаешь, — сумрачно ска­зал он. — А на меня? Располагаешь?

Шульгин растерянно молчал, осторожно пятясь к двери.

— Идите, товарищ капитан. И чтоб этих ваших гряз­ных намеков я больше не слышал... Не советую со мной связываться, когда идет наступление... И позовите там лейтенанта Малютина.